Леонид Млечин - Китай – великая держава номер один?
Его помощника Бао Туна задержали и посадили под домашний арест. Чжао протестовал, но и его вмешательство, хотя он формально еще оставался генеральным секретарем, не помогло.
Расширенное заседание политбюро продолжалось три дня — с 19 по 21 июня. Ли Пэн представил доклад под названием «Об ошибках товарища Чжао Цзыяна во время антипартийных и антисоциалистических волнений и беспорядков». Главное обвинение: «Чжао Цзыян допустил ошибки, поддержав волнения и беспорядки и внеся раскол в ряды партии… Он проявил пассивное отношение к борьбе против буржуазной либерализации, не уделял должного внимания партийному строительству и идейно-политической работе». Чжао попросил слова. Председательствующий посмотрел на часы и сказал: «Вообще-то мы уже выходим из графика. Если уж хотите выступать, то не больше десяти минут».
Чжао лишили всех постов. Дэн пожертвовал своим ставленником. Перед голосованием Дэн Сяопин заявил, как это делал когда-то на пленумах ЦК КПСС Хрущев, добиваясь единодушной поддержки: «Все участники заседания имеют право голосовать, даже если они не члены политбюро». Это было нарушением устава.
3 сентября 1989 года Чжао вызвали в ЦК, где объявили, что его делом займется группа партийных следователей. Толстенное обвинительное заключение было составлено. Но никаких обвинений ему больше не предъявляли. В Пекине хотели, чтобы о нем забыли.
Покидать дом он мог только в сопровождении бдительных сотрудников госбезопасности. Даже старых соратников к нему не пускали, чтобы бывший генсек ни с кем не встречался. И уж, конечно, ему запрещали беседовать с иностранцами и журналистами. Когда он приезжал заниматься спортом, зал был пуст.
12 сентября 1997 года Чжао обратился с письмом к XV партсъезду. Он изложил свою позицию: как ни оценивай студенческие демонстрации, нет никаких свидетельств того, что это был «контрреволюционный мятеж». Все знают, что студенты требовали борьбы с коррупцией и политических реформ, а не свержения компартии. Использование армии только ухудшило отношения между партией и народом. Социальные проблемы с тех пор только обострились. Конфликты ухудшились. Коррупция процветает… Он просил снять с него нелепые обвинения. Ответом стало ужесточение условий его жизни. И только накануне визита Цзян Цзэминя за океан ему внезапно разрешили выйти из дома. Чтобы в США генсека не упрекали зато, что его предшественника держат под домашним арестом. Чжао Цзыяну позволили играть в гольф и посещать похороны старых друзей, которые один за другим уходили в мир иной. Потом к нему стали пускать родственников и бывших сотрудников — но тех, кто уже вышел на пенсию.
Последние шестнадцать лет своей жизни — до смерти в 2005 году — он провел в изоляции. Он сумел наговорить на магнитофон свои воспоминания — тридцать аудиокассет по тридцать минут каждая. Кассеты раздал доверенным друзьям. После его смерти они сумели все собрать, расшифровать и передать за границу, где мемуары напечатали. Очень похоже на историю воспоминаний Хрущева.
История Чжао показала, что если человек сопротивляется аппарату, то найдутся жернова, которые любого сотрут в порошок…
Когда Дэн Сяопин отобрал власть у ортодоксов и начал реформы, Китаем в мире не могли нарадоваться. Когда армия разогнала студентов, собравшихся на площади Тяньаньмэнь, симпатий к Китаю поубавилось. Либеральная общественность считала, что в Китае сохраняются многие черты тоталитарного государства.
Соединенные Штаты ввели против Китая санкции, правда, ограниченные, чтобы не разрывать отношения. «Китайцы исключительно чувствительны к тому, что может быть истолковано как вмешательство во внутренние дела — это наследие многих десятилетий разрушительного иностранного господства, — объяснял свою позицию тогдашний президент США Джордж Буш-старший. — Для этого древнего, гордого и самодостаточного народа критика со стороны иностранцев (тех, кого они все еще считают варварами и колониалистами, не понимающими Китай) оскорбительна».
Буш отправил в Пекин своего советника по национальной безопасности Брента Скоукрофта. «Я посылаю сигналы китайцам, — записал Буш в дневнике, — что мы хотим сохранить отношения. Но это очень трудно сделать, когда они казнят людей, а нам нужно реагировать. Мы не можем отойти от того, во что верит наша страна — права человека, в том числе право на мирный протест. Вчера они казнили трех ребят… До тех пор, пока Китай будет утверждать, что на площади Тяньаньмэнь не было убийств, не было потеряно ни одной жизни, кроме жизней китайских солдат, этот вопрос не утрясется».
Дэн Сяопин не захотел войти в историю как «палач Тяньаньмэня» и потерять мировую славу отца реформ. В начале 1992 года, когда все считали, что Китай сдал назад и отказывается от реформ, восьмидесятисемилетний Дэн предпринял большую поездку по южным провинциям Китая. Он требовал дальнейшей экономической либерализации. Его поездка произвела почти мистическое действие. Начался новый этап преобразований. На всякий случай Дэн обезопасил себя от любых обвинений, называя экономические реформы продолжением революции. Это было последнее, что Дэн сделал для страны.
Реформы продолжились. Но, как и предсказывал Чжао Цзыян, пока страной правят люди, а не закон, коррупция процветает, подрывая веру людей в то, что правительство способно улучшить их жизнь. Борьба с этим злом невозможна без политической реформы.
В Пекине подчищают самые темные места. Говорят о правах человека, о демократии. Помню, как когда-то министерство иностранных дел пересылало в редакцию журнала «Новое время», где я много лет работал, записи бесед с китайскими дипломатами в Москве, которые приходили на Смоленскую площадь, чтобы выразить недовольство нашими публикациями. Всякий раз в редакции возникал спор: писать ли о Китае то, что мы знаем и думаем, или не обижать китайских друзей? В конце концов приходили к выводу, что важнее всего не обижать наших читателей неправдой. Потом поток посланий из министерства иностранных дел иссяк. Может быть, нашим дипломатам надоело пересылать жалобы. Но надеюсь, что сами китайцы перестали считать разумный и критичный взгляд на их страну враждебным выпадом.
Поклонники китайского пути требуют судить Китай по его собственным правилам, не критиковать публично пекинских лидеров, чтобы не разозлить их и не спровоцировать новое закручивание гаек.
Эта логика напоминает мне старинную китайскую притчу.
Одной великой империей управлял император — деспот, который повелел считать, что два плюс два равняется шести. Все его подданные вынуждены были подчиниться. Необходимые изменения были внесены в вычисления математиков и в школьные учебники. Когда деспот умер, его более прагматичный наследник счел необходимым пойти на некоторую либерализацию. Отныне два плюс два приравняли к пяти.
Но талантливый астроном-отшельник установил, что на самом деле два плюс два равняется четырем. Как человек далекий от политики, он и не думал привлекать к своему открытию публичное внимание, а опубликовал свои изыскания в небольшом сугубо научном журнале.
Об этой статье немедленно стало известно сотрудникам службы безопасности. Астронома арестовали. От него потребовали публично отречься от своих взглядов. Упорный астроном стоял на своем и мужественно переносил пытки. Тогда его привели к начальнику службы безопасности, который не стал его бить, а лишь сказал: «Неужели ты не понимаешь, что если ты будешь продолжать настаивать на своем заблуждении, то могут вернуться мрачные времена, когда два плюс два равнялось шести?..»
Бабушка Лю, дедушка Дэн и другие
— Так что же ты купил, когда появились первые свободные деньги?
Я заранее знал его ответ. Есть универсальные списки покупок, которые делают китайские семьи. Радиоприемник — магнитофон — телевизор — видеомагнитофон… Или: стиральная машина — цветной телевизор — видеокамера — японский холодильник…
Впервые прилетев в Китай в начале 1990-х, я увидел, что страна переживает потребительский бум. Китайские магазины обилием товаров похожи на западные, а количеством покупателей — на наши. В магазинах есть все. И по разумным, приемлемым ценам. Некоторые экономисты даже боятся кризиса перепроизводства — полки ломятся, а заводы все производят и производят.
Так что же в первую очередь купил мой ровесник из деревни в юго-восточном пригороде Пекина?
— Я купил бульдозер, — ответил он.
Чтобы работать еще больше.
Его зовут Ли Юэфу. Два года назад его выбрали бригадиром. В бригаде сто тридцать дворов. Умножить натри — и получится число жителей. В китайских семьях теперь, как правило, по одному ребенку — в борьбе за искусственное ограничение рождаемости государство одерживает победу.
Первая перепись населения, проведенная в 1953 году, установила, что население страны — 594 миллиона человек. Население Китая увеличивалось так быстро, что, казалось, скоро почти все в мире будут китайцами. В 2010 году в Китае жило уже 1,34 миллиарда человек. Но за десять лет население увеличилось всего на 5,7 процента. В соседней Индии население растет в три раза быстрее, чем в Китае!
