Сергей Есин - Дневник. 2009 год.
– Нет, пожалуй, нет. Все-таки достаточно хорошо его знала. Другое дело, что я столкнулась с неожиданным явлением. Я хотела обсудить, было ли что-нибудь специфически еврейское в его поэзии. Или, например, меня интересовал вопрос христианских мотивов его творчества. Я с удивлением обнаружила, что для обсуждения этих тем ни у меня, ни у моих собеседников в буквальном смысле нет слов. В годы советской власти эти темы были табуированы, и, язык остался без инструментария. Обсуждать эти темы мне было весьма трудно».
И в советские годы, кстати, никакие темы, изложенные достаточно деликатно, не были табуированы. Говорить надо было уметь и не сводить все к единому: мы, евреи, более талантливы, чем кто-либо. Теперь следующий вопрос и следующий ответ, с которыми я вполне мог бы согласиться. Кроме одного соображения, но об этом чуть позже.
«– Что вы называете «комплексом Бродского»?
– Это ясное осознание того, что вы – современник великого поэта второй половины ХХ века. Вы ходили с ним по одним улицам, вы легко могли его встретить, он еще вчера был здесь, умнейший человек и гениальный поэт. Ему досталось столько славы, сколько не имели ни Ахматова, ни Мандельштам, ни Цветаева. И в России, и в Америке, и в Европе – везде. Он застилает горизонт. Его не обойти. Ему надо либо подчиниться и подражать, либо отринуть его, либо избавиться от него с благодарностью. Последнее могут единицы. Чаще можно встретить первых и вторых. Это и есть комплекс Бродского».
Бродский, конечно, хотя я его не так уж подробно знаю, но очень мне близкий поэт. В свое время Витя Кулле одним из первых защищался с кандидатской диссертацией по его стихам, и после защиты, может быть, в знак благодарности, подарил мне том Бродского. Я читал его целое лето, каждый раз, когда приезжал в Обнинск. Любопытен еще один момент. Лет 12 назад почти каждый из поступающих молодых поэтов отчаянно подражал Бродскому, сейчас это все прошло, как бы и не было.
Дальше – спорное видение Полухиной проблемы современного языка. Здесь опять то же самое: мы, евреи, лучшие!
«Вот, допустим, что это огромное живое существо – русский язык – созревает до такого момента, когда ему требуется поэт, который помог бы в совершенной форме зафиксировать современное состояние языка, открыл бы ему дорогу к дальнейшему движению. И этот язык выбирает маленького еврейского мальчика в антисемитской стране, зная, что он пройдет через страдания; вдыхает в него поэзию, зная, что истинный поэт в этой стране либо гибнет, либо подвергается изгнанию. Он дает ему выжить, стать знаменитым и исполнить порученную ему миссию».
Собственно, весь день, с раннего утра, был дома, никуда даже не выходил. Молодец Витя, вчера утром поехал на станцию техобслуживания, сдал в ремонт мою машину, и, к счастью, там довольно быстро нашли причину поломки. Это какой-то распределительный электрический механизм: когда машина начинала «не тянуть», то она просто шла на двух цилиндрах. Все это оказалось даже и не так дорого и, главное, довольно недалеко от меня, на Донской улице. Боюсь, в связи с этими известиями у меня начинает пропадать тоталитарный страх советского времени перед самовластием автомобильных механиков. Вечером же, возвращаясь из института, Витя машину и пригнал уже после одиннадцати вечера домой. Ну, что же, значит утром на два или три дня поеду на дачу.
Ночью, уже почти засыпая, я вдруг вспомнил, что накануне звонил Виктор Симакин, который приехал из Нижнего Новгорода, и я обещал в пять часов быть дома. Чтобы не портить Вите Вотинову настроение, который, как деревенский житель, любит дачу и рвется туда, тем более что я обещал, я отпустил его. С ним поехал и Игорь, у которого два дня в театре выходные. Я даже обрадовался такой ситуации – значит, буду работать над финалом пятой главы. Как всегда, эту свою так называемую «творческую работу» я совместил с могучей готовкой – наварил опять большую кастрюлю борща, сварил на гарнир гречневую кашу и нажарил печенки. Позвонил также Юре Кимлачу, он к пяти тоже обещал прийти.
Пока готовил, все время слушал радио. По радио двое ведущих (мужские голоса) говорили о завтрашних митингах в поддержку правительства и о мероприятиях, которые в ответ готовит оппозиция. По своему обыкновению и на свое в данный момент несчастье «Эхо Москвы» устроило телефонный опрос. С таким трудом искали ведущие, кто бы поддержал правительство. Радиослушатели были ироничны или раздражены. Каким-то образом, не предъявив вживую голоса, составили итог: 22% радиослушателей проголосовали «за», поддержали, а вот 78% процентов оказались недовольны деятельностью правительства.
Вечером приехал сначала Юра Кимлач, а потом и Витя Симакин. Сыну Вити, Лешке, сейчас 26 лет, я его еще нянчил, когда он родился, значит, знакомы около 30 лет. Витя удивительный человек. Так же как и с некоторыми своими старыми друзьями: Левой, Юрой Апенченко, Сашей Мамаем, не говоря уже о С. П., я держу с ним постоянную внутреннюю связь. Много говорили о театре и искусстве, о литературе. Я не скажу, что Витя много читает, но умеет выбирать, а потом обдумывать. Замечательно говорил о «Смерти Ивана Ильича» и о «Хаджи-Мурате» Льва Толстого.
31 января, суббота. Витя остался у меня ночевать, а завтра он переезжает еще к одному нашему приятелю, к Еремееву. Мне кажется, что приезжал Витя за деньгами за квартиру. В свое время у него была квартира в Нижнем Новгороде, буквально в центре. Тогда он работал главным режиссером ТЮЗа, и работал, как мне кажется, успешно. Я вспоминаю, как мы ездили с В. С. к нему на машине на премьеру «Турандот». По дороге еще заезжали к Ростоцкому, когда он с Саней Сусниным снимал «Федора Кузькина». Потом начались перестроечные времена, пришел в Новгород новый начальник управления культурой и сразу же попытался установить в ТЮЗе игровые автоматы. Начальники управления менялись быстро, и каждый, судя по всему, старался к культуре применить рыночные отношения. Генеральная мысль начальников была такая: пусть ТЮЗ играет где-то на малой сцене, где-то в комнатах и на задворках, а прекрасный и большой зал театра мы будем сдавать под приезжих гастролеров, под певцов и проходимцев. Кончилось Витино сопротивление тем, что, когда у него подошел к концу срок контракта, то ему, лауреату Госпремии и заслуженному деятелю искусств, простенько сказали, что с ним контракта не продлят. Вот после этого он продал свою квартиру, купил квартиру в Москве и построил, или был уже раньше построен у него дом под Нижним, на берегу Волги. В доме живет, а квартира в Москве в аренде у его же родственников. Такая вот современная история. Вите я передал для Иры одно из колец В. С. Историю каждого кольца я помню, это она привезла из Мексики. Как же у меня болит сердце, когда я прикасаюсь к любой ее вещи, а также к любой другой, которая мне ее напоминает.
Когда ложились спать, Витя взял в постель мои «Дневники». Утром, когда я вошел к нему в комнату, он уже проснулся и снова читал. Завтракали гречневой кашей с жаренным на растительном масле луком. Потом Витя, нагруженный моими новыми книжками, ушел, а я весь день работал над пятой главой. В перерывах что-то убирал, разбирал рукописи и слушал радио. Из занятного – выступление Зюганова, которого давали фрагментами. Он утверждал, что за 20 лет демократы ничего не сделали, возможно, по существу, это и верно. Прошла мысль о том, что наше стремление к интеграции с Западом ничего хорошего нам не принесло. Среди прочего рассказывали о новом и весьма своеобразном рейтинге на Западе туристических маршрутов. В первую десятку вошла Белоруссия. Среди перечисленных причин – то, что я отметил еще два или три года назад, когда был в Минске – чистота и порядок в городе, полная личная безопасность и качество продуктов. Подчеркивались также четкость и сервис санаторного обслуживания.
Среди дня был Алеша, мой внучатый племянник, принес мне коробки для бумаг, которые я попросил для меня купить его отца в ИКЕА. Мирно попили чаю и довольно долго сидели, собирали эти коробки. Завтра или послезавтра начну раскладывать по ним рукописи и документы. Днем еще звонил Олег Ефимов, поговорили с ним о новом Патриархе. Немножко почитал книгу Богомолова о Кузмине – статьи и монография. Как же беднягу разворовывали.
Ребята вернулись с дачи ночью, когда я уже спал.
1 февраля, 2009 года, воскресенье.
Для меня, практически невоцерковлённого, сомневающегося, ищущего человека, удивительны долгие размышления по поводу религии, начавшиеся с кончиною патриарха Алексия. Еще в Хургаде на отдыхе я несколько раз ловил себя на том, что во мне пробудился какой-то импульс, требующий съездить в Елоховский собор, чтобы поклониться его могиле. Вот и со вчерашнего дня, а может быть, еще и раньше я держу в памяти, что сегодня день интронизации нового Патриарха.
