Николай Ямской - Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...
Письмо свое в главную газету Минобороны СССР Минин – как и намечал – отправил в конце сентября 1957 г . И надо ж такому случиться, что в тот же день через четыре часа после его отправки из официальных сообщений по радио и в прессе узнал о том, что маршал Г. Жуков с должности министра обороны СССР снят. О том, за что конкретно, понять по этим сухим, малосодержательным текстам было трудно. Более обстоятельные документы стали доступны только 20 лет спустя. Из них стало ясно, что Жуков, помогая Хрущеву по идейным соображениям, совершил в глазах последнего роковой для своей карьеры проступок. Он не только напугал Хрущева и стоящий за его спиной партаппарат своими намерениями якобы исключительно по собственному усмотрению подпирать (или не подпирать) власть штыками («ни один танк не сдвинется с места без моего приказа»). Но и крайне насторожил номенклатуру тем, что на июньском 1957 г . Пленуме ЦК жестко поставил вопрос о необходимости тщательного изучения массовых репрессий, наказания всех виновных в этих преступлениях и переводе политических дел в разряд «уголовных». При этом, обратив внимание Н. Хрущева на странный принцип избирательности в упоминании имен ретивых кремлевских карателей, маршал вдруг спросил его:
– А вы разве не подписывали бумаги о расстрелах по Украине?
Что же говорить о реакции остальных: ведь все они если не были прямо замараны, то одобряли, хлопали, называли это «поддержкой генеральной линии партии». Так что дальнейших разоблачений опасались все, предпочитая предавать гласности лишь те документы, которые помогали свалить конкурентов в борьбе за посты и привилегии.
Получалось, что сильно политически прозревший Жуков в очередной раз «разворошил муравейник». И его «съели». Что в какой-то мере сняло опасения Минина об исключении из академии за обсуждение приказа № 6. Но зато породило новую тревогу, связанную уже с чехардой в кремлевских покоях, где, судя по всему, «меняли шило на мыло».
Действительно, очень скоро стало ясно, что случившееся ничего не меняло в главном. Просто укрывшись за маской «коллективного руководства» и выступая от имени «широких народных масс», партийно-государственная номенклатура стала действовать несколько тоньше и чуть менее откровенно давить. А так, называя себя «подлинно ленинской», все равно оставалась во многом «истинно сталинской». То есть все равно царила, диктовала и всячески цеплялась за прежние догмы и старую ложь…
Науке приоткрывают глаза
За примерами дело не стало. Более шести месяцев Минин ждал ответа от редакции «Красной Звезды». И совершенно бесполезно. Потому что – как узнал много позже – письмо по всем правилам советской бюрократической «спихотехники» переслали в Центральный музей СА и ВМФ. Там в бездонных бумажных недрах оно без всякого движения пролежало многие годы.
Летом 1958 г . Минин решился обратиться туда, где, по его мнению, мог рассчитывать на шанс быть услышанным. Он пришел в Институт марксизма-ленинизма. Визит, к удивлению, оказался удачным. Минина без особых церемоний принял тогдашний начальник отдела истории Великой Отечественной войны генерал-майор Е. Болтин. Он с большим вниманием выслушал не совсем обычного посетителя, потом начал задавать вопросы, касающиеся деталей штурма Рейхстага, и даже попросил дать ответы в письменной форме. В заключение генерал-историк порекомендовал Минину зайти в соседний кабинет, побеседовать с сотрудником института Иваном Дмитриевичем Климовым, который – что сразу же обнаружилось при встрече – как раз в это время был занят подбором и исследованием материалов по Берлинской операции для готовящегося 5-го тома шеститомной истории ВОВ. «Иван Дмитриевич, – вспоминал Минин, – с огромным вниманием выслушал мою информацию о боевых действиях за Рейхстаг. Его умный и проницательный взгляд свидетельствовал о глубоком желании историка как можно достовернее отразить на страницах истории этот эпизод. Он старался не пропустить ни одного моего слова, нужные сведения старательно записывал в рабочий блокнот… »
Судя по реакции военного историка, тот уже изрядно покопался в тех материалах Центрального архива МО в подмосковном Подольске, к которым удалось получить доступ. И уже столкнулся с очевидными противоречиями во многих документах данного периода войны, со странными нестыковками в журналах боевых действий частей – участниц штурма. Последнее обстоятельство вполне определенно наводило на мысль, что многое в этих документах изначально подгонялось под приказ № 6, а кое-что было даже задним числом расшито и переписано. Внезапно возникший перед Климовым непосредственный участник и свидетель тех событий своим откровенным рассказом проливал свет истины на многие накопившиеся у историка вопросы. Недаром, подробно расспросив гостя и уже провожая его к двери, заметно взволнованный хозяин кабинета вдруг обернулся к сидящему за своим столом сослуживцу и с какой-то печалью, почти сокрушенно сказал: «Вот, брат, как в истории-то бывает!» Оставлять без внимания рассказ Минина Климов явно не собирался. Более того, явно намеревался раскручивать весь изрядно запутанный в послевоенный период клубок до конца. Для чего дал Минину номера не только своего рабочего, но и домашнего телефонов, настоятельно попросив звонить, сообщать все дополнительные сведения, которые тот вдруг вспомнит или получит в результате переписки с однополчанами.
Минин такую связь – пока был в Москве – поддерживал почти регулярно. А по окончании в 1959 г . академии, за месяц до отъезда на новое место службы, по рекомендации все того же Климова, отважился на еще один шаг. Он решил пробиться на прием к бывшим высшим командирам 3-й ударной армии, чтобы в открытом разговоре прояснить для себя и других их нынешнюю позицию.
Цели своей не по чину дерзкий майор достиг, но разговора по душам, конечно же, не получилось. Особенно с бывшим командиром 79-го корпуса С. Переверткиным, который всего два года назад так тепло встретил в своем министерском кабинете и принял столь горячее участие в дальнейшей судьбе отставника-капитана С. Неустроева.
Начальство смыкает ряды
Бывшего младшего сержанта, штурмовавшего Рейхстаг в составе «неустроевского» батальона, да еще в группе им тогда же специально озадаченного капитана Макова, Переверткин сразу же встретил как не очень-то желательного, докучливого гостя, отнимающего у него, обремененного колоссальной ответственностью человека, столь драгоценное государственное время. Тема предстоявшей беседы была ему заранее известна. Цель, которую преследовал бывший солдат, а теперь офицер, тоже. Так что начавшийся разговор изначально ничего, кроме досады и острого желания как можно скорее его закончить, у заместителя министра не вызвал. Вероятно, поэтому он как-то вяло вытянул в сторону посетителя свою руку с кистью, на указательном пальце которой не хватало двух суставов. И холодно предложил присесть. Сам плотно утвердился в хозяйском кресле, разместив справа и слева от себя двух молчаливых полковников.
И без того краткий монолог Минина о необходимости наконец-то восстановить реальную картину памятных событий конца апреля – начала мая 1945 г . в Берлине Переверткин постарался свести к минимуму. Он сразу же укоротил разговор заявлением, что штурм был осуществлен именно так, как это было изложено в его статье, опубликованной в 1948 г . в сборнике «Штурм Берлина». И без обиняков заявил, что крайне отрицательно относится к пересмотру того, что по этому поводу им было уже сказано и написано.
Минин, который – по мнению бывшего комкора – должен был почувствовать себя неким беспардонно примазывающимся к чужой славе самозванцем, отчасти к такой реакции был готов. И поэтому в бесполезную, как это сразу же стало очевидно, полемику вступать не стал. А сдержанно посетовал, что действия группы Макова, достойно выполнившей задание командования корпуса и первой водрузившей знамя над Рейхстагом, с самого начала и до сих пор целенаправленно игнорируются.
Ответная реакция генерала, и без того раздраженного нежданным визитом маложеланного свидетеля, Минина просто поразила. Не глядя собеседнику в глаза и уже совершенно не скрывая своего крайнего неудовольствия, Переверткин вдруг заявил, что лично он задачу водружать Знамя Победы В. Макову не ставил. Тому якобы было поручено лишь осуществлять разведку и оперативно докладывать обстановку в штаб корпуса. А капитан взял да и проявил излишнюю инициативу, за что ему после взятия Рейхстага было сделано соответствующее внушение.
Чтобы читатель точнее уловил чувства, которые охватили при этих словах сидящего напротив генерала Минина, напомним содержание документа, который в тот момент благополучно лежал в архиве Центрального архива Министерства обороны в подмосковном Подольске. Документ представлял собой оригинал наградного листа от 5 мая 1945 г . на имя Макова Владимира Николаевича. Согласно изложенному в нем, гвардии капитан – цитирую: «был направлен в 150 с. д. для помощи специально подготовленным частям в выполнении задачи по захвату Рейхстага». Излишняя, по мнению бывшего комкора, а теперь замминистра, инициатива, оказывается, заключалась в том, цитирую все тот же документ, что офицер «активно участвовал в захвате Рейхстага и водружении над ним знамени». А «внушение» оформилось в строчке: «достоин звания Героя Советского Союза». Наградной лист, о чем уж говорилось ранее, венчала личная размашистая подпись… Семена Никифоровича Переверткина.
