Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история “Битлз”
Записывая свою песню «While My Guitar Gently Weeps»[118], Джордж нашел смелость признаться себе, что его техника игры по нынешним временам недостаточна, и тогда нежно заплакал вовсе не его инструмент, а гитара Эрика Клэптона.
Самым ненужным чувствовал себя в сложившейся ситуации Ринго. Иногда, придя в студию, он находил себе работу. Но когда не приходил, никто не возмущался. Оказывалось, что его прекрасно заменил кто-нибудь другой. С одной стороны, Ринго хотелось работать. С другой, при подобном раскладе, гордость не позволяла ему продолжать считать себя частью «великих „Битлз“».
Однажды с этим вопросом он явился к Джону с Йоко. Они все еще жили в его доме, и больше всего Ринго боялся, что Джон истолкует его порыв превратно. Так, само собой, и получилось.
– Я решил уйти из группы, – объявил Ринго.
– И что нам теперь? Выметаться? – спросил Джон обреченно. После бурной ночи его мучили «ломки».
– Я не про то, – насупился Ринго. – Просто я заметил, что у вас-то с Полом и Джорджем тесная компания, а я – лишний.
– Да? – искренне поразился Джон, – а я-то думал, что это у вас троих тесная компания.
Но Ринго не поверил ему.
– Мне все время платят какие-то деньги, – продолжал он. – И не маленькие. Я, конечно, не против, но я же ничего не делаю, и когда-нибудь вы скажете мне: парень, а за что это ты их столько получил?
– С чего ты взял? Ты же наш барабанщик.
– Я плохой барабанщик. Не такой, какой нужен «Битлз». Да вы и сами все время других приглашаете.
Джон не был расположен к дискуссии.
– Я против таких разговоров, – сказал он. – Остальные, думаю, тоже. Но, если хочешь, обсуди и с ними…
Линда уехала в Америку, и Пол, которому без нее было ужасно одиноко, встретил Ринго так радушно, что тот вдруг понял, что не может говорить с ним на грустную тему.
– Привет, – поздоровался он.
– Привет! – излучая радушие, вскричал Пол. – Вафли любишь?
– Вафли? – удивился Ринго. – Люблю.
– Я вафельницу купил, – пояснил Пол. – Как Джейн ушла, я стал учиться готовить сам.
Ринго присел за кухонных стол и принялся хрустеть вафлями.
– Молока? – предложил Пол.
– Угу, – промычал Ринго.
Пол налил ему стакан молока.
Ринго поглощал вафли, а Пол, в умилении, молча смотрел на него. Потом спросил:
– Может, мне бороду сбрить?
Ринго остановился и посмотрел на него внимательнее.
– Не-а, – сказал он. И принялся за следующую вафлю.
Когда вафли кончились, он поднялся и виновато спросил:
– Ну, я пойду?
– Подожди, подожди, – попытался остановить его Пол. – Я сейчас еще напеку.
– Дел навалом… – извиняющимся голосом сообщил Ринго.
Уже стоя за воротами, он произнес про себя слова, которые хотел сказать Полу: «Я ухожу из „Битлз“… У вас троих тесная компания…» Все это звучало довольно глупо. Но все-таки он отправился в бунгало Харрисона.
– Я ухожу! – поспешно выпалил он Джорджу, найдя того копающимся на участке земли. Ринго побоялся, что снова не решится на откровенность, как это получилось с Полом.
– Да погоди ты, – остановил его Джордж, воткнув лопату в землю – ты же ведь еще и прийти не успел.
– Да я не про то… – промямлил Ринго. Весь его пыл улетучился. Но неожиданно Джордж сам понял, о чем идет речь:
– Уходишь из «Битлз»?
– Ага, – сказал Ринго, и почувствовал, что ему хочется побыстрее сесть в машину и смыться отсюда.
– Уходишь из «Битлз»?! – повторил Джордж угрожающе.
Ринго затравленно кивнул.
– Ну и правильно, – сказал Джордж. – Я тоже.
– Нет-нет, – запротестовал Ринго, – тебе нельзя. У вас троих – тесная компания…
– В том-то и дело, что мне в ней тесно, – загадочно сказал Джордж.
– Потерпи, – попросил Ринго.
– Тогда и ты терпи.
Они расстались, ни до чего не договорившись. А назавтра стало известно, что Ринго с Морин и детьми уехал в Париж.
Тут остальные словно очнулись. Пол, покривив душой ради высшего блага, дал ему короткую, в стиле Йоко Оно, телеграмму: «Ты лучший!». Джон позвонил по телефону и полчаса ругал его самыми грязными словами за то, что тот своим отъездом срывает ему запись песни «Good Night»[119], которую, оказывается, должен был петь именно Ринго. А Джордж решил действовать через третьих лиц. Однажды в комнату парижского отеля, где остановилось семейство Старки, вломилось семь развязных гуру. Не обращая внимания на оторопь жильцов, гуру принялись рассказывать им про ничто, и говорили до тех пор, пока Ринго не бросился собирать чемоданы.
Смущаясь, он вошел в студию… И поразился приему, который был ему оказан (зачинщиком этой встречи выступил Джордж). Павильон был украшен гирляндами цветов, а плакаты на стенах гласили: «Трах-тарарах!» и «Бум-бум-бум!» Персонал «Эппл» во главе с Нилом Аспиноллом и Мэлом Эвансом пели хвалебную песнь.
Пол взял Ринго за руку, подвел к барабанам и торжественно объявил:
– Это ТВОЯ ударная установка….
– Да? – удивился Ринго. И было чему удивляться. Он уже лет пять знал, что это ЕГО ударная установка.
Воодушевленный, Ринго не только спел «Good Night» под великолепный аккомпанемент симфонического оркестра, приглашенного Мартином (что сделало эту песню не менее «классической», чем «Yesterday»), но и записал композицию собственного сочинения – «Don't Pass Me By»[120], притащив для этого настоящего уличного скрипача, которого подцепил в подземном переходе по дороге в студию.
Пол вновь сделал сюрприз своей любимой собаке, записав фокстрот «Моя дорогая Марта»[121]. А вдохновение для написания «Back In The USSR»[122] он почерпнул из факта отъезда менеджера «Эппл» Вика Льюиса в Москву. Однако договоренность не состоялось, и в Советском Союзе «Битлз» так и не появились.
Песня Пола «Helter Skelter»[123] в первоначальном виде звучала двадцать пять минут, и только стараниями Мартина и его огромных ножниц была приведена к нормальной длительности. Тут, пожалуй, впервые «Битлз» звучали, как группа хард-рока. Несмотря на невинный текст, тинейджерами эта песня воспринималась как призыв к «беспределу». На двадцать первом дубле Ринго, не выдержав, заорал: «У меня уже волдыри на пальцах!»[124] Этот выкрик тоже попал на пластинку.
Джон проехался по Махариши. Истории знакомства с ним «Битлз» и их последующего разочарования посвящены сразу три песни – «Дорогая Пруденс»[125], «Сексуальная Сэйди»[126] и самая ехидная, в название которой Джон использовал любимую поговорку гуру и добавил кое-что от себя: «Каждому есть, что скрывать, кроме меня… и моей обезьянки»[127].
Тогда же Джоном были записаны две самые лиричные и самые пронзительные его песни того периода – абстрактно-депрессивная «Happiness Is A Warm Gun»[128], в замысловатом тексте которой угадывались мотивы сексуальной неудовлетворенности, агрессии и отчаяния, и удивительно простая и нежная «Julia»[129]. (Последнюю экономный Джон ухитрился посвятить одновременно и матери, и Джулиану, и даже Йоко.)
«В том, что я скажу – значенья нет,
Лишь бы ты смогла услышать, Джулия.
Джулия, дети волн шепчут мне что-то,
Вот я и пою в ответ: „Джулия…“
„Джулия“, – шепчет мне губ твоих ветер.
Слышишь, я пою в ответ: „Джулия…“»[130]
(«Дитя океана» – дословный перевод с японского имени Йоко.)
Песен оказалось так много, что было решено выпустить альбом из двух пластинок.
Модернистская композиция «Революция № 9», созданная Джоном вместе с Йоко (в стиле их памятной ночной записи), вызвала скандал в студии. Это была даже не песня, а набор звуков с улицы, пущенных в обратную сторону фрагментов звучания оркестра и бессвязной речи, время от времени заглушаемый бормотанием Джоном: «Номер девять. Номер девять…»
Когда Джон поставил в павильоне кровать для Йоко, Пол, хотя и был возмущен до глубины души, вслух не противился. Ведь, в конце концов, смерть Брайана когда-то убедила его в том, что Йоко – одна из них. Но терпеть на пластинке «Битлз» подобную околесицу он не желал. К тому же опыт показал, что подобные эксперименты успеха у публики не имеют. Ту домашнюю запись с Йоко Джон ухитрился выпустить отдельным альбомом под названием «Two Virgins»[131], на обложке которой эта не самая красивая парочка была сфотографирована голыми… Ничего кроме неприятностей Джон от этой пластинки не имел.
«Революция № 9» также не обещала особого успеха. Но в конце бурного разговора с Полом Джон, пересыпая речь непристойностями, заявил: «Или эта <…> ПЕСНЯ войдет в <…> альбом, или я <…> выхожу из <…> „Битлз“…» И композиция была таки включена. Ее поставили в самый конец второй пластинки.
Вещи на этих двух дисках были такие разношерстные, что альбом, не без горькой иронии, решили назвать просто «Битлз», а конверт оставили абсолютно белым. Но успехом он, несмотря ни на что, пользовался ошеломительным.
