Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века
Поужинать все, конечно, согласны, но когда обсуждается вопрос где, то здесь голоса разделяются. Одни предпочитают совершить это здесь, в саду, за маленькими столиками, на свежем воздухе...
– Все-таки не ехать никуда, – говорят они, – а то за город далеко, засидишься!..
– Полноте! – смеются им в ответ. – Так вы здесь и кончите – все равно не выдержите!
– А пожалуй что!
И через час-другой, когда второе отделение закончилось под общий гомон и шум оркестра, за город несутся лихачи и пары. Мелькает прямая, как стрела, Тверская-Ямская с величавой Триумфальной аркой и красивым зданием Смоленского вокзала, перелетает экипаж через рельсы соединительных путей и несется по шоссе. На горизонте ярким заревом горит «Яръ»».
Но прежде чем отправиться следом за нашими героями, заглянем напоследок в еще один московский сад. Он не удостоился упоминания в энциклопедиях, поскольку не снискал такой славы, как «Аквариум» или «Эрмитаж». Газетный репортер так и написал о нем: «Очень немногие имеют понятие, что представляет собой пресловутый Потешный сад». Но он тоже был частью былой московской жизни, и, думаем, для полноты ее картины стоит привести описание и этого «места отдыха»:
«Плата за вход довольно низкая – 35 коп., тем более что за эти 35 коп. „развлечений“ хоть отбавляй: и полуоткрытый театр, в котором идут драмы вроде „Мирры Эрос“, „Падших“ и даже „Кривого Зеркала“, и открытая сцена с куплетистами и хором, танцы и даже бильярды. По-видимому, это последнее „развлечение“ является немаловажным плюсом Потешного сада, так как плакатами с надписью крупными буквами: «Есть бильярды – игра до 31/2 час. ночи» пестрят стены буфета и вообще все стены, имеющиеся в наличности.
Иду в бильярдную... Там полно, но... оба бильярда не у дел: публика толпится в одном углу. Разгоряченные лица, блестящие глаза – атмосфера клубов с «железкой» или бегов, когда «режутся по прямой»... В этом «райском» уголке приютился китайский бильярд. Покатая доска с номерами и насаженными на доски булавками. Маленьким кием пускают шарик, который начинает скакать от одной булавки к другой.
Смею уверить, что шаловливый шарик, прыгающий между булавками к своему номеру, волнует нервы ничуть не меньше шарика рулетки. Если играют 8 человек, то в пользу маркера отчисляется за каждую партию, которая, к слову сказать, продолжается не более 5—7 минут, – 15 коп., если больше – 20 коп. Завязываются пари, причем ставка от 10 коп. до 3 руб. Приходится слышать фразы: «Я проиграл 13 руб.». «А я – 15» и т.д. [... ]
Публика Потешного сада состоит из мелких приказчиков, ремесленников, а главным образом – рабочих железнодорожных мастерских, так как сад расположен близ Курского вокзала. И этот-то народ проигрывает свой недельный заработок. К этому безразлично относиться невозможно. Средние и высшие классы стараются оградить от азарта, а среди низших классов он свивает гнездо, по-видимому, совершенно открыто».
Что характерно, бильярдная игра такого рода, называвшаяся «фортункой», была запрещена приказом обер-полицмейстера еще в конце XIX века. Впрочем, это также являлось характерной приметой былой московской жизни: какие-то запреты со временем забывались, но при желании чиновник полиции всегда мог извлечь его из загашника и вдарить нужным параграфом по владельцу заведения.
Однако тему азартных игр, процветавших в Москве 100 лет назад, мы затронем позже, а пока, как обещали, отправимся по ресторанам.
Это тоже относилось к числу старых московских традиций – заканчивать вечер ужином в ресторане.
«Куда деваться после театра?» – таким вопросом начиналось рекламное объявление «общедоступного ресторана „Дюссо“». И тут же следовал совет: поспешите на Большую Лубянку, в дом № 16, где «уютно и прекрасно кормят, играет салон, оркестр музыки. Бильярды и кабинеты. Пиво из Риги „Вальдшлесхен“ всегда из бочки». Обед из трех блюд там стоил всего 65 коп., а на ужин каждое блюдо по выбору обходилось посетителю в 40 коп.; столько же надо было платить за графин водки (рюмка – 5 коп.).
По воспоминаниям архитектора И. Е. Бондаренко, в ресторане «Большой Московской гостиницы», располагавшейся на Воскресенской площади, были заведены специальные «ужины после театров», что привлекло множество публики. «Место было удобное, рядом Большой, Малый, Шелапутинский театры, недалеко Художественный театр, Частная опера в театре Зимина, недалеко были и клубы»[150].
Ресторанное веселье – это особая страница истории Москвы начала XX века. В 1913 году насчитывалось 120 ресторанов, разных по уровню обслуживания и популярности среди публики. Среди московских гуляк было немало таких, кто предпочитал кутить, переходя из одного ресторана в другой. Они это называли «ходить по всем церквям». Некий поэт отразил богатство ресторанной «географии» в незатейливых виршах, названных «Вечный праздник»:
Веселья жизнь моя полна,
Поклонник я разгула,
И ресторанная «Волна»
Мне душу захлестнула.
Мне кто-то шепчет: «Душу тешь
Среди житейской прозы!.. »
И... я кучу. Но все я свеж,
Свежей «Альпийской розы»!..
Мне ресторанный сладок дым,
Свою в нем зрю стихию...
Что «Лондон» мне, «Берлин» и «Рим»?
Люблю одну «Россию»!..
Лишь деловой начнется день,
На лихача я сяду,
И в ресторан мчусь, как «Олень»,
Чтоб там вкусить «Отраду».
Была противна мне всегда
Вся наша повседневность...
Обедать дома? Господа!
Какая это «Древность»!
Вот гордо в «Прагу» я вошел, —
Я здесь совсем, как дома.
Прислуга шепчется: «Орел!».
Ей страсть моя знакома.
Люблю за чарою вина
«Фантазии» отдаться,
А иногда и до «Слона»
С друзьями напиваться!
С «Европой» мало я знаком:
К Москве я тяготею:
«Международным» языком
Совсем я не владею.
Туристом хочешь быть? Изволь!
Порхаю здесь проворно
Я из «Богемии» в «Бристоль»,
Из «Бреста» и в «Ливорно».
На «Холм» с приятелем идем,
Но городом, не полем...
Знаком я с «Белым Медведем»,
А также с «Метрополем».
Москву люблю я, как вино,
В ней много интереса:
До ресторанного давно
Дошла она «Прогресса».
Достигнуть может сердца жар
Здесь чудных результатов:
К его услугам «Стрельна», «Яръ»,
«Билло», «Гурзуф», «Саратов».
Так веселюсь я, чуждый бед, Считая жизнь забавой, И уж не сдамся я, как швед Когда-то под «Полтавой»!..
В официальных документах рестораны именовались «заведениями трактирного промысла». Согласно «Обязательным постановлениям», к этой же категории относились «трактиры, харчевни, овощные и фруктовые лавки, ренсковые погреба, в которых подается горячая пища, кухмистерские, пивные лавки с продажей горячей пищи, кондитерские, пирожные с продажей в них разных припасов для потребления на месте, столовые, кофейные, съестные и закусочные лавки».
Законом определялось основное различие между ними: в одних заведениях разрешалась «продажа питий», в других – она не допускалась. Получившие право торговли спиртными напитками, в свою очередь, делились на три разряда.
Заведения первого разряда с помощью наружной вывески сообщали о себе следующее: «Продажа спирта, вина и водочных изделий для распития на месте произвольными мерами и вналив из графинов, по вольной цене, без обязательной для заведения торговли теми же питиями в запечатанной посуде и по означенным на этикетах ценам».
Рестораны и трактиры второго разряда были обязаны указывать на вывеске, что в отличие от «перворазрядников» они торгуют «с обязательным, по требованиям посетителей, отпуском сих питий, как для распития на месте, так и на вынос, в запечатанной посуде и по означенным на этикетах ценам». В третьем разряде продавали водку и вино только в запечатанной посуде и по ценам, указанным на этикетках.
Если у входа в «заведение трактирного промысла» отсутствовала такого рода вывеска, это должно было означать, что в нем торговля спиртными напитками не производится. Впрочем, опытных гуляк это обстоятельство вовсе не обманывало, и они знали, где всегда можно получить выпивку.
В 1900 году группа владельцев трактиров обратилась в полицию с жалобой на то, что содержатели ночных «чайных лавок», не имея патентов, преспокойно торгуют спиртным.
После введения государственной винной монополии число таких заведений резко сократилось, но время от времени полиции случалось открывать места нелегальной продажи водки и вина. Иногда подпольные шинкари проявляли такую выдумку в укрывании спиртного, что блюстителям порядка приходилось изрядно попотеть в поисках тайных складов.
В 1910 году полиция получила сведения о торговле водкой в чайной, располагавшейся в Бахрушинском переулке. Тщательный обыск ничего не дал. Хозяйка заведения Казакова уже торжествовала победу, когда один из агентов сыскного отделения для очистки совести заглянул в маленький чуланчик. В нем на полу лежал слой угольной крошки, а вдоль стен были устроены мощные полки. Сыщик, удивленный тем, что в чулане для хранения угля устроены стеллажи, тронул ближайшую к нему полку, и... раздвинулась стена. В тайнике обнаружились несколько жестяных фляг, каждая из которых вмещала немногим более 30 л водки. Под давлением неопровержимых улик, хозяйка чайной призналась, что для конспирации посетителям водку подавали в чайниках, а пили они «казенку» из чашек.
