Анджела Стент - Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений
Другим вызовом 1990-х годов как для Америки, так и для России стала необходимость совместить их расходящиеся взгляды на судьбу постсоветского пространства. США последовательно поддерживали независимость и суверенитет государств, которые образовались на этой территории, и в первые десять лет собирательно называли их Newly Independent States – «новыми независимыми государствами». США отказывались признавать СНГ – Содружество независимых государств, – рассматривая его как попытку России сохранить за собой чрезмерно сильное влияние на соседние государства. Как только СССР развалился, США, как уже упоминалось, не мешкая начали открывать свои посольства в каждом из новообразованных государств; ни одной другой западной державе не хватило на это ресурсов. А ввиду того что на некоторые из этих новообразованных государств независимость свалилась как снег на голову, они жаждали совета по конституционному строительству и обращались к американцам за помощью{52}. США настаивали, что Россия не должна иметь своей сферы влияния на постсоветском пространстве. В России же еще с начала 1990-х годов настаивали, что эти страны являются частью так называемого ближнего зарубежья, а следовательно, у России есть право на особые отношения с этими ближними соседями. В январе 1993 года первый российский посол в США Владимир Лукин заявил, что отношения между Россией и бывшими советскими республиками «должны считаться идентичными тем, что существуют между Нью-Йорком и Нью-Джерси»{53}.
Но в Вашингтоне сохранялась озабоченность и по поводу того, что может произойти внутри самой России, начиная от судьбы ядерного оружия и перехода к демократии и заканчивая возможностью вооруженных столкновений или голода. Поэтому Клинтон сосредоточил усилия на том, чтобы выстроить отношения с Ельциным. Личные взаимоотношения между российским и американским лидерами всегда имели несоразмерно большое значение с учетом экзистенциальных вызовов перед каждой из двух ядерных сверхдержав и отсутствия сколько-нибудь сильных институциональных связей между ними. Однако взаимоотношения Ельцина и Клинтона были особенно активными и особенно значимыми, отчасти потому, что оба были выдающимися личностями. Тем не менее, если судить по их автобиографиям, у Клинтона к концу президентского срока сложилось более позитивное отношение к его российскому коллеге, а у Ельцина – наоборот. Вероятно, это было неизбежно, учитывая разницу в могуществе и влиянии двух стран. «Ельцин питал неоднозначные чувства к Соединенным Штатам, – отмечает некий высокопоставленный чиновник ельцинской эпохи, – что было следствием советских времен»{54}. Клинтон испытывал «больше доверия к Ельцину» после их первой официальной встречи, состоявшейся в апреле 1993 года в Ванкувере. «Мне он понравился. Он был здоровенный, как медведь, и полон противоречий – учитывая реальные альтернативы, России, можно сказать, повезло, что именно он оказался у руля»{55}.
Человеку, как известно, свойственно истолковывать поведение и мотивы других людей сквозь призму собственного жизненного опыта. Клинтон часто – особенно в самые сложные моменты – общался с Ельциным и объяснял себе его действия, опираясь на опыт общения со своим отчимом-алкоголиком (причем сравнение было в пользу Ельцина){56}. Хотя его готовность относиться к Ельцину с юмором, несомненно, помогла Клинтону избежать нескольких серьезных столкновений, он все же мог недооценивать другие факторы, стоявшие за часто непредсказуемым поведением Ельцина, в том числе давление со стороны внутрироссийских политических сил. Клинтон дает весьма доброжелательную итоговую оценку Ельцину: «При всех его физических проблемах и порой непредсказуемости он всегда был мужественным и прозорливым лидером. Мы доверяли друг другу и вместе добились многого»{57}.
Ельцинская оценка Клинтона не так лестна. «Билл Клинтон – видная фигура в истории США», – пишет Ельцин, признавая, что при первой встрече его «совершенно потряс этот молодой, неизменно улыбчивый человек, энергичный, красивый»{58}. Начальник охраны Ельцина и его друг-собутыльник Александр Коржаков сообщает, что Ельцин воспринимал Клинтона как младшего брата{59}. На конфликт Клинтона с Конгрессом по поводу его интрижки с Моникой Левински и возможный импичмент Ельцин смотрел сквозь призму собственного жесткого противостояния с Думой, которая тоже намеревалась отрешить его от власти. Более того, Ельцин заявляет, что еще в 1996 году его разведка донесла, что республиканцы замыслили внедрить в Белый дом красивую молодую женщину, чтобы она соблазнила Клинтона, а затем раздуть скандал, который позволит сместить его с поста президента. Ельцин уверяет, что решил не делиться этой информацией с Клинтоном. Тем не менее чем сильнее его осаждали дома, тем больше он отдалялся от США. В конце президентства Ельцин пришел к убеждению, что администрация Клинтона предала его; об этом, на его взгляд, говорили развернутые американцами бомбардировки Сербии во время войны в Косове, расширение НАТО и само отношение США к России – как считали в Москве, ее воспринимают скорее как потерпевшую поражение державу, нежели как ровню{60}. Сегодня западные обозреватели нередко считают, что это Владимир Путин внушает своим согражданам, будто США относятся к их стране пренебрежительно и свысока. На самом же деле жалобы эти уходят корнями в ельцинскую эпоху и во многом имеют источником самого Ельцина. Распространяться они стали на излете его президентства.
Как Ельцину помогали удержаться у власти
В 1990-е годы Вашингтон верил, что при всех своих недостатках Ельцин был тем лидером, которого американцам следует поддерживать, чтобы не допустить в России возврата к режиму советского типа, создающему угрозу интересам США и международной стабильности. Не успел новый президент России прийти к власти и дать старт широким рыночным реформам, как тут же оказался под плотным огнем критики со стороны целого спектра оппонентов, включая коммунистов и ультраправых националистов. Первый крупный кризис разразился осенью 1993 года. Между Ельциным и законодательным органом, созданным еще по старой, советской Конституции, возник конфликт по поводу предложенных правительством экономических реформ и новой Конституции России. Ельцин обещал еще более радикальные меры приватизации и созвал Конституционное совещание, чтобы разработать проект постсоветской Конституции. Его политика все больше подвергалась яростным нападкам со стороны вице-президента, ветерана афганской войны Александра Руцкого и председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова. 21 сентября Ельцин бросил прямой вызов противникам и своим указом распустил Верховный совет и Съезд народных депутатов. Верховный Совет и группа народных депутатов не подчинились указу и в ответ объявили о смещении Ельцина с поста президента, назначив вместо него Руцкого. Тем временем сторонники Верховного Совета вооружились и засели в здании парламента (Доме Советов). Исчерпав возможности мирного разрешения конфликта и так и не добившись компромисса с Верховным Советом, Ельцин 3 октября отдал войскам приказ о штурме Дома Советов с применением бронетехники. То была первая и единственная серьезная вспышка насилия в столице страны после распада Советского Союза. В ходе боевых действий погибли как минимум 147 человек.
В конфликте Ельцина со Съездом народных депутатов Соединенные Штаты приняли сторону Ельцина. Когда на улицах Москвы еще продолжалось противостояние, Клинтон заявил репортерам: не может быть никаких сомнений, что Ельцин «в лепешку расшибся», лишь бы только не разрешать конфликт силой. А когда мятежники сдались, Клинтон позвонил президенту России и высказал слова поддержки{61}. Главы европейских государств тоже приняли сторону Ельцина. Для многих россиян – сторонников реформ события октября 1993 года стали отрезвляющим и переломным моментом в пока еще короткой истории посткоммунистической России. «У нас не было другого выхода, кроме как поддержать Ельцина, – говорит Томас Пикеринг, в то время посол США в России, – это были отголоски августовского путча 1991 года, и парламент много раз переходил границы, позволял себе радикальный пересмотр Кконституции ради борьбы с Ельциным»{62}. Иначе смотрели на это либеральные российские критики. Обстрел здания парламента, отмечала в своей книге Лилия Шевцова, «уничтожил табу на применение правительством силы. Ни Горбачев, ни зачинщики переворота 1991 года не осмелились довести дело до такой свирепой конфронтации, опасаясь ее непредсказуемых и непоправимых последствий»{63}.
Двумя месяцами позже случилось новое потрясение – первые в постсоветский период выборы в Думу, на которых 23 % получил малоизвестный политик крайне правого толка Владимир Жириновский и его партия, удручающим образом названная Либерально-демократической (коммунисты получили 12,4 %). Как выразился занимавший в то время пост государственного секретаря Уоррен Кристофер, это «тревожный звоночек», указывающий на риски и реалии ельцинской России. Экономика худо-бедно оправилась после краха СССР, но большинство граждан России находились в крайне тяжелом экономическом и социальном положении. Группа младореформаторов во главе с Анатолием Чубайсом, пытаясь не допустить возвращения к эпохе коммунизма, ввела схему ваучерной приватизации. В рамках приватизации рабочим выдавались ваучеры предприятия, на котором они трудились, и было объявлено, что они вправе продать свой ваучер за наличные деньги. Эта приватизационная модель позволила лишь считаным единицам вступить на путь богатства и никак не способствовала повышению уровня жизни большинства россиян. Вследствие военного вторжения в Чечню – северокавказскую республику, объявившую о независимости от Москвы, – а также непрекращающихся битв между Кремлем и Думой оппозиция Ельцину и его советникам обострялась. Да и пора потрясений еще не миновала. На думских выборах 1995 года коммунисты почти удвоили свою поддержку, получив 22 % голосов, а ЛДПР поддержали 11 % избирателей.
