Сергей Эфрон - Переписка
Каждый раз как я ее встречаю я чувствую сильнейшую боль. Она как предостережение мне. И эта кисленькая, испуганная улыбка, если бы ты ее только видела.
Я не знаю даже, как ее зовут.
Ну прощай Лиленька.
Целую тебя и люблю горячо
Сережа
Пишу тебе в Коктебеле третье письмо.
<17 июня 1916 г., Коктебель>
Лиленька, дорогая моя — сейчас получил твое письмо, пересланное Мариной. — Меня пугают твои частые сомнения в необходимости твоей любви. Теперь жалею очень, что поехал сюда, а не к тебе, что не удалось поговорить с тобой именно сейчас — на свободе. Ты ЧУДОВИЩНО несправедлива в своих сомнениях. Мне даже трудно говорить об этом — до того это для меня нелепо.
Как бесконечно жалко, что тебя здесь нет. Почти ежечасно мы вспоминаем тебя. Наше раздельное житье для меня противоестественно.
Если каким-либо чудом меня освободят от воинской повинности — приеду непременно к тебе на остаток лета.
Люблю тебя горячо и на всю жизнь и от тебя требую того же. Целую крепко
Сережа
3 °Cент<ября> <19>16 г
Москва
Дорогая Лиленька, до сих пор никак не могу устроиться на завод. Сегодня пришлось хлопотать об этом и завтра дело мое должно окончательно выясниться. — Приходится много бегать.
— Представь себе: только что приехал в Москву, как предлагают купить прекрасную усадьбу за бесценок. — Имение гр<афа> Шувалова было распродано крестьянам. — Осталась одна усадьба с барским старым домом (30 комнат) прекрасно сохранившимся. Десять десятин фруктового сада — дом стоит на горе над речкой.
Имение в 130 верстах от Москвы и 30 в<ерстах> от станции. Но там проводится новая железная дор<ога>. Рядом с имением. Стоимость — три тысячи доплаты и семь тысяч долгу Крестьянск<ому> банку (240 рубл. % в год). Подумай! Это случайность. Но без тебя не решаюсь действовать. Говорят, очень дорого стоит содержать. —
Я бы не раздумывал, — если бы не нужно было держать квартиры в Москве.
Напиши сейчас же, что думаешь по этому поводу.
Вчера встретил на Кузнецком Степуна. Он пока будет служить в тылу с переосвидетельствован<ием> каждый месяц.
Целую. В санатории ли ты?
Сережа
30 окт<ября> 1916 г
Москва
Дорогая Лиленька, когда ж ты выезжаешь? — Мне писала, что 1-го — Вере назначила другой срок, а по твоему последнему письму понять уже совсем ничего нельзя. — Живи в Кисловодске как можно дольше — в Москве сейчас ужасно гадко. Дожди, сырость и непрерывные простуды. У меня кашель и насморк не прекращаются.
Не писал тебе это время, думая что письмо тебя уже не застанет.
— Марина собирается на Кавказ, м. б. и попадет проездом к тебе.
Я живу в каком-то тумане (буквально) с редкими часами просветления. Думаю, что все от печени. Жду твоего приезда, чтобы вместе отправиться к доктору.
— Из твоей материи пальто уже сшито. Твои сомнения в этом направлении рассеет Маринино письмо, к<отор>ое будет послано вслед за моим.
— У Веры неприятности с Таировым, к<отор>ый оказался преизрядным негодяем.[92] Чувствую, что наша дружба с ним кончится рукопашной.
Вот его разговор с Ел<еной> Вас<ильевной> Позоевой.
Ел<ена> В<а>с<ильевна>: Александр Яковл<евич> — вы обещали мне роль в новой пьесе еще в прошлом году. Скажите, чем вызвано неисполнение обещания?
Таир<ов>: Вы думаете — я давал вам роли как артистке? Вообще — знайте, что артисткой вас не считаю. А роли вам давал, как своей. Теперь ни одной роли вы от меня не получите. Кроме того, запрещаю вам разговаривать со мной.
Е<лена> В<асильевна> выругавшись ушла. И каждый день по подобной истории.
В нашем доме на Полянке был пожар — сгорели все службы. Если выдадут страховые деньги — все будет обстоять хорошо.
Степуна отправляют на войну. М. б. даже он уехал вчера. Видел его за это время два раза мельком, но каждый раз хорошо.
Прощай милая. Целую
Сережа
О твоей ссоре с Федосеевой[93] не знаю ничего, кроме того что ссора была. Напиши все как было — мне это знать необходимо.
Аля в моей комнате и мешает мне продолжать письмо. Наша няня (лучшая из тех, что были) ушла и теперь приходится быть с Алей неразлучным.
Поправляйся.
Не привози зелени. Ее здесь много и она дешевле. Остальное вези (подразумеваю — съедобное).
Не удивляйся грязному конверту — это единственный, к<отор>ый нашелся, а сегодня воскресенье.
18 февр<аля> 1917
Петергоф
Дорогая Лиленька, сегодня мне опять привили тиф и потому времени больше, чем всегда. Хочется как можно больше написать писем — писать письма в школе большая радость — хотя сосредоточиться здесь временами почти невозможно. В одной комнате помещаются более ста человек — все это галдит, поет, ругается, играет на балалайках и пр<очее> и пр<очее>.
После жизни здесь — мне Грифцов стал окончательно непонятен. Всё что его раздражает и злит сейчас в окружающих — мне стало абсолютно близким. Москва со всеми оставленными там кажется где-то страшно далеко — даже больше, на другой планете. Все похоже на сон. Хочется ущипнуть себя и проснуться на диване у себя в полутемной комнате. Мож<ет> быть у Грифцова не было этой «комнаты».
Сейчас позовут ужинать.
Подробности о моей жизни в письме к Марине.
Один вопрос мне не дает здесь покоя и я очень, очень мучаюсь (не говори Марине).
— Но об этом к<ак>-нибудь в другой раз.
Пока прощай. Не пишу тебе — п<отому> что или времени нет — или усталость не позволяет.
Целую и люблю
Сережа
Пиши на моем адресе: юнкеру имя (без отчества и фамилию).
<7 августа 1917 г., Москва>
Дорогая Лиленька, спасибо за цветы — посылаю тебе ответный подарок — ответ на твою телеграмму Волю.[94]
С трудом пишу, п<отому> что поранил себе палец из револьвера.
У нас все благополучно — Ирина начала прибавлять.
— Недавно зашел твой большевик[95] и принес фунт рису и хлеба. Умиляйся!
Вера приезжает в 20-х числах августа.
Мои военные дела без перемен. Завтра дежурю в Кремле —
Все книги будут тебе присланы. Они сейчас раскладываются.
Целую. Привет Эве.
Сережа
Цветы очень хороши.
3 окт<ября> 1923
— Praha
Дорогая моя Лиленька,
— Я получил твое письмо с опозданием, т. к. был в отъезде — в Моравии.[96]
— Два раза начинал тебе писать и оба раза неудачно — верно потому, что хотел все объяснить, а это совсем и не нужно делать.
— Считай, что мое первое письмо к Н<юте> не было написано. Этим почти все и сказано. Не мне, да и вообще «не человекам» быть судьями в происшедшем.
— Мне бы очень хотелось знать о тебе и о Вере подробнее. Надеюсь, что грядущей зимой мне удастся вам немного помочь. Это письмо телеграмма. Так его и прими. Храни вас всех Бог.
Сережа
Поздравляю тебя и Веру с прошедшими именинами. Асе[97] пишу.
— Аля здорова. Учится в гимназии — в Моравии — в гористой, прекрасной местности. Чем дальше, тем более она меня радует своим ростом и своей самостоятельностью в росте.
Мой адр<ес>: Praha — Lazarska 6 Rusky Komitet — мне.
— Это мой постоянный адрес — другой же опасен, т. к. я могу переехать. Итак это письмо по телеграфу протянутая рука.[98]
6 Апр<еля> <19>24
— Получил твое долгожданное письмо. Ты его адресовала на Русский комитет, а там я бываю раз в две недели. Верно мой новый адрес успела по своему обыкновению затерять. А я-то понять не мог причину твоего молчания.
Спасибо за ласку, за любовь, за память. Радуюсь за тебя, что рядом с тобою Макс.[99] Он мой первый, а м. б. и единственный друг. Передай ему сейчас же, что недели две тому назад, я выслал ему через Государственный банк 5 дол<ларов> на дачу Айвазовских. Пусть он немедля напишет туда заявление о пересылке денег на Москву. А то они пойдут обратно и расходы по пересылке пропадут даром.
