Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история
Сумасшедший дом, как и все больницы, начинается с приемного отделения, в нашем случае это «аквариум», первая комната, в которую вы попадете на «Эхе». За «барной» стойкой всегда сидит референт. С первых минут вы можете подумать, что референты обычные секретари, которые отвечают на звонки и выдают вам призы, но нет, вы глубоко ошибаетесь. Референт, в первую очередь, прекрасный психолог с навыками секретаря, помощника, грузчика, няни, повара, стилиста, флориста, со знанием китайского, французского, итальянского, испанского языков. Референт должен знать абсолютно все, не реагировать на крик, без лишних эмоций отвечать на тупые одинаковые вопросы сотрудников, хорошо уметь врать и, естественно, оказывать эскорт-услуги.
Так сложилось, что на «Эхе» референт всегда виноват. Ведущий забыл о своем эфире? Референт виноват. Сотрудник не подходит к телефону? Референт виноват. Мобильный телефон выключен? Референт виноват. И даже если у всех вокруг плохое настроение, в этом тоже виноваты референты. Почему так? Да никто не знает, но если вы это выдержите, не сломаетесь, не уволитесь и перестанете рыдать, двери на станции вам открыты в любой отдел!
Так вышло, что приемное отделение – это единственное место на «Эхе», где нет сумасшедших. Мы все ходим по тонкому лезвию, у большинства из нас совершенно точно раздвоение личности. Утром мы лечим кого-то, а к полудню уже приходится принимать успокоительное. Почему-то только референты всегда в здравом уме.
Я была хорошим референтом. Мне все было в удовольствие. Я сто раз в день говорила по телефону со слушателем, который считал себя Бароном Мюнхгаузеном, c тетенькой, которой никогда не нравился наш прогноз погоды, и дедушкой, который разыскивал номер Бога в Воронеже. Я всегда была мила, приветлива, пунктуальна и ответственна. Поругать меня может только лучший референт всех времен и народов – Маша Морозова. Но она меня любит и на «Эхе» (к моему сожалению) уже не работает, так что вам придется поверить мне на слово.
Можно смело заявить, что боевое крещение референтурой я прошла на отлично. И знаете, это как в компьютерной игре: ты проходишь один уровень, борешься с боссом и попадаешь во второй, чуть более сложный!
Next LevelСледующий этап моей жизни на «Эхе» я назову «Сальпетрием». Помните, что это? Французская женская больница для душевнобольных. В народе называется «Палата продюсеров и программистов». 1411.
В этих двух (практически самых главных) службах работают одни девочки. Скажу вам по секрету, это страшное место. Пожалуй, самое страшное после палаты 1410 (но о ней позже). Каждый день оттуда доносятся жуткие крики, при чем совсем необязательно они несут негативный характер. Например, мы с моим гениальным шеф-продюсером Ниной Эйрджан просто не умеем выражать свою любовь тихо. Что уж там, прекрасный город Тбилиси, из которого мы родом, дает о себе знать.
Но очень часто наши коллеги слышат вопли, которые не долетают, пожалуй, только до луны (и то благодаря закрытому окну). Кстати говоря об окне – это один из самых острых и конфликтных вопросов в нашей палате! Из-за него многие не разговаривают друг с другом месяцами! Да что уж мелочиться – годами! Ах, это вечно, открыто-закрытое окно и чертов кондиционер! Нам всегда жарко, а программистам всегда холодно! Как с этим бороться, никто не знает, а лекарство от этих споров еще не изобрели. Остается только одно – смириться. Не мне, конечно, и не программистам, а нашему лечащему врачу Льву Гулько.
Психотерапевт женского отделения Лев Моисеевич навещает нас почти каждое утро. За что ему такое наказание, я не знаю, смею только предположить, что он как-то провинился еще лет 20 назад и Главный ему мстит.
Как я уже сказала выше, Лев Моисеевич приходит к нам каждое утро. Приносит еду, газеты и смешные истории. Он очень добрый и хорошо к нам относится (так ведь говорят во всех фильмах о психах?). Правда, надолго его не хватает, после обеда Гулько собирает свои вещи и уходит, предварительно проведя с нами исправительную беседу.
Но, несмотря на психоз, царящий в нашей комнате, мы каким-то чудом справляемся с одной из самых сложных работ на радиостанции! Вы даже не представляете, с каким количеством людей нам приходится разговаривать, и к каждому нужен свой подход. Ведущие капризные, гости еще капризней, да и мы, как вы уже поняли, не сахар, а еще через коридор от нас сидит Венедиктов, который все это видит и слышит. Но ААВ нас терпит и любит, потому что продюсеры «Эха» самые крутые – это факт! Достанем любого гостя, даже если для этого нам придется устроить спиритический сеанс!
Волей судьбы болезнь моя закинула меня еще в одно отделение безумного «Эха» – это интернет-редакция! Палата 1410.
Тут все просто. Чем меньше ты говоришь, тем больше тебя любят. Хотя нет, не любят, скорее терпят, потому что интернет-редакторы, в большинстве своем, вообще людей не любят! Эдакие аутисты-мизантропы. Иногда мы вместо слов просто поднимаем взгляд на обратившегося к нам человека и грозно молчим пару секунд, после возвращаем голову в прежнее положение.
Главные правила палаты 1410:
– лучше переписываться, чем говорить;
– обязательно сидеть в наушниках;
– не разбрасывать мусор и еду;
– не ломать стулья;
– НИЧЕГО не проливать на клавиатуру.
Мы месяцами копим в себе эмоции, поэтому лучше нас не трогать. Думайте про нас что хотите, говорите все что хотите – нам совершенно все равно, главное не злите!
Как видите, у меня много талантов, я умело маскируюсь под нормальную, психованную и агрессивную одновременно!
Next Level!
Последний и, пожалуй, самый любопытный эксперимент на сегодняшний день ставит надо мной ААВ вот уже больше года! Каждое воскресенье после 7 утра мы с невероятно талантливым Севой Бойко развлекаем публику после Латыниной и перед Пешковой, ну вы поняли.
Утренний разворот, конечно, удивительная площадка для самовыражения. Сумасшедших бросают в омут общаться с такими же сумасшедшими, если не хуже. В надежде, что кому-то станет легче. И знаете, это работает. В парных шоу всегда необходимо играть в ролевые игры, иначе провал обеспечен. У нас с Севой все просто, он отвечает за разум и информативность, а я – за эмоциональность и раздражение публики. Одно воскресенье – вы нас любите, следующее ненавидите. Мы привыкли. Мы не обижаемся. Поверьте, так даже веселее. Как-то после эфира я вышла в «аквариум» заварить себе кофе. Зазвонил телефон, а референта еще не было. Я по старой памяти поднимаю трубку и говорю: «Эхо Москвы», здравствуйте». На другом конце провода очень эмоциональная женщина по имени Елена кричит на меня и умоляет убрать Баблоян из разворота. Я, еле сдерживая улыбку, спрашиваю: «Почему?»
В ответ получила: «Ну как почему? Она же смеется в эфире, она такая глупая, слушать ее не могу! Понимаете меня? Вы только ей не передавайте, она, может быть, хорошая девушка, но все время хихикает и людей не любит». Возразить я не пыталась. Выговориться захотел человек, зачем я буду прерывать? Как раз тот случай, когда необходимо умело из пациента превратиться в лечащего врача. Я спокойно выслушала и обещала передать все претензии к Баблоян главному редактору. Уважаемая Елена, если вы меня читаете, то знайте, я все честно передала Венедиктову.
Хороший сумасшедший всегда отменно сыграет любую роль: и дурочки, и умника, и спокойного, и разъяренного. Вы нас не знаете и никогда по эфиру не поймете, какие мы и что на самом деле у нас в голове. Поэтому ругайте, любите, возмущайтесь. Мы не обижаемся. Все равно все в редакции решает Главный. Главный редактор, он же главный сумасшедший, он же главврач Психиатрической больницы «Эхо». Палата 1412.
Про Венедиктова писать много я не буду. Даже могу уложиться в два предложения. ААВ гениальный, а гениям можно простить любые безумства. И еще он всегда прав, даже если вы уверены в обратном – забудьте, смиритесь и примите новую реальность. Венедиктов всегда прав. Не понимаете, как так может быть? Вы и не поймете. Если вы не внутри, вы никогда нас не поймете.
Вот так и живу. Пошел 10-й год…
Всеволод Бойко
Уронить самолет
У сотрудников службы информации «Эха Москвы» есть такое устойчивое выражение «уронить самолет». Этот фразеологизм, как и многие другие сленговые словечки, которые мы используем, конечно, очень циничен. С помощью словосочетания «уронить самолет» описывается ситуация, когда во время рабочей смены того или иного журналиста случается авиакатастрофа.
Я «уронил» свой первый самолет 29 декабря 2012 года, в субботу. Обычно в выходные дни в мире происходит не очень много интересных событий, если не брать в расчет редкие массовые протестные акции или спортивные матчи. Но этот день я запомнил. Смена продолжалась с 16:30 до полуночи. После первого выпуска новостей я вышел из студии и сказал выпускающему редактору Ольге Кузнецовой, что очевидной главной новости этим вечером у нас пока нет. Через несколько минут на лентах информационных агентств появилось сообщение о том, что пассажирский самолет совершил экстренную посадку на Киевском шоссе. К тому моменту я работал ведущим новостей примерно полгода и с таким еще не сталкивался.
