Николай Загородный - Раскрытие тайны
Снежков выложил перед прокурором целую пачку протоколов допроса шоферов и слесарей-ремонтников, которые подтверждали всё то, о чем он сейчас говорил прокурору.
— Вот видите, капитан, какой оборот принимает дело, — начал было Божко и вдруг спросил: — Откуда прибыл в наш город Крюк?
— По демобилизации из армии, в 1950 году.
Божко задумался и, как всегда в таких случаях, стал медленно ходить по кабинету. Теперь вопрос становился для него как будто вполне ясным. Крюк — саботажник и расхититель. Но только ли? Опыт и практика подсказывали ему, что честные советские люди, каким значится по документам и Крюк, не то что не могут, а просто не способны на подобные действия. Не может же в самом деле человек жертвовать в годы войны своей жизнью, а теперь заниматься воровством, противиться выполнению важнейших государственных заданий!
Божко снова рассматривает личные документы Крюка. «Документы как документы, — думает он. — Хотя нет». — Лицо прокурора становится всё более сосредоточенным. Взгляд его особенно привлекает орденское удостоверение.
— Вы знаете, капитан, — медленно говорит он, — это удостоверение вызывает у меня сомнения. Присмотритесь внимательно: вот здесь, где выведена фамилия и в особенности отчество. Тут проступают какие-то пятна. Верно ведь, а?
Просмотрев и другие документы, Божко твердо говорит:
— Санкцию на арест я даю. При этом требую назначить криминалистическую экспертизу. Заодно найдите, пожалуйста, в военкомате проходное свидетельство и солдатскую книжку Крюка, по которым он принят на военный учет и получил паспорт. Надо посмотреть глазами криминалиста и на эти документы. Думаю, что можно уверенно сказать: между Крюком — заслуженным воином (по документам) и Крюком — расхитителем и саботажником нет ничего общего. А ваше мнение, товарищ капитан? — приподымаясь, спрашивает Божко.
— Другого мнения, по-моему, быть не может, — отвечает Снежков и, попрощавшись, направляется с документами на суд науки и опыта, где всё тайное становится явным, — в институт судебной экспертизы.
Через полчаса капитан открывает двери института.
— К вам, Иван Семенович, — обращается он к сидящему за столом худощавому сосредоточенному человеку в роговых очках и белом халате — научному сотруднику института Чеботаренко.
— Секунда дела — и всё ясно, — как всегда отвечает тот своей излюбленной поговоркой. По летам Чеботаренко еще молод, но его популярность как универсала-криминалиста далеко обогнала годы. Он исследовал тысячи всевозможных документов, кажется, не глядя разбирается в почерках и отпечатках пальцев, в пулях и гильзах, разработанным им способом выявления замазанных и залитых чернилами текстов пользуются чуть ли не все криминалистические лаборатории.
— Так, значит, есть подозрение, говорите, — произносит Чеботаренко, познакомившись с постановлением о назначении экспертизы, и начинает рассматривать лежащие перед ним документы сперва простым глазом, потом берет в руки лупу, наконец, подвигает к себе массивный стереоскопический микроскоп. Он видит, что удостоверение к ордену имеет повышенную пористость и хрупкость. Значит, нарушена проклейка бумаги, а это обычно вызывается действием влаги, чаще травлением первоначальных текстов.
— А теперь обратимся к более точному глазу, который никогда не подводит, — говорит Чеботаренко, и, собрав все документы Крюка, переходит из своего светлого рабочего кабинета в затемненную лабораторию. Здесь сладковатый запах озона, шмелем гудит ртутно-кварцевая лампа — источник ультрафиолетовых лучей. Чеботаренко укладывает под лампу удостоверение к ордену и начинает ждать, когда появится флюоресценция — свечение предполагаемого уничтоженного текста.
Десять — пятнадцать минут ожидания — время небольшое, но оно всегда связано для Чеботаренко с большими переживаниями. Ведь в течение этих немногих минут решается чья-то судьба: устанавливается, виновен человек в преступлении или не виновен, честный он или жулик, а может быть, и закоренелый преступник, матерый враг, с которого вот сейчас будет сорвана маска.
Чеботаренко наклоняется еще ниже и уже обнаруживает характерные, сперва чуть заметные ниточки штрихов коричневатого оттенка. Но вот эти ниточки становятся всё яснее и четче, обрисовывая вытравленный каким-то химическим реактивом — вероятнее всего соляной кислотой — первоначальный текст. Кварцевый фотообъектив схватил сразу свечение и тут же перенес его на пленку.
И вот Чеботаренко уже свободно читает обнаруженный текст:
«Гвардии ст. сержант Гончарук Константин Кириллович».
То же имя, отчество и фамилия показались в свечении и на проходном свидетельстве и на солдатской книжке!
И снова документы Крюка с актом экспертизы и фототаблицами выявленного текста попадают к советнику юстиции Божко.
— Ага, вот вам и Крюк! — восклицает Божко и, выйдя из-за стола, начинает задумчиво ходить по комнате. Обнаруженное его еще не удовлетворяет.
— Так кто же он на самом деле? Кто? Откуда? Как к нему попали документы воина Советской Армии Константина Гончарука?
Произнося имя сержанта, Божко силится что-то вспомнить, но не находит нужного в памяти и вызывает помощника.
— Сейчас же сходите в милицию и посмотрите картотеку розыскных требований и ориентировок, — нет ли там имени Гончарука Константина Кирилловича, — говорит он.
Вскоре выясняется, что такое требование есть, поступило оно еще четыре года назад. Дорожная милиция разыскивает преступников, убивших сержанта Гончарука.
Божко приказывает немедленно запросить следственные материалы, связанные с именем Гончарука.
Теперь Божко уже уверен, что с получением затребованных материалов всё, связанное с убийством сержанта и именем преступника Крюка, перестанет быть загадкой.
Это было так и не так.
3
В ночь на 12 мая 1950 года путевой обходчик Сергейчук, пропустив поезд, следовавший из Киева, пошел вдоль своего участка. Внезапно около отметки 172-го километра он заметил что-то лежащее в стороне от колеи. Когда обходчик подошел ближе и, наклонившись, посветил перед собой фонарем, он отпрянул назад. Перед ним был труп человека. Сергейчук бросился на свой пост к телефону, а через два часа к месту происшествия на дрезине уже прибыла группа оперативных работников дорожной милиции вместе с судебномедицинским экспертом.
Осмотр погибшего на месте дал очень мало. Он был изуродован до неузнаваемости. На нем были армейские брюки, хлопчатобумажная сорочка, носки, в стороне лежали тапочки. Обходчик Сергейчук, как первый обнаруживший происшествие, ничего дополнить не мог.
Что за драма произошла в поезде? Жестокое преступление, несчастный случай или самоубийство?
Ответить на все эти вопросы на месте не было никакой возможности. Надо было прежде всего в самом срочном порядке установить, в каком вагоне ехал погибший, какие вещи были с ним, куда он направлялся. Судебномедицинский эксперт здесь же, на месте, при свете карманных фонарей в осторожных словах высказал предположение, что погибший был сперва удушен — скорее всего руками (что позднее подтвердилось), а потом сброшен, как мешок. Значит, убийцы еще могли быть в поезде. Возглавлявший группу майор милиции сразу связался с поста путевого обходчика по телефону с ближайшей узловой станцией, а к рассвету уже знал, что проверка поезда оказалась по существу безрезультатной. Как сообщили проводники, минувшая ночь в поезде прошла по обыкновению спокойно. Вот только проводница шестого вагона видела, как двое пассажиров из третьего купе около часа ночи выводили под руки в уборную своего «подвыпившего» дружка. Когда они вернулись — она не заметила, но сообщила, что, забрав свои новенькие чемоданы, они сошли на ближайшей станции.
Прибывший по вызову к поезду эксперт-криминалист после тщательного осмотра купе ничего подозрительного в нем не нашел. На всякий случай осмотрел уборную, тамбур — тоже никаких полезных для дела следов. Снова вернулся в купе и опылил графитом все полированные и никелированные поверхности. Стряхнув кисточкой графит, он неожиданно увидел ясно проступившие отпечатки чьих-то двух пальцев на никелированной крышке пепельницы. Отпечатки были тут же перенесены на следовую пленку. Но кто их оставил, кому они принадлежали, — оставалось загадкой.
К вечеру работники дорожной милиции уже знали, что одним из районных отделений милиции по заявлению Татьяны Прокопец разыскивается ехавший в поезде старший сержант Гончарук. С получением этого сообщения был направлен запрос в воинскую часть, где служил Гончарук. В телеграфном ответе из части говорилось:
«Гвардии старший сержант Гончарук Константин Кириллович, 1921 года рождения, выбыл из части по демобилизации и имел при себе: два чемодана желтого цвета — немецкого производства, китель, шинель, красноармейскую книжку, партбилет, удостоверение к ордену № 675566 и орден Отечественной войны II степени № 220444, медаль «За отвагу» № 1727200, вкладную книжку с остатком вклада на сумму в девять тысяч рублей».
