Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года
Со стороны французов приведенный Жоффром в исполнение «План XVII» повлек за собой катастрофические последствия для страны и армии. Многие из подчиненных главнокомандующего показали свою непригодность в Пограничном сражении. Ланрезаку при всех его талантах военачальника явно не хватало крепости духа, необходимой полководцу такого ранга. О том, правильно ли поступил Жоффр, настояв на сражении у Гиза 29 августа, спорят так же яростно, как о решении Смита-Дорриена сражаться у Ле-Като. Не вызывало сомнений, что Ланрезак сможет нанести лишь останавливающий удар, да и тот дастся дорогой ценой. По сумме имеющихся свидетельств выходит, что риск того стоил, поскольку давал возможность сдержать немцев и нанести им значительный урон.
Однако в последующие дни союзники продолжали отступать, а боевой дух в войсках продолжал падать. Жоффр все еще цеплялся за надежду совершить крупное контрнаступление левым флангом; на исходе августа на север тянулись десятки поездов с французскими солдатами, орудиями и лошадьми. Однако для тех, кто шагал и шагал пешком в бесконечном марше, суровой действительностью оставалась жара, дорога и сбитые, стертые, стоптанные ноги. Почти 400 лет назад Монтень описал еще одну типичную для усталых пехотинцев проблему: «Я повидал немало солдат, измученных нерегулярным опорожнением кишечника». К концу августа к страданиям бредущих в смятении по французским дорогам войск всех воюющих сторон добавились диарея и запоры. Марк Блок, французский призывник, воевавший на фронтах Первой мировой, прежде чем стать историком и погибнуть от рук фашистов, писал, выражая настроение всей своей страны: «Лучше плохие вести, чем неопределенность. <…> О, эти горькие дни отступления, наполненные усталостью, скукой и тревогой!»{539}
Утром 1 сентября впервые после Ле-Като (если не считать мелких столкновений) немцы догнали арьергард британских экспедиционных войск. Клюк не ставил себе такой цели, британцы его уже не интересовали; он продвигался на юго-восток, к Ланрезаку. Однако в результате его авангард вторгся в британский сектор, направляясь к Шато-Тьерри и мостам через Марну. Первое столкновение с частями Френча произошло в 56 км к северу от Парижа, у Нери. Бригада драгунской гвардии, заночевавшая в селении, заняла лучшие дома и поставила большинство лошадей на большом фермерском дворе у церкви. Батарея L Королевской артиллерии, прибывшая последней, была вынуждена разместиться на ночлег в первом попавшемся месте – в саду к югу от селения, не доезжая большой сахарной фабрики. С восточной стороны Нери тянется глубокая узкая лощина, поросшая кустарником, с крутым противоположным склоном в полусотне метров от селения. Рассвет 1 сентября встретил британцев туманом. Батарея L приготовилась выступать. Но тут пришел приказ повременить. Лошадей распрягли и часть увели на водопой к сахарной фабрике.
Дальше последовала череда потрясений. Сперва в деревню примчался гусарский дозор с сообщением, что приближается немецкая конница. Туман внезапно рассеялся, и в 5:40 утра десяток вражеских полевых орудий из кавалерийской дивизии Марвица начали стрелять по британцам прямой наводкой менее чем с километра – с холма за лощиной. По деревенской улице в панике понеслись драгунские лошади. Большинство кавалеристов от снарядов прикрывали дома, зато батарея L в саду оказалась как на ладони – идеальная мишень. Залп за залпом производили ошеломляющий эффект. Лошади становились на дыбы, вырывались и мчались галопом прочь, люди кидались в укрытия, хватали снаряжение, пытались запрячь лошадей.
Основная масса орудий была прицеплена и готова к транспортировке, ездовые и артиллеристы собирались в дорогу. Немецкие снаряды обрушились с ошеломляющим эффектом, обращая целые расчеты и упряжки в горы человеческого и лошадиного мяса. Заместитель командующего капитан Эдуард Брэдбери крикнул: «Вперед, к орудиям!» – и вместе с несколькими артиллеристами кинулся под обстрелом открывать ответный огонь. Им удалось привести в действие три орудия, однако два скоро замолчали. Последнее упорно отстреливалось под градом снарядов, пока в живых не остались лишь сам Брэдбери, сержант Нельсон и старшина батареи Доррел в окружении мертвых и умирающих людей и лошадей.
33-летнему Брэдбери, страстному участнику скачек с препятствиями, оторвало ногу, когда он подносил боеприпасы, однако он продолжал командовать ведением огня, пока не лишился сознания от потери крови. Когда умирающего Брэдбери несли в тыл, он окликнул командира драгун: «Ну что, полковник, задали они нам жару, не так ли?» Оба артиллериста Брэдбери продолжали отстреливаться, пока хватало снарядов. Гибель батареи L была маленькой трагедией, закончившейся потерей пяти офицеров и 45 рядовых. Можно сколько угодно задаваться вопросом, много ли толку было от единственного орудия в сложившихся катастрофических обстоятельствах, однако, как и положено в военной иконографии, подвиг Брэдбери и его двух товарищей, награжденных Крестом Виктории и вошедших в историю, был увековечен на героическом полотне, тогда как ответный удар, который британцы обрушили на обидчиков почти сразу же после трагедии, почти забыт.
В Нери развернули пулеметы гусар, которые застрочили по противоположному краю лощины, уничтожая людей и лошадей противника. Затем лейтенант Элджи Ланн приказал драгунам открыть огонь из пулеметов Vickers. Вскоре стволы раскалились, из кожухов с водой валил пар. Ланн с отрядом лихорадочно меняли пулеметные ленты, поддерживая огонь. Расквартированная в соседней деревне пехота из мидлсексцев и Королевских стрелков примчалась на подмогу и начала теснить противника с севера от Нери, тогда как два эскадрона 5-го полка гвардейских драгун окружили его с юга и в пешем порядке открыли огонь по немцам с противоположного фланга. В 8 утра – как раз тогда, когда замолчали последние орудия батареи L подоспела батарея I Королевской конной артиллерии и оказала немалую помощь.
Кавалерия Марвица отступила в беспорядке, бросив 8 из 12 своих орудий и 78 человек, которые в итоге были взяты в плен. Оказавшийся среди них врач отчаянно протестовал против конфискации бинокля и серого коня как личного имущества, в подтверждение размахивая французским изданием Женевской конвенции. Однако победители все-таки забрали и коня, и бинокль. Британцы бурно спорили между собой, чьей заслугой признать полученное немцами запоздалое возмездие. Бесспорно лишь то, что крови было пролито немало с обеих сторон, в том числе и лошадиной – у Нери полегло порядка трех-четырех сотен коней. «Это одна из худших сторон войны, – писал Гарри Диллон из Оксфордширско-Букингемширского полка. – Повсюду лошадиные трупы и жуткая вонь. Людские тела еще как-то убирают, а с лошадьми возиться недосуг»{540}.
Спорили и о том, кого награждать (и награждать ли вообще) Крестом Виктории. Бытует мнение, что старшина Доррел удостоился награды в том числе и потому, что был «хорошим малым»: записался в армию 16-летним юнцом, поучаствовал в Англо-бурской войне, прошел нелегкий путь до уоррент-офицера. И пусть несколько месяцев спустя, когда кровь уже лилась рекой, планку подняли и Крест Виктории до конца войны давался более дорогой ценой, это нисколько не умаляет подвиги тех, кто заслужил высшую британскую военную награду в первые недели войны. На памятнике, воздвигнутом британцами на месте гибели батареи L, написано с бесстыдной национальной нескромностью: «Сражение на Марне было выиграно у Нери». Из этого следует, что немецкая кавалерия получила 1 сентября суровый урок. На самом же деле произошедшее было мелким эпизодом в бесконечной саге отступления, в которой участвовало 2 миллиона человек.
Похожее столкновение произошло в тот же день, 1 сентября, восточнее Нери и длилось с 10:45 утра до 2 часов дня. Арьергард корпуса Хейга, отступающий по одной из немногих просек через огромный лес Вилле-Коттре, ввязался в беспорядочный бой, который стал для гвардейской бригады самым кровопролитным за весь месяц. В густом летнем лесу, растущем вдоль хребта, сложно было двигаться организованным порядком, а плотная листва скрывала цели при стрельбе. Британцы не на шутку испугались, как бы немцы, прячась за деревьями, не обошли их с фланга и не отрезали от своих. 4-я гренадерская рота понесла большие потери, бросившись в штыковую контратаку. Майор Ма Джеффрис встретил бригад-майора, ведущего за поводья лошадь, на которой мешком сидел командир бригады, «тяжело раненный и явно страдающий от сильной боли». Бригад-майор крикнул Джеффрису, что врага удается сдержать, но батальону вскоре придется отступить. Затем к Джеффрису, шатаясь, подошел тяжелораненый колдстримовец Стивен Бертон и сказал: «Ради Бога, вытащите меня отсюда, или я попаду в плен – я больше идти не могу». Гренадер с большим трудом взгромоздил Бертона на вьючную лошадь и дал распоряжение ездовому везти его в тыл.
