Борис Носик - С Невского на Монпарнас. Русские художники за рубежом
«Географ может успокоиться, мы занимаем на земле определенно место», — сообщает Рерих загадочно.
Иные из туманных сообщений Рериха о тайном шамбальском убежище способны были разволновать и самого ленивого разведчика:
«Почему же трудно принять, что группа, получившая знание путем упорного труда, может объединится во имя общего блага? Опытное знание помогло найти удобное место, где токи позволяют легче сообщаться в разных направлениях».
Нацисты поговаривали в Берлине о том, что «их направление» было для Шамбалы главным. Какие хвастунишки…
Рерих посетил на пути юрты кукунорских монголов:
«Из дальних становищ съезжались на маленьких лошадках кукунорцы к нашему стану, дивовались на снимки нью-йоркских небоскребов, восклицали: «Страна Шамбалы»! — и радовались каждой булавке, пуговице или жестянке из-под консервов. Каждый маленький обиходный предмет — для них настоящий предмет гордости. И сердце этих людей пустыни открыто к будущему».
Так, может, она похожа на Нью-Йорк, Шамбала? Стоило огород городить…
Помню, как я попал в монгольскую Ургу (Улан-Батор) через пятьдесят лет после знаменитого «полубуддиста-полукоммуниста» Рериха. Час Шамбалы и тогда еще не пробил, но местные коммунисты уже перебили к тому времени почти всех лам, а из тыщи былых монастырей оставили один (Гандан Текченлинг) — для нужд долларовых интуристов. Они отобрали у монголов их лошадок и весь скот, устроили колхозы, построили тюрьмы… Мои молодые друзья-монголы, кончавшие ВУЗы в Москве, решались рассказывать мне об этом лишь на огромной, пустынной площади Сухэ-Батора.
— Здесь никто не подслушивает, — говорили они, испуганно озираясь.
Во времена Рериха тоже было здесь кому подслушивать. Недаром посылали в то время в Ургу легендарного чекиста Я. Блюмкина. Кем он дополнил караван Рериха, мы пока не знаем, хотя перестроечная московская печать уделяла этой загадке в свое время большое внимание…
В Монголии и в пустыне Гоби Рерих записывал все то же ценное наблюдение, что и во всех прочих местах:
«Район Монголии и Центральной Гоби ожидает исследователей и археологов».
Трудное его странствие по горам продолжалось долго. Шел караван, в котором кроме жены и сына художника, были его друзья, переводчики, слуги, проводники, охранники, какие-то ламы, врач… Не знаю даже, как это можно назвать — научной экспедицией, религиозным паломничеством или разведоперацией. В любом случае это было, конечно, великое путешествие художника, самое крупное в его жизни. Путешествие, полное трудностей, опасностей, двусмысленностей и угроз, но на меньшее не соглашалась его бьющая через край жизненная сила. Он служил какому-то тайному богу или богам, и караван сумел завершить полный круг по малоприступной Внутренней Азии, по стране легенд.
Где-то там, между американскими небоскребами, снежными горами и свалками мусора в пустыне скрывалась Сияющая Шамбала, но пока, на пути встречались одни трудности и преграды…
«На перевалах замечается также кровотечение, сперва из носа, а затем и из других менее защищенных мест… Караванный путь… обильно усыпан скелетами всех родов животных, лошадей, ишаков, яков, верблюдов, собак. Мы встречали на пути несколько брошенных ослабевших животных, из носа которых обильно текла струя крови. Неподвижные и дрожащие, они ожидали неизбежный конец свой…
Среди особенностей снежных перевалов мы подверглись так называемой снежной слепоте… Вся неприятность длилась от пяти до шести дней с разными следствиями…
Мы имели еще три неприятности в караване, а именно явления сердечные, от которых погибло трое, и явление простудное, унесшее двоих…»
Обтрепанные охранники на погранпостах останавливают караван на долгие месяцы в самых неуютных и холодных местах. Но зато какие художественные находки, какие наблюдения холодного ума! Какие крупицы то ли научных, то ли еще каких открытий:
«Когда сгущается дневной жар, проводник каравана начинает тихо свистеть какую-то странную мелодию: он вызывает ветер. Какой замечательный сюжет для театра: «продавцы ветров». С тем же обычаем можно встретиться, знакомясь с обычаями Древней Греции».
Рерих всюду примечает черты сходства — в обычаях, в лицах: есть, например, тибетцы, похожие на лионских торговцев… Рерих выслеживает пути великой миграции народов. По его мнению, вполне успешно.
А иногда, на перевалах, когда пульс достигает 145, какие выпадают мистические случаи и находки:
«Около десяти вечера я уже спал, а Е. И. подошла к своей постели и хотела открыть шерстяное одеяло… Вскочив, я увидел следующее. Темный силуэт Е. И., а за нею движущееся, определенно осветившее палатку пламя. Е. И. пыталась руками гасить этот огонь… Эффект от прикосновения был лишь теплота, но ним алейшего ожога, ни звука, ни запаха…»
Ничего удивительного — она ведь «матерь Агни Йоги», Елена Ивановна…
Большинство тибетских чудес, конечно, описаны с чьих-то слов у вечернего костра, списаны из газет и брошюр, из редких книг. Где больше газет, там и больше чудес. Только на Тибете, там какие газеты? И на каком языке?
Собственно, Тибет караван прошел только краем, почти в обход. В Лхасу с ее многоэтажной Поталой и с ее далай-ламой Рериха не пустили. Там вообще иностранцам не слишком рады, тем более, таким, о которых говорят, что они…
В жутком холодном месте, где странники рассчитывали пробыть три дня, недоверчивые тибетские власти продержали Рериха пять месяцев. Может, были наслышаны о его разнообразных связях. Наконец, все же пустили караван, но в обход столицы…
За гималайским перевалом караван Рериха спустился в столицу Сиккима, где путники «были радушно встречены британским резидентом полковником Бейли, его супругой и махарджей Сиккима. «26 мая 1928 г. прибыли в Дарджилинг, поместившись опять в нашем Талай-По-Бранге…»
Но на постоянное жительство в оживленном Дарджилинге Рерих благоразумно решил не оставаться. Решил перебраться в тихую Кулуту и отправился в Нагар:
«К Рождеству 1928 г. доехали до Нагара… еще не перешли Беас… увидели высоко на холме дом. «Вот там и будем жить». Нам говорят: «невозможно. Это поместье раджи Манди. Дом не сдается». Но если что-то должно быть — оно и делается. Все устроилось, несмотря на немалые препятствия. Все-таки преодолели».
После переговоров с министром финансов раджи Рерихи купили этот 18-комнатный дом, последний дом художника. Дом в живописной долине Кулу. Здесь Рерих прожил последние 19 лет своей жизни.
Долина была укромная, чужие люди тут не шастали, порученьями не обременяли. А исторический фон, как объясняет сам Рерих, был вполне удовлетворительный:
«Северный Пенджаб дает массу исторического материла как по древнейшей истории Индии, в Хараппа, на севере Лахора, также по индийскому средневековью от восьмого века нашей эры. Не забыт здесь и буддизм, хотя официально и не проявляемый… в одной долине Кулу считается триста местных почитаемых риши… Говорится, что сам Араджуна из Кули проложил подземный путь… Здесь же в махараджестве Манди находится знаменитое озеро Ривалсар, соединенное в предании с именем Падмы Самбхвавы…»
Всех преданий пересказывать не беремся, тем более, что они на редких языках, которые и сам Рерих тоже не знает. А имен труднопроизносимых было множество, ими заполнены сочинения Рериха. Самое написание их и чтение превращается в род молитвы или камлания…
Художественная и научная работа Рериха продолжается в тихой долине вполне успешно. Он пишет портреты воображаемых богов и героев, местных и заграничных. Он рисует мудрецов и лам, совершающих чудеса. Как и в юности, он верит, что кое-кому из людей удастся преодолеть ограничения, навязанные нам природой:
«Если одни может идти по огню, а другой сидеть на воде, а третий подниматься на воздух, а четвертый покоиться на гвоздях, а пятый поглощать яды, а шестой поражать взглядом, а седьмой без вреда лежать под землею, то ведь некто может собрать и в себе эти крупицы познания. И так может перебороть препятствия низшей материи».
Надо пытаться, надо трудиться, наука нам поможет, в некоторых из восемнадцати комнат купленного Рерихом дома махараджи работает его научный институт «Урусвати» (что значит «Свет утренней зари»). Науками и переводами занимается сын Юрий, он издает всякие полезные вещи — описание трав, словари, переводы восточных рукописей. А сын Святослав, который учился на художника, осуществляет тем временем в США руководство организациями, которые питают гималайское семейство, поддерживают путешествия и исследования. Тут выпадает иногда и не старому еще Рериху подсуетиться. Трижды за эти двадцать лет приходилось ему покидать мирную долину Кулу и добираться в беспокойную Европу и щедрую Америку — по делам. Нужно было проследить за работой полезных организаций, установить новые контакты и, главное, — заявить о своей позиции в борьбе за мир. Для сталинского режима, лихорадочно готовившего мировую революцию и на пути к ней мировую войну, кампания по «борьбе за мир» становится важнейшей сферой заграничной пропаганды. Нужно было убедить мир в мирных намерениях большевиков. Работой этой успешно занимался Коминтерн, подключивший к кампании самых знаменитых из попутчиков-простаков (Роллана, братьев Манн, Хемингуэя, Чаплина, Рассела — имя им легион). Некоторые из них потом изумленно били себя по лбу, разводили руками и называли самих себя плохими словами, особенно в ту пору, когда Сталин начал делить с Гитлером мир…
