Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)
Возможно, свою роль тут сыграли свою роль и определившиеся достаточно четко масштабы восстановительных работ, которые предстояло выполнить на освобожденных после оккупации территориях. Необходимость ревизии и качественного улучшения учебного процесса могла стать очевидной и после серии инспекторских проверок, последовавших за приказом об отмене соцсоревнования, то есть в ситуации оценки знаний по совершенно иным критериям. Однако характерно, что первым школьным курсом, который предстояло очистить от формального подхода, стал не курс русского языка, о провалах в котором говорил в своей речи Потемкин, а курс математики, – в последнем номере «Советской педагогики» за 1944 год ему посвятил обширную статью академик А.Я. Хинчин. Предлагался простой рецепт – не поощрять и даже запрещать заучивать определения и формулировки наизусть: «…как только учащийся в своем развитии достигает возможности формулировать что-либо “своими словами”, надо не только предоставить ему это право, но и прямо вменить ему это в обязанность»63.
3. Краткий трансфер и его долговременные последствияВ 1943 – 1944 годах, на волне сближения СССР и США, в советской педагогической печати последовательно публиковались статьи об опыте перестройки американского школьного образования под нужды войны и послевоенного восстановления. Так, например, реферируя в «Советской педагогике» книгу «Handbook on Education and the War, based on Proceedings of the National Institute on Education and the War», автор статьи, Е.Е. Ахшарумова-Медынская, приводит цитату из речи председателя комиссии воспитания в условиях военного времени Джона Студeбекера (John W. Studebaker): «Необходима сильная перестройка программ средней школы по математике. Нужно курс математики наполнить военными примерами и указаниями для военного применения математических знаний; нужно вооружить учащихся умением применять математику на практике»64.
В этот короткий период внешнеполитического «потепления» интерес к опыту американского, британского и французского среднего и высшего образования, судя даже только по публикациям в «Советской педагогике», был высок: материалы на эти темы появлялись почти в каждом номере журнала, иногда даже целыми блоками. Если учесть, что тон в американской педагогической публицистике и научных исследованиях задавали тогда последователи прогрессивистского направления65, остро интересовавшиеся в этот период вопросами о влиянии, которое школьное преподавание может оказать на формирование основных черт характера ребенка, о том, как изменить традиционные формы обучения, такие как урок или лекция, о важности изучения круга чтения детей и подростков и о центральной роли института школьных библиотек, о совершенствовании навыков чтения на протяжении всего обучения в средней школе66, станет более понятной и заметной совершенно определенная линия в интерпретации лозунга «борьбы с формализмом» в СССР 1944 – 1946 годов.
Американские прогрессивистские педагоги и журналисты эпохи адаптации (1920 – 1954) неизменно настаивали на том, что школа должна перестроить свою работу так, чтобы в центре ее внимания оказывались не вопросы дисциплины и не необходимость выполнения какой бы то ни было программы, но ребенок, которому, собственно, и посвящены все ее усилия67. Идеи «child-centered school», казалось бы, совершенно немыслимые в СССР 1940-х на фоне регламентаций посещения детьми кино и театров, унифицированной школьной формы и снижения оценок за помарки и кляксы, начинают постепенно проникать в советский педагогический дискурс.
«Советская педагогика подчеркивает роль личности ученика в процессе обучения. Но на практике об ученике мы часто забываем. Учитель, готовясь к уроку, планируя его, думает о том, чего от него требует учебный материал, но забывает при этом, чего требуют от него и дети. Как будут дети реагировать на рассказ учителя? Что и где их взволнует? Что и как их заставит подумать, вызовет в их сознании нужные вопросы? Где и как включается их личный опыт, их воображение и смекалка?»68 – такой серией риторических вопросов ввел эту тему в свою статью о борьбе с «формализмом» в «Учительской газете» А. Левшин.
Новейшие американские веяния попали на хорошо подготовленную почву: давно выявлено и подробно описано влияние, которое оказали американская философия прагматизма и особенно книги Д. Дьюи на культуру и образование дореволюционной России и на деятельность школьных реформаторов 1920-х годов69. И хотя с 1937 года70 книги Дьюи попали в спецхраны, а упоминать его имя в позитивном ключе стало невозможно, многие педагогические теоретики и практики, сформировавшиеся в этой питательной среде в 1910 – 1920-е годы, продолжали, пусть и исподволь, проводить в жизнь принципы прогрессивистской педагогики.
За идеями «педоцентризма», как называли эту доктрину в США, стояла еще более долгая традиция, которая была хорошо известна советским историкам педагогики, и на страницах тогдашних журналов довольно быстро появились имена Яна Амоса Коменского, Жан-Жака Руссо и непосредственно повлиявшего на Дьюи Иоганна Фридриха Гербарта71. Из педагогической периодики этот список авторитетов переходит и в центральную прессу. Так, 5 июля 1946 года «Комсомольская правда» посвящает целую полосу будущим учителям и оформляет ее с помощью подборок цитат. На левой стороне полосы были размещены цитаты из Ленина, Сталина, Калинина, Горького и Добролюбова, с правой – из Л. Толстого, К. Ушинского, В. Даля, И. Песталоцци, Яна Амоса Коменского и Жан-Жака Руссо72.
В публикациях советских теоретиков педагогики в этот период были введены еще два важных понятия – самостоятельной работы и самостоятельного мышления. Автором одной из установочных статей на эту тему стал «генерал» советской психологической науки академик К.Н. Корнилов. Он говорил о самостоятельной работе студентов вузов, но, поскольку статья публиковалась в журнале, занимавшемся в основном проблемами школ, было понятно, что ее выводы можно перенести и на сферу среднего образования. Корнилов обозначил суть старого и нового подходов к обучению через противопоставление идей усвоения и освоения:
«Усвоение – это использование чужого умственного достояния, изложенного в учебниках и учебных пособиях. Пусть это будет даже не механическое, а осмысленное запоминание и закрепление знаний, навыков и умений. Кого может дать такая подготовка? В лучшем случае эрудированного человека, хорошего знатока предмета, культуртрегера, в худшем случае – начетчика.
Иное значение имеет освоение. Это не только усвоение знаний, навыков и умений, это – творческая переработка знаний, это приобретение навыков и умений как самому добывать знания, создавать навыки и умения исследовательского порядка»73 (здесь и далее подчеркивание в оригинале. – М.М.).
Обратим внимание на появляющееся здесь и очень важное для последующего развития советской педагогики производное от слова «творчество», легитимировавшее возможность разнообразия трактовок и методов. Корнилов намеренно еще раз дважды повторит этот термин в рамках того же абзаца: «На психологическом языке – это деятельность не столько памяти, сколько мышления и творческого воображения. Это создание не эрудита, носителя знания и его распространителя, это создание исследователя, умеющего путем своего мышления проникать в сущность явлений, вскрывать в них противоречия и тем самым раскрывать дальнейшее развитие явлений, что значит предвидеть и тем самым овладевать этими явлениями и творчески воплощать их в практику жизни»74.
Сама по себе идея необходимости самостоятельной работы и самостоятельного мышления могла быть, безусловно, сформулирована и без какого бы то ни было иностранного влияния, однако интерес к функционированию американской школы и развитию американской педагогики был в СССР тех лет, по-видимому, настолько высок, что все известия об успехах тех или иных методик и подходов вызывали самый активный отклик. В архиве Министерства просвещения РСФСР сохранилась стенограмма прошедшей в начале января 1946 года конференции учителей Ленинского района Ленинграда. Основной темой конференции стало развитие навыков самостоятельной работы учеников. Одна из выступающих – учитель естествознания В.М. Корсунская – начала свой доклад с лаконичной формулировки, четко указывавшей на то, какой именно опыт должен стать ориентиром для советских учителей: «Вся самостоятельная работа у[чащих]ся имеет смысл только тогда, когда она способствует развитию характера и самостоятельной точки зрения, как черты характера. В этом преимущество американской школы»75.