Федор Раззаков - Скандалы советской эпохи
29 января Олялина положили в наркологическое отделение «царской больницы» Феофании при 4-м управлении Минздрава. Там он пробудет почти две недели. Простои из-за его отсутствия обойдутся студии в 994 рубля. Однако спустя год, когда фильм выйдет на широкий экран, доходы от него многократно покроют издержки.
Марк, ты не прав!
(Марк Донской / Эльдар Рязанов)
В начале 1972 года нешуточный скандал случился между двумя известными кинорежиссерами – Марком Донским и Эльдаром Рязановым. А начался он 16 февраля, когда Главным управлением по художественному кинематографу была принята новая кинокомедия Эльдара Рязанова «Старики-разбойники», а на следующий день фильм был разрешен к прокату. Именно в эти дни на одном из совещаний в Комитете по кинематографии Марк Донской весьма нелестно отозвался о новом фильме Рязанова, причем при этом прибег к недостойному для интеллигентного человека методу: соврал, что фильм не нравится и самому режиссеру-постановщику. А чтобы это выглядело более достоверно, Донской бросит в зал реплику: «Правда, Эльдар?», прекрасно зная, что Рязанова на этом совещании нет.
Когда через пару дней Рязанову расскажут об этом эпизоде, его охватит бешенство. Он оставлял за мэтром право не любить его фильмы, но он не мог простить ему подлости, к которой тот прибег, – сослался на его имя, зная, что оппонента в зале нет. И этот случай произошел в тот момент, когда фильм был только-только завершен, ему еще не успели присудить категорию, не определили тиража. Подобный выпад уважаемого в кинематографии человека мог дать серьезные козыри в руки тех, кто имел зуб на Рязанова.
В итоге Рязанов не стал медлить с ответом коллеге и в тот же день, когда до него дошла весть о происшедшем, позвонил Донскому домой и предупредил о своем немедленном прибытии. Ирина, жена мэтра, встретила гостя на удивление радушно, даже пригласила его за стол отобедать. Но Рязанов с ходу пресек всякие попытки его умаслить, заявив, что в доме врага он не ест. Донской попытался было смягчить ситуацию, посоветовав гостю не придавать значения сказанным им на совещании словам, – мол, занесло старика, извини, – но Рязанов был непоколебим:
– Оскорбили меня при всех, а извинение просите наедине?! Не выйдет! Сумели публично напакостить, при всех и прощение просить придется.
– Что же мне делать? – спросил Донской.
– Писать публичное извинение в Госкино, на имя министра.
– Ну зачем же так, Эльдар? – попыталась вмешаться в разговор жена мэтра.
– Чтоб в следующий раз ваш супруг не молол невесть что, а думал прежде, – жестко ответил Рязанов.
– Но я не знаю, что писать, – вновь подал голос Донской.
– Не бойтесь, я продиктую, – успокоил его Рязанов.
Донскому не оставалось ничего иного, как усесться за стол и вооружиться ручкой. Рязанов начал диктовать: «Уважаемый Алексей Владимирович (Романов – председатель Комитета по кинематографии. – Ф. Р.)! В моем выступлении на совещании такого-то числа я заявил с трибуны, будто бы Рязанов сказал мне, что ему не нравится его собственная картина «Старики-разбойники». Так вот, я не беседовал перед совещанием с Рязановым, ничего подобного он мне никогда не высказывал. Я увлекся и произнес неправду. Приношу извинения собранию, Вам и Э. Рязанову».
Едва в документе была поставлена последняя точка, как Рязанов схватил его, видимо, опасаясь, что заявитель может передумать, и, сложив вчетверо, спрятал в карман. Затем скоренько распрощался и ушел, вполне удовлетворенный результатом. Но едва он оказался на улице, как на душе у него заскребли кошки. По его же словам: «Я чувствовал, что в применении напора, силы и непримиримости где-то переборщил. Я ведь настроился на сопротивление Донского, на его ершистость, на отрицание вины, а увидел лишь пассивное послушание, очень непривычное. И хотя оскорбили меня, я испытывал жалость к нашему кинематографическому корифею…»
В эти минуты Рязанов даже готов был порвать злосчастное заявление, но затем взял себя в руки и отправился прямиком в Малый Гнездниковский переулок, в Кинокомитет. Однако вручать бумагу лично председателю он не стал, а передал его секретарше. После чего попрощался и ушел. И больше судьбой этого документа не интересовался.
Скандальный хоккей
После памятного скандала в мае 1969 года, когда тренер хоккейного ЦСКА Анатолий Тарасов увел свою команду со льда и на полчаса сорвал финальный матч со «Спартаком», недоброжелатели тренера спали и видели, как бы лишить его всех его высоких постов (тренера ЦСКА и национальной сборной). Тогда, в 69-м, у них это не получилось. Тарасов сохранил за собой оба поста и добился новых успехов: и ЦСКА, и сборная под его руководством в 1970 году снова стали чемпионами. Но два года спустя ситуация для Тарасова снова стала тревожной.
Все началось в начале года, когда Тарасов привез советскую сборную на Олимпийские игры в Саппоро. И вот, во время решающий игры с принципиальным соперником – сборной Чехословакии, которая состоялась 13 февраля 1972 года – произошел инцидент, когда нападающий чехов Вацлав Недомански (тот самый, который в 70-м плюнул в лицо Александру Мальцеву) после остановки игры запустил шайбой… в Тарасова. К счастью, резиновый кругляк не достиг цели – ударился о борт и отскочил в сторону. Все тогда списали этот поступок игрока на его нервозность – чехи проиграли игру со счетом 2:5. Но сам Недомански много позже так объяснил свои действия: «На Тарасова я до сих пор имею зуб. Какими словами обзывал он меня со скамейки запасных, не передать. Не думал, наверно, о том, что русский язык мы тогда изучали в школе и что я его прекрасно понимал. Вот я и не сдержался в конце концов».
Действительно, был за Тарасовым такой грех: он любил словесно унижать своих соперников. Причем не только зарубежных, но и своих, советских. Вот как об этом вспоминает Е. Рубин:
«Константин Локтев передавал мне содержание тарасовских установок перед матчами с воскресенским „Химиком“:
– Все маленькие, все бегут и у всех нос крючком. Так неужели мне вас учить, как обыграть эту воскресенскую синагогу? – На том наставление заканчивалось.
В «Химике» единственным евреем был тренер Николай Семенович Эпштейн. На лед он не выходил, во время игры не бегал. Но Тарасову хотелось напомнить игрокам о существовании Эпштейна, не называя его по имени и не указывая на его национальность. Напомнить так, на всякий случай: лишний повод вызвать у игроков перед матчем спортивную злость не помешает…»
Та Олимпиада в Саппоро закончилась победой советской сборной. А спустя два месяца должен был состояться очередной чемпионат мира и Европы. Проходить он должен был… в Праге. И вот, практически сразу после Олимпиады, чехословацкое руководство обратилось к советскому с настоятельной просьбой… не присылать к ним Тарасова. Дескать, у многих игроков чехословацкой сборной существуют к нему неприязненные отношения, и это может плохо отразиться на обстановке во время игр с советской сборной. Эту просьбу недоброжелатели Тарасова решили использовать как главное оружие против тренера.
Они доложили в ЦК КПСС об этой просьбе, и там отнеслись к ней с пониманием, поскольку и там Тарасов успел насолить. Так, во время Олимпиады в Саппоро он не выполнил директиву о том, чтобы сыграть с чехословаками вничью: при таком раскладе мы брали «золото», а «серебро» доставалось сборной ЧССР. Но мы победили 5:2 и чехов обошли хоккеисты из страны, которая являлась нашим стратегическим противником – США. Тарасову этого ослушания не забыли. На этот раз во главу угла тоже ставились политические мотивы. В Кремле хотели, чтобы чемпионат в Праге положил конец той вражде, которая существовала между спортсменами ЧССР и СССР (она была связана с событиями августа 68-го), и была даже дана негласная установка нашим хоккеистам: если вы проиграете этот чемпионат хозяевам, то никаких санкций против вас не будет (это обещание будет выполнено, и даже в прессе не появится ни одной критической заметки, направленной против нашей сборной).
Однако Тарасов, отстраненный от руководства сборной, не мог полностью смириться со своей отставкой и какое-то время продолжал вмешиваться в дела команды. Так, 21 марта 1972 года, когда команду уже тренировали новые тренеры – Всеволод Бобров и Николай Пучков, – Тарасов позвонил комсоргу сборной Игорю Ромишевскому (он играл за ЦСКА) и предложил ему срочно собрать комсомольское собрание и принять решение об исключении из команды двух игроков: Александра Гусева (ЦСКА) и Валерия Васильева (столичное «Динамо»). Причем Тарасов потребовал от Ромишевского, чтобы тот записал фамилии тех игроков, которые могли выступить против этого предложения и назвать их потом ему. Короче, «заложить» своих же товарищей. Что же сделал Ромишевский? Он такое собрание провел, однако сам стал первым, кто заявил, что оба названных Тарасовым игрока должны остаться в составе сборной.
