Алексей Иванов - Заказные преступления: убийства, кражи, грабежи
– Нормальный он хлопец, а Катька у него… гы-ги… так сказать, – спошлил по пьяному делу Вадим. – Я Сергею чуть не ляпнул: куда ты, мол, ее отпускаешь? Она же как более-менее видного мужика увидит – аж дрожит.
– А когда едет? – вроде как между прочим поинтересовался навострившийся Шаронов.
– Завтра, харьковским…
…Супруги Кравченко обменялись на перроне скромными «буськами», длинноногая, стройная Катька кокетливо сделала мужу ручкой и поднялась в вагон. Короткую сцену прощания Шаронов наблюдал из Противоположного тамбура и не преминул про себя отметить, что Катерина даже, вроде, не пыталась скрыть на лице радость от того, что уезжает. «Вадик прав. Похоже, на Нарочи я без работы не останусь».
* * *
«Путевка горит!» – это выражение имеет на курортах совсем иной смысл, чем в кабинетах профсоюзных лидеров. «Путевка горит» – значит, жаждущую общения леди в первые, самые благоприятные для знакомства дни обошли вниманием, и она мечется, неистово завидуя подруге по комнате, которая уже успела обзавестись «ейным хахалем» и теперь наслаждается не только минеральными ваннами и кислородными коктейлями.
Катерине, с ее броской фигурой и смазливой мордашкой, сию горестную чашу испить не пришлось. Игривая красавица сразу оказалась «востребованной» – уже на следующий после приезда день к ней плотно приклеился высокий симпатичный блондин. Объектив «Никона» подловил упивающуюся свободой, беспечно шагающую рука об руку парочку на тенистой аллее. Один-ноль! Однако дальнейшая «фотоохота» вскоре потеряла смысл. «Влюбленные», словно заподозрив неладное, ничем больше не проявляли сути своего интима и стали упорно уединяться от посторонних взоров. Впрочем, не дети ведь они в конце концов, чтобы в обнимку барражировать по санаторию – в комнате можно найти более достойное и увлекательное занятие.
Поселившуюся в частном секторе Шаронову ничего не оставалось, как идти напролом. А именно – попробовать проникнуть непосредственно в стан «врага». «О, нет! Он не собирался прятаться под кровать или в шкаф – оттуда ведь все равно не сделаешь нормальной „компросъемки“. Легальность, только легальность могла стать его союзником. Олег подкараулил блондина у входа в столовую. Представиться корреспондентом столичной газеты было раз плюнуть. Накануне у Олега хватило наглости назваться чиновной курортной даме следователем по особо важным делам, что и позволило ему ковыряться в тощей санаторной папке Катиного кавалера. Анатолий Степанович Ковшов, главный инженер завода. Даму Шаронов успокоил: „Ошибочка вышла, это не тот человек, которого мы ищем. Вы ему, пожалуйста, ни-ни, а то разволнуется человек понапрасну“.
– Приятная встреча, Анатолий Степанович! – скромно улыбнулся «фотограф», когда Ковшов поравнялся с ним. – Я бывал на вашем заводе. Вы меня, может, и не помните, а я вот вас сразу узнал.
Прием был беспроигрышный. На том предприятии, где работал Ковшов, перебывали десятки газетчиков, поди, припомни всех. – Вот и закончу съемку здесь и опять к вам наведаюсь – у меня все на месяц вперед расписано, – сходу взял в оборот главного Олег.
Предстоящий визит корреспондента подействовал на холодного с виду Ковшова размягчающе. Не насторожило его и приглашение «на чашечку кофе».
Вместе с Ковшовым явилась и Катя. Кофе, конечно, не ограничились. Беседа пошла раскованная и многословная. Олег даже сам удивлялся, как складно врал о своих якобы многочисленных командировках в Штаты, Австралию, Израиль и Ватикан. Катя слушала, разинув свой маленький ротик со слегка припухлыми розовыми губками.
Потом с удовольствием начали фотографироваться на память. – Буду в Гомеле – привезу снимки, – щедро пообещал почти не пивший Шаронов.
Раз за разом сверкала фотовспышка: да, вот так сядьте, а теперь улыбнитесь друг другу; в щечку, в щечку ее, Анатолий Степанович! Ну обнимите же, Катя, такого мужественного мужчину – что вы в самом деле?! Попробуйте-ка на брудершафт!
Когда в наличии у тебя две отснятые пленки, на которых «балдеет» разгоряченная спиртным парочка, смонтировать несколько впечатляющих разновариантных коллажей – дело техники. Шаронов их и «слепил». Причем, классно. Вот в кресле Катя с томными полузакрытыми глазами; чуть выше оголившейся круглой коленки – рука поклонника, а сам он вот-вот жадно припадет к ее губам. И т. д. – еще и похлеще. В натуре ничего подобного и близко не было, а на снимках – пожалуйста, полюбуйтесь, уважаемый господин директор МП и горячо любимый муж, как умеет расслабляться в компании курортного донжуана ваша благоверная.
* * *
Вернувшись в Гомель, Олег, как солдат дембеля, считал дни, когда появится из санатория Катя. Множество раз веером раскладывал компрометирующие фотки. Они нежно жгли душу и руки: «Живые деньги!» Казалось, фотографический глянец и впрямь начинал на глаза приобретать зеленый цвет – цвет долларов.
…Катя, пораженная, смотрела на «товар».
– Подонок, негодяй, мразь, – только и нашлись у нее три слова, когда Шаронов закончил демонстрацию «коллекции».
– Я же обещал привезти, и привез. Извини, до порнухи маленько не дотянул, материала не хватило, но, думается, это уже муженек твой в воображении дорисует. У него с образным мышлением нормально? – «Корреспондент» явно измывался над потрясенной Катей. – Но ты не боись. Три тысячи баксов – и негативы твои. И не жадничай. А то я эти картинки даром отдам, но уже не тебе – господину Кравченко. Да, кстати…
Олега опять осенила идея!
– Кстати, позвони Ковшову. Для него цена та же – три тысячи. Почему ты это одна отстегивать должна, пусть и он кубышкой потрясет. А то не по-джентльменски получается – вместе же одну кровать топтали…
…Анатолий Степанович понял все с полуслова:
– Катя, слушай внимательно. Ничего ему пока не плати. Тяни время – обещай отдать завтра, послезавтра… Я что-нибудь придумаю.
– Вот что, – позвонила она Шаронову на следующий день, – Ковшов заплатит и за меня, и за себя.
– Это уже другой коленкор, – довольно хмыкнул шантажист.
* * *
Концовку этой пошлой истории затруднительно и даже невозможно произвести по той причине, что по крайней мере один из ее участников уже никогда не опровергнет и не подтвердит показания другого.
…В дверь позвонили. Шаронов, слегка вздрогнув, заторопился в прихожую:
– Кто там?
– Прибыли деньги за товар.
Щелкнули замки. В дверях стоял мужчина в темных очках и сдвинутой на глаза шляпе. В руке – пистолет с глушителем.
– Снимки и пленку! Быстро-о! – рявкнул он, прикрыв за собой дверь.
У Шаронова затряслись руки. Он долго собирал «компромат», поминутно клялся, что отдаст все до последнего кадра.
– Жить хочется? – нагло спросил человек с пистолетом. Шаронов смог выдавить лишь короткое, невнятное «да».
– Зачем же тогда заказывал себе смерть?
Глухо хлопнули два выстрела. Одна пуля остановила сердце. Другая, контрольная, размозжила голову.
Это заказное убийство, похоже, обошлось Ковшову значительно дешевле, нежели предложенная ему шантажистом плата за курортные «мультики».
И странное дело, почти никого, кто знал Шаронова, его убийство не потрясло. И даже не потому, что убийством нынче удивить трудно. Просто у людей относительно этого случая, видимо, какие-то свои соображения и мерки.
(И. Лесной. // Детективная газета. – 1996. – №10/22)
«Жертвоприношение»
Страшную цену запросил за взаимность со своей подруги бывший уголовник… Неприметную троицу отдыхающих мало кто запомнил в небольшой браславской деревушке Крапивино: знойные августовские дни скопом гнали городских жителей к прохладе и воде. Через пригородное село за день проходили и проезжали сотни людей.
Эти приехали на обычном рейсовом автобусе. Стройный, ладно скроенный мужчина с красивым мужественным лицом и черными, как смоль, волосами, худенькая женщина с приятными чертами лица и белобрысый мальчишка лет шести.
Трое прошествовали по деревне, не вызвав особого любопытства. Вместе с другими отдыхающими – и местными, и городскими – потолкались у причала лодочной станции. Взяли напрокат утлое суденышко и некоторое время покатались по озеру. Полежали на пляже. Как и другие, раскинули после полудня «скатерочку» из газет, выпили вина, а мальчонке выставили бутылку лимонада. Скромно закусили, повалялись на солнышке. Взрослые искупались, а мальчишка беззаботно, но сосредоточенно и серьезно попытался из прибрежного песка соорудить нечто наподобие замка, но так и не завершил задуманного. То ли пропал интерес, то ли отвлекла перепалка, случившаяся между взрослыми. Он уже привык к этим разборкам, но постоянно с тревогой прислушивался к ним, словно чуял что-то неладное. Как преданный собачонка. Как неиспорченное дитя. И просто как сын своей матери. Мужчина-красавец, хоть и годился ему в отцы, но на данный момент не являлся даже отчимом, а назывался обидным словом «сожитель».
