Дональд Маклахлан - Тайны английской разведки (1939–1945)
Для Джона Годфри такое назначение было редкой счастливой возможностью. Быть назначенным на должность начальника разведывательного управления ВМС в 1939 году означало получить возможность соединять организацию с идеями, административную ответственность с интеллектуальным творчеством, то есть выполнять такую работу, которую морской офицер действительной службы редко получает в штабе. Рано или поздно, но война начнется, и сомнений в этом у Годфри не было. А если начнется война, будут отпущены средства, будут сотрудники, которых можно взять в штат управления, будет дано право управлять, то есть будет все то, в чем в мирное время государственное казначейство и адмиралтейство так упорно отказывали. Кроме того, работа обещает быть очень интересной: их светлость лорды будут с нетерпением ждать информации о событиях и положении во всем мире, так же, как двадцать пять лет назад, когда во главе морской разведки был Холл, такую информацию привыкли ждать и получать их предшественники.
Управление, которое в последний период службы Годфри в адмиралтействе совсем зачахло, расширится, активизируется и станет процветать. Во время войны возможности и права начальника разведывательного управления значительно расширятся и он сможет добиться почти всего — такова традиция; являясь одним из старших членов главного морского штаба (непосредственно подчиненным первому морскому лорду), начальник морской разведки будет пользоваться более широкими правами и возможностями, чем его коллеги — начальник разведки армии и начальник разведки ВВС. Так будет потому, что адмиралтейство является оперативным штабом, управляющим действующими флотами на море. Военное министерство и министерство военно-воздушных сил не являются в той же степени действующими органами штаба. Начальник разведывательного управления ВМС будет в самом центре борьбы с адмиралами Редером, Деницем и Канарисом и будет почти непосредственно участвовать в верховном руководстве войной.
Так думал 1 августа 1938 года пятидесятилетний капитан 1 ранга Годфри, сидя в каюте командира линейного крейсера «Рипалс» и держа перед собой важное письмо из адмиралтейства. Последняя мысль — мысль о том, что он будет в центре борьбы, — явилась для него решающей. Годфри не принадлежал к числу береговых моряков, несмотря на четырехгодичное преподавание в Гринвичском штабном колледже и непродолжительную службу в плановом управлении адмиралтейства в период между 1934 и 1936 годами. Он избежал службы на Флоте метрополии и «наплавал» на кораблях других флотов необыкновенно много миль. Он отличился по службе во многих «беспокойных» районах: на военно-морской станции в Китае, осуществляя боевое патрулирование на реке Янцзы; в Дарданелльской кампании, будучи штурманом и штабным офицером; в 1917 году, будучи помощником коммодора Бёрмстера — начальника штаба командующего вновь созданного Средиземноморского флота с его местными разведывательными центрами, и первым опытом в организации системы конвоев. Адмирал, которому подчинялся тридцатилетний капитан-лейтенант Годфри, отозвался о нем как об офицере исключительных способностей: «Он обладает тем, что можно назвать штабным мышлением, и имеет замечательную склонность к разработке и выражению в приказах деталей операций, в которых участвуют крупные силы флота».
Для самого Годфри, который, как и все истинные моряки, чувствовал бы себя «не в своей тарелке», если бы его считали береговым, а не морским офицером, наиболее важным, пожалуй, был тот факт, что, являясь в течение последних двух лет командиром модернизированного линейного крейсера «Рипалс», он превратил его в высокоэффективный боевой корабль, не уступающий по своим качествам и подготовке линейному крейсеру «Худ». Командующий Средиземноморским флотом адмирал Паунд отзывался о Годфри следующим образом: «Один из капитанов 1 ранга, которые знают, что и как нужно делать, чтобы быть адмиралом». Эндрю Каннингхэм характеризовал Годфри в автобиографии как «умного и способного офицера».
В лежащем перед Годфри письме, присланном военно-морским секретарем первого лорда адмиралтейства, было всего несколько строк:
«Я предполагаю, что в начале следующего года Вас пригласят Для дальнейшей службы в адмиралтейство, где Вы примете дела у начальника разведывательного управления ВМС Траупа. Надеюсь, что Вы будете довольны. Сообщаю это для Вашего личного сведения».
Итак, решение было принято, но Годфри при желании мог сделать свой выбор. Фактически он не колебался: предложение произвело на него сильное впечатление, он был польщен этим намеком из канцелярии первого морского лорда и воспринял его с восторгом. По существу, Годфри некоторым образом готовил себя к такой возможности. Об этом свидетельствовали характер книг, которые он читал и изучал, выбор друзей, опыт, приобретенный им в период между двумя войнами. Его беспокоило лишь одно обстоятельство, так же как оно беспокоило бы любого преуспевающего по службе морского офицера: попадет ли он снова на флот по истечении обычного трехлетнего периода службы в качестве начальника разведывательного управления ВМС?
Создание полнокровного разведывательного управления ВМС началось с прибытием нового начальника в январе 1939 года. Адмиралтейство умышленно избрало на эту должность человека, о котором нельзя было бы сказать с пренебрежением, что он «штабист» или даже «кабинетный интеллигент». Он прекрасно знает, что хотели бы получить и в чём нуждаются люди на флоте; он достаточно знает тактику и стратегию, чтобы судить о том, что замышляет противник. Он, возможно, возьмет в свой штат и будет использовать кабинетных ученых (одному богу известно, какие умы потребуются для ведения войны на море, коль скоро она начнется), но сам он моряк, испытанный и строгий администратор.
Была еще одна причина для выбора такого человека, каким был Годфри, причем в то время причина эта была более очевидной, чем теперь. Тогда, перед началом войны, среди офицеров флота с высоким званием вряд ли набралось бы более полдесятка таких, которые знали, как разведка работала в первую войну с Германией. О Реджинальде Холле и его дешифровальщиках, как и о других работавших с ним офицерах, ходили легенды. Но морской разведке нужен был и такой человек, который понимал бы, что успех во времена Джелико и Тирпица был достигнут не только в результате перехвата и расшифровки кодированных радиотелеграмм немецкого флота, осуществлявшихся небольшой группой морских офицеров и специалистов-математиков, но и в результате неутомимого труда и огромных усилий многих других сотрудников разведки, терпеливо собиравших и умело обрабатывавших всякого рода информацию. Годфри хорошо помнил те далекие дни. Работая в то время в штабе командующего Средиземноморским флотом, молодой капитан-лейтенант Годфри прибыл в Лондон, чтобы ознакомиться с деятельностью сверхсекретной морской разведки. Ему предоставили возможность побывать в знаменитой дешифровальной комнате адмиралтейства — комнате 40, — где, к немалому изумлению, он увидел своего брата, директора Осборнского военно-морского колледжа, который почему-то проводил свои каникулы в адмиралтействе. Семье Годфри тогда говорили, что он наблюдает за немецкими дирижаблями типа «Цеппелин», в то время как на самом деле он помогал расшифровывать кодированные радиограммы немецкого флота.
Позднее Годфри посетил службу специальной разведки и 5-й отдел разведывательного управления ВМС, чтобы получить их помощь в организации разведки в интересах Средиземноморского флота. Как младший офицер, он посетил английских консулов за границей, чтобы ознакомить их с задачами на разведку для Средиземноморского флота и проверить, соответствуют ли их коды и шифры действовавшим в тот период на флоте. В отличие от большинства других офицеров своего поколения, Годфри сумел побывать и во многих родственных разведке секретных отделах и службах Уайтхолла, хотя этот факт, возможно, и не был известен тем, кто остановил на Годфри свой выбор в поисках кандидата на должность начальника морской разведки. В конце двадцатых годов, готовясь к лекциям в Гринвичском штабном колледже, Годфри изучил все полезное, что сделала разведка для действий флота. Значение этого факта с точки зрения преемственности было невелико, однако и этот факт, и некоторые другие, о которых мы еще скажем, несомненно, способствовали быстрой ориентации Годфри на новой должности. Поэтому, когда однажды, незадолго до начала войны, адмирал Холл посетил Годфри в комнате 39, в ней уже царила такая атмосфера и был такой порядок, будто война с Германией вовсе и не прекращалась.
Такое соединение прошлого и будущего приняло почти романтическую окраску, когда в начале войны начальник управления разведки ВМС перебрался в квартиру дома № 36 на улице Керзона, принадлежащего адмиралу Холлу. Считалось, что там он будет в значительно большей безопасности от начавшегося немецкого «блица», чем в квартире верхнего этажа в доме на улице Букингэйм-Гейт. «Хотя, — писал Годфри, — во вновь отстроенной цитадели мне предоставили койку шириной два с половиной фута, защищенную десятифутовым слоем цемента, заснуть в душной, пропитанной запахом непрерывно работающих кондиционеров атмосфере было нелегко». Имелись и другие причины, по которым Годфри предпочел квартиру на улице Керзона: пятнадцатиминутная прогулка через Грин-парк при следовании на службу и обратно, прямая телефонная связь и очаровательная Далей Райт — непревзойденная экономка и приготовительница отменных блюд, что играло не последнюю роль, ибо Годфри не относился к категории любителей клубов. Во всем здесь чувствовался «морской» порядок, как на «Рипалсе». Одна из примечательных черт Годфри заключалась в том, что он во всем был приверженцем стиля: любил хороший стол, культивировал неслужебную компанию, переходил к обсуждению трудных проблем только после десерта и был в такой же мере сердечным, великодушным и терпеливым человеком, в какой мог быть безучастным, раздражительным и требовательным командиром. Эти качества не могли не оказаться полезными на посту, который помимо других светских обязанностей требовал ношения визитки и цилиндра при посещении официальных дипломатических приемов.
