Тамара Заверткина - Мои Турки
Все домашние дела в те годы легли в основном на плечи Наташи. Лидочка подрастала. Она совершенно была не похожа на своих сестер. Те многие черты лица унаследовали от своего отца. Лида от него не взяла ничего, ни одна черта не напоминала чего-то восточного. Она взяла у матери и овал лица, и тонкий прямой нос, маленький рот, голубые глаза, но в отличие от матери — очень большие. И девочка эта необыкновенно рано начала разговаривать. Как правило, и Наташа порою разговаривала с малышами, хотя ей казалось, что они пока еще и не понимают ее.
Так было и на этот разЖ
— Ну, вот я и истопила печку, — сказала она вслух себе ли, ребенку ли, лежавшему в люльке с соской-пустышкой во рту, — теперь пойду воды принесу, да корове сена дам.
Лида смирнехонько лежала в люльке. Вскоре в дом вошла соседка Лиза Рыбникова, оглянулась кругом и сказала себе:
— Как ветром всех сдуло, весь дом пустой. Куда же Наташа-то подевалась?
И вдруг в пустом доме раздался чистенький голосок:
— Она пошла за водой, и потом корове сена даст.
Лизавету охватил озноб. Не младенец же заговорил? Отодвинула полог люльки. Там лежала крохотная, как кукла, девочка с большими, в половину лица, глазами. Лиза только головой покачала: никогда не видела, чтоб разговаривали, да еще и разумно, чуть ли не новорожденные.
Детишки подрастали. Вон уже и Колька стал совсем большой. Дружит с Пашкой Грачевым и Мишкой Рыбниковым, вместе лазят по садам. Мишка, правда, чуть моложе Кольки, и хитрый Колька порою доводит младшего друга до слез:
— Смотри, Мишенька, что я около вашего дома нашел! И показывает ему туго зажатый кулак.
— Вот здесь в кулаке. Было твое — стало мое, потому что ты, растяпа, потерял, а я нашел. Теперь не отдам.
Заливается Мишка слезами:
— Отдай! Ведь мое было.
Разожмет Колька свой кулачок, а в нем ничего и нет.
Дразнил и своих сестренок и брата.
Купит Наташа конфет, и чтоб детям было не обидно, разделит всем поровну. Залезут все ребятишки на печку, и начнет Колька рассказывать им интересные сказки. Оборвет сказку на самом интересном месте.
— А дальше что было? — Спрашивают младшие.
— А дальше не скажу, если не дадите мне все по конфетке. Малыши отдают.
И дразнит до тех пор, пока у малышей не остается уже конфет совсем, а кое у кого капают слезы: жаль конфет, и сказку дослушать хочется.
— Ну, сорванцы, а теперь получайте свои конфеты обратно. И все возвратит улыбающимся детям.
Катя продолжала учиться. Ходил в школу и Николай. Но Катя чаще и чаще стала задумываться: правильно ли она делает, что занимается в основном учебой, а на помощь дому времени остается мало, в то время как у матери трое совсем еще маленьких детей. А тут еще гармошки со всех зарянок не дают сосредоточиться над задачкой. Вон уже и ее любимые подружки Ксенька с Ленкой начинают бегать на зарянки.
— Какая разница, что изменится, если проучусь я годом больше или годом меньше?
И Катя не закончила семилетку. В ее воспоминаниях, да и при разговоре со знакомыми она упоминала о том, что закончила шесть классов. А мне с детских лет помнится, что школу, как она говорила раньше, мама оставила в пятом классе. Но с приходом советской власти, когда ликвидировалась неграмотность, она стала стесняться своего начального образования и в анкетах при поступлении на работу стала писать образование «неполное среднее». И как же ей страшно, должно быть, было в военные годы принимать районную сберкассу, куда входили и Турки, и все деревни, колхозы и совхозы! Почти неграмотная, она взваливала на себя такую ответственную ношу, тем более в суровое время. Дай Бог, если я что-то путаю, и дай Бог, чтоб у нее были хоть те шесть классов, о которых она писала в анкетах.
Бросив школу, Катюша с головой ушла в домашние дела, с которыми матери, действительно, было справляться трудно. Она стирала, нянчила, убирала в доме, помогала в огороде и в поле. Зато вечером, конечно, зарянка! Сколько взоров устремлялось на молодую стройную девушку, с кем мало кто мог сравниться в плясках и песнях. Эти веселые годы юности Катя называла лучшими годами всей своей жизни. Вот кто унаследовал Марьину стать, стройность, нежную привлекательность и талант той же прабабки Марьи в плясках и песнях. Может быть, это все и погубило в будущем Катино счастье: через несколько лет ее руки стал добиваться гроза всех парней с этой улицы, отчаянный драчун и подвыпивший буян Петька Микиткин. Но это потом. А пока Катя была счастлива, весела, жизнерадостна.
И снова ночной пожар. Рядом с Куделькиными жила немолодая Елизавета Фатеевна Черышкина со своими двумя дочерьми, сыном и мужем. Рассказывают, что в молодости она была веселая, шутница, любительница почудить. Завернется, например, ночью в белую простыню, а вторую накинет на грабли, поднимет над собой и идет по переулку этаким высоченным белым привидением в темноте навстречу какой-нибудь парочке. Несчастные бросались наутек. Придумывала и другое: соорудит на ноги подобие копыт из кожи и придет к молодежи на зарянку. Как бы невзначай приподнимет чуть подол юбки. Какая уж тут зарянка, если у тетки Лизаветы копыта вместо ног!
Потом она овдовела, присмирела, но в народе до старости ее считали колдуньей. Сын ее уехал в город, приезжал только в отпуск. Она осталась с дочерьми, такими же рослыми, как мать, остроумными, веселыми.
Дружбы одной из ее дочек добивался некий Гузенов, парень с соседней улицы, собой невзрачный, низкорослый и, как говорили, корявый. Девушка, разумеется, и смотреть на Гузенова не хотела. В отместку он поджег сарай с сеном, где сестры ночевали на сеновале. Загорелся сарай, за ним дом. Огонь перекинулся и на соломенную крышу Осиных.
И снова все лето в строительстве. Снова такой же саманный дом. Помогали уже подросшие Катя и Николай. К зиме все было готово.
В этот период Домом культуры стали руководить родственники Куделькиных, приехавшие из города. Старшие дети бывали на репетициях, а Катя не пропускала ни одного спектакля. Возможно, их внутренние данные, а также участие в работе клуба положили начало их большой любви к искусству, драматургии, сцене.
Дом у Осиных всегда звенел от смеха, песен. Всегда в этот дом собирались то подруги Кати, то товарищи Коли и Сережи. Они устраивали домашние вечера, разучивали новые песни, танцы. Сияют глаза Наташи:
— Смотри, отец, и Маруська-то им подтягивает. Слух и голосок у нее будет не хуже, чем у Катьки.
Улыбается отец:
— Голос у Маруськи, правда, как колокольчик. Но у Катьки другое, у Катерины талант: диапазон шире и вторить может любую песню без репетиции. Это ж дар небесный.
Материально семья заметно стала тоже жить лучше. Кто бы подумал, что с приходом советской власти так наладится жизнь! Давно и про лучины забыли. И у многих керосиновые лампы не простые, а лампы-молнии. Колбасная мастерская Петра в артель «Прогресс» вошла. Ему за добросовестный труд положили хорошее жалование, называют с уважением Петром Константиновичем. И глухонемой перевелся на работу на государственный маслозавод и тоже зарабатывает прилично. Его и не узнать: купил новый костюм, полуботинки, шляпу, трость. А всю получку по-прежнему, как правило, отдавал Наташе.
Семья с приходом новой власти постепенно стала забывать, как прежде не снимали лаптей.
Не любившая сидеть без работы ни минуты, Наташа тоже решила подрабатывать. Она подрядилась шить на дому полушубки для Красной армии. И энергичная Катюша рвется к работе. Зиму работала на элеваторе, чинила мешки, летом обрывала ягоду в бывшем барском саду, теперь советском, для открывшегося государственного плодоза-вода. И много отдавала Катя времени, помогая матери шить полушубки. Они разделили операции: Катя шила рукава, мать — все остальное. Вдвоем шить веселее и быстрее. Шьют и всегда в два голоса поют.
Николай к этому времени заканчивал семилетку. Ходили в школу и Сережа с Марусей. Хвалят их учителя на родительском собрании, говорят, что дети очень способные, активные и дисциплинированные. Радостно на сердце у Наташи. Счастлив и Петр Константинович.
Глава 4. Трофимовы
Самым крайним на улице Лачиновка стоял дом Никиты Трофимова. Был ли Никита вздорным или очень бедным, а возможно, его за что-то недолюбливали, но звали его все не Никитой, а Никиткой, то есть по-деревенски Микиткой. Да, впрочем, почти всех раньше в крестьянстве звали Ванькой, Васькой, Федькой, а не Ваней или Васей.
Умерла у Никиты жена, и дети разлетелись кто куда: кого-то убили на войне, кто-то уехал в город Царицын к родным, да так и остался там, хоть думалось, что едет ненадолго, но устраивались в городе на заводы, обзаводились семьями.
И пристала в Турках к Трофимовым по Никите уличная фамилия Микиткины.
Доживал Никита с женатым сыном в своем доме. И оставался при нем еще последыш Филька.
