Александр Осокин - Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты
– если обмен и передача Деканозову письма Сталину от сына произошли 19 июля в 6–7 утра, до Стамбула Деканозова доставили на небольшом самолете за 1,5–2 часа, а на стамбульском аэродроме его ждал специальный «Дуглас», который пролетел над Турцией до Анкары, затем, сделав посадки в Тбилиси, Ростове и Куйбышеве, – над СССР и приземлился в конце того же дня в Москве;
– если обмен и передача Деканозову письма произошли в первой половине дня 19 июля. Автомашина доставила его до Стамбула, откуда он связался с Москвой по телефону из советского консульства с Берией или Поскребышевым, передал, что Яков жив, и зачитал текст его письма. Если Яков работал на военном заводе или в закрытом ведомстве, от которого и был командирован в Германию, Деканозов сказал также, что нужно срочно передать точные данные для легендирования его службы в Красной Армии (и уже на следующий день в штаб 20-й Армии из штаба Западного фронта пошло указание: «20 июля 1941 г. Передайте немедленно Командарму 20 Курочкину: Жуков приказал немедленно выяснить и донести в штаб фронта – где находится командир батареи 14-ого гаубичного полка 14-ой танковой дивизии старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович. Маландин» (Сухотин Я. Л. Яков Джугашвили. Сын Сталина // Мужество. 1991. № 5. С. 80). Одновременно Деканозов просил в завтрашних газетах напечатать, что он вернулся в Москву 19 июля. Таковым могло быть условие договоренности по легендированию попадания Якова в плен. После этого он мог добираться до Москвы в течение нескольких дней, как это и описал Бережков;
– если обмен и передача Деканозову письма произошли в любой день после 13 июля, а потом он добирался до Москвы так, как это описано у Бережкова, и прибыл в нее 19 июля. В этом случае публикация в газете «Правда» сообщения о прибытии в Москву Деканозова могла быть условным знаком немцам о передаче Сталину письма от сына. Они же в ответ на это изменили дату на фотокопии этого письма и стали его широко публиковать, подчеркивая, что оно было доставлено дипломатическим путем…
Как бы там ни было, хотя Якова Джугашвили отбить не удалось, но все-таки обмен немецкого посольства на советскую колонию в Германии и оккупированных ею странах состоялся, и в соотношении не 1:1, как требовали немцы, а 8:1, как потребовала советская сторона!
Свиленград
Эдирне
Ленинакан (ныне Гюмри)
Калейдоскоп предвоенного театра абсурда – 3
Свидетельства, собранные историком М. Д. Рабиновичем
Когда первая книга моей трилогии была уже в типографии, в издательстве «Время» меня познакомили с известными историками братьями Роем и Жоресом Медведевыми. Узнав от руководства издательства о моей гипотезе начала Великой Отечественной войны, они попросили изложить ее суть.
Когда я закончил, первая реакция последовала от Жореса Александровича:
– Никогда англичане не поверят в английскую бомбежку Севастополя!
– Не не поверят, а не признают, – начал было я, но меня перебил Рой Александрович:
– Вот вы сказали, что снаряды и патроны 22-го июня были только у пограничников, они геройски сражались в тот день и все погибли…
– Да, а разве не так?
– Так и не так. Пограничником в тот день был дан приказ: на огонь не отвечать.
– И что же, они все его выполнили?
– Не выполнили процентов пятнадцать, но погибли и те и другие.
– И тому есть документальное свидетельство?
– Естественно. В этот день творилось невообразимое. Мне однажды ребята из аппарата ЦК (Рой Александрович в годы перестройки был членом ЦК. – А. О.) показали сильнейший документальный материал по первому дню войны. Когда готовились к празднованию 20-летия Победы, кто-то очень умный из ГлавПУРа отдал приказ, чтобы каждый участник войны, который еще служит в армии, написал отчет за 22 июня 1941 года – где был, что и как – и прислал им.
– И прислали?
– Конечно.
– И много?
– Я читал штук триста.
– И что же там?
– Белиберда, бред сумасшедшего…
Я вспомнил поразивший меня случай из книги «Я это видел» [63. C. 321], который процитировал и в своей, и спросил:
– Что-нибудь типа: «Ночью 22-го июня нас разбудил политрук и с наганом в руке приказал срывать и сжигать портреты вождей?»
– Вот-вот, почти дословно. Так что, когда эту ахинею увидели в ЦК, они приказали все засекретить и убрать куда подальше.
– Но вы-то успели до этого кое-что для себя скопировать?
– Само собой.
– Рой Александрович, – взмолился я, – пожалуйста, поделитесь, для меня это самый бесценный материал!
– Хорошо, я посмотрю.
После этого мы несколько раз пересекались с Роем Александровичем, и я всегда скромно напоминал о его обещании. Во время одного из наших телефонных разговоров он сказал, что ошибся, что у него оказался не тот материал, о котором он мне рассказывал, но этот материал существует и в ближайшее время будет у него на руках. Когда я потерял уже всяческую надежду, из издательства сообщили, что к ним привезли пакет от Медведева для меня. Я сразу же поблагодарил Роя Александровича за царский подарок. «Не стоит благодарности, – ответил он, – у меня до него руки не доходят, а вам это будет кстати. Правда, главпуровский материал я не нашел, но этот вам тоже будет интересен. Публикуйте его, как сочтете нужным». К этому моменту он уже прочитал мою книгу и сказал, что читать ему было интересно. Я расценил его слова и передачу мне ценного материала как самую высокую оценку – вряд ли он стал бы делать это для человека, занимающегося чепухой или проводящего какую-то неприемлимую для него линию.
Для начала я должен немного рассказать об авторе предоставленного мне источника М. Д. Рабиновиче и его работе. О себе в тексте он сообщил лишь то, что он профессиональный архивист, с 1942-го до конца войны воевал на фронтах Великой Отечественной, а после войны преподавал историю в учебных заведениях, где училось много фронтовиков. Он оказался настолько скромен, что даже не указал свое имя и отчество полностью, лишь инициалы и ученую степень – кандидат исторических наук. Набрав эти скудные данные в Google, я нашел единственную книгу автора с таким именем – «Полки петровской армии 1698–1725: Краткий справочник» (М.: Сов. Россия, 1977. Тр. Государственного ордена Ленина Исторического музея). Полный текст этой книги я тоже нашел в Интернете. Увидев, что в ней собраны и проклассифицированы все 637(!) петровских полков и кратко даны все необходимые сведения о каждом из них, я окончательно убедился, что ее автор конечно же настоящий архивист, а значит, и есть тот самый историк, который собрал воспоминания ветеранов войны о ее первом дне.
Я позвонил в Исторический музей, где мне любезно сообщили данные о Моисее Давидовиче Рабиновиче, который работал там с 1967 по 1978 год. Он родился в 1914 г. в Одессе в интеллигентной семье (отец – бухгалтер, мать – врач). В 1937 г. окончил Историко-архивный институт, в 1940 г. – аспирантуру при нем, после чего был направлен в г. Фрунзе начальником Архивного управления НКВД Киргизии. Воевал с 1942 по 1945 г. на Калининском, 2-м, 3-м и 4-м Украинских фронтах, был трижды ранен, войну закончил старшим лейтенантом, награжден орденом Отечественной войны II степени и тремя медалями. После демобилизации преподавал историю в военных училищах, заочном пединституте, в вечерних и даже обычных средних школах, затем до ухода на пенсию работал в Историческом музее. (Через два года после ухода на пенсию в 1980 г. Моисей Давидович Рабинович умер – об этом мне позже сообщил его сын Игорь Моисеевич Иртеньев, известный российский поэт.)
Для того чтобы собирать в течение долгих лет материалы о первом дне войны, нужно было иметь мужество. В годы войны и после ее окончания это было не только рискованно для члена партии, к тому же архивиста и преподавателя истории, проработавшего несколько лет в Архиве Киргизского НКВД, но и опасно для жизни. Но сделанное им показывает, что он был настоящим гражданином и патриотом, понимавшим, что «Порт-Артуры и Пирл-Харборы повторяются» и истинную картину событий необходимо восстановить для того, чтобы 22 июня 1941 г. никогда не повторилось в нашей стране. Как профессиональный историк он учел метод Дельбрюка и Куля, впервые использованный в книге «Катастрофа 8 августа 1918 г.» для выяснения обстоятельств начала Первой мировой войны, и нашел свой способ постижения истины, поскольку понимал, что сталинские трактовки событий и существовавший тогда режим не дадут даже приблизиться к ней. Свою методику он подробно описывает в предисловии, поэтому не буду останавливаться на этом. Скажу лишь о том, как некоторые приведенные им воспоминания участников событий первого дня войны и предшествовавших ему недель подтвердили мою гипотезу.
Одно из них свидетельствует о том, что самые первые бомбардировки 22 июня 1941 г. вели не немецкие, а неизвестные самолеты, причем весьма странным образом – не топя наши корабли, а якобы минируя выходы из военно-морских баз. Так, оказывается, действовали и самолеты, совершившие в этот день на рассвете налет на Кронштадт (для меня это первое сообщение о столь необычной бомбежке Кронштадта).
