Евгения Пищикова - Пятиэтажная Россия
А в 95-м году в элегантном журнале мне заказали материал о молодых авантюристах, стремящихся половчее и побыстрее пройти свой «путь наверх», и оттого старающихся показаться значительнее и богаче, чем есть на самом деле.
Я познакомилась не то чтобы с новыми людьми (тип вполне известный и понятный, тип молодого Растиньяка), а с новыми вещами. Вернее, с новым способом их использовать. Впервые увидела вещи-понты, вещи «на вынос», для парада, иллюзорные вещи. Поддельные телефоны Vertu, ботинки, покрашенные лаком для ногтей «под крокодила», костюмы и платья, купленные в знаменитых в те годы стоковых комиссионках «Второе дыхание» и «Вторая жизнь», автомобили, которые молодые гаеры брали на день или на ночь в автомобильных ломбардах — по дружбе и под залог единственных дорогих часов, имеющихся в этой блестящей компании. То было нежное беззащитное брюшко богатенькой Москвы.
Новые ломбарды и новые комиссионки поразили меня. В 1995 году в частном ломбарде можно было заложить машину, офисную мебель, зажим для галстука, сам галстук, если он стоит более ста долларов, обстановку гостиной, вечерние платья жены, сотовый телефон. Эти заведения были грамотными и мобильными инструментами оглушительного разорения, стремительного жизненного краха. Всякая вещь, сданная в ломбард, как-то теряет лоск, выглядит сиротливо — так, по крайней мере, мне всегда казалось в старом, традиционном, советском ломбарде. Обручальные кольца, серебряные ложки… Вещи-сироты, вещи с прошлым. Не то в новом, частном — удивительно, но все эти тряпки, все эти декорации богатства гляделись победительно. Сиротой был разоренный скоробогач, это он казался человеком с печальным прошлым. А его имущество — игрушки, тряпье — не теряло бравого вида. Оно победило слабого хозяина, не далось в руки неудачнику. Наши старые, вечные, советские вещи, за которыми мы гонялись, за которыми охотились, которые завоевывали, платили нам нерушимой верностью. А теперь вещи завоевывают нас — с азиатским коварством. И требуют верности.
ДвухтысячныеВ последние пять-шесть лет появились новые имущественные привычки и новый набор атрибутов домашнего достоинства. Что теперь-то нужно иметь, чтобы тебя считали приличным, состоявшимся потребителем? Я, конечно, описываю самый средний уровень. Самый стандартный набор — в него не входят корабли и самолеты. Просто — несущий фон обладания.
Этот наш набор украшают новые фетиши — возвращенная мануфактура, встроенная кухня со встроенной техникой, «фотки» (как наглядное подтверждение частого и правильного отдыха), машина стоимостью в годовой доход. И обязательно — что-нибудь плоское.
При покупке домашней бытовой техники раньше использовали два определения — «большой» и «маленький». Телевизор должен быть большим, а телефон — маленьким. Последнее время вошло в моду третье измерение и тотчас отменило прежние два. Все должно быть плоским. Теперь, если в доме нет ничего плоского, приличные люди друзей в гости не зовут.
Телевизор хорошо бы, чтоб висел на стене в зале, а второй пусть будет встроен в холодильник. Так вот и примирим антагонистов. Самая модная покупка 2008 года — холодильник с жидкокристаллической телевизионной панелью на дверце. И вся эта красота тоже должна быть встроена — в кухню.
Ничего не стоит домашний уклад, если в квартире нет Великой Кухонной Стены. Первый раз в отечественной вещевой истории и холодильник, и телевизор, и младшие их сестры — стиральная и посудомоечная машины — стали одноразовыми предметами. Теперь их нельзя перевезти на другую квартиру, передать по наследству и даже сослать на дачу, где они могли бы на покое дожить свой век. Они перестали быть семейными сокровищами и стали частью декорации. Потому что Кухонная Стена строится как декорация — с грубым фанерным задником, молотками и пилами, вбиваемыми в хлипкую межкомнатную перегородку, и со сверкающим лукавым фасадом. Иной раз кухню украшают никелированным стрип-шестом, на который крепится неудобный высокий столик-стойка. Сверху прикручивают крошечные галогенные лампочки, которые ни к чему не нужны. Зато все сияет и искрится, как в журнале «Идеи для дома». Подмостки готовы. Осталось только купить стеклянный стол, а на полочке расставить фотки. Проходите, дорогие гости, осторожнее, стол не заденьте. Давайте-ка мы вам покажем наши последние фотографии из Египта. Потом? Ну, как скажете… Прошли те времена, когда можно было полакомить ближний круг парой-тройкой десятков отпускных фотографий. По нынешним временам сотню-другую снимков из отпуска отказываются добровольно смотреть даже лучшие подруги, любящие матери и забитые дети. Фотография начиналась как способ сгущения жизни, а стала использоваться для ее разжижения. Ужасное чудо цифрового фотоаппарата состоит в том, что запечатленных мгновений сделалось так много, что они стали менее ценными, чем не запечатленные. Недавно я была в гостях. Молодые энергичные хозяева (спорт, путешествия, морковный сок, двое прелестных ребятишек) с гордостью признались, что их фототека достигла размеров удивительных — пять часов непрерывного просмотра. И еще у них девятьсот часов домашнего видео. Я была раздавлена. Два месяца по шестнадцать часов в день нужно провести у телевизора, чтобы просмотреть эту жизненную свалку полностью. Проглядывает новая концепция старости — будет чем заняться долгими вечерами. Кто не мечтал вернуться в молодость? Пожалуйте, вот она — прекрасная, обычная, занудная, ежедневная. И ничего-то не приукрасишь, ничего не додумаешь, ничего не домечтаешь. «В юности, внучек, я была красавицей!» — «Что ты, бабушка, врешь — вот у тебя прыщ под носом и маникюр облупился»; «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли!» — «А чего в этой чуши прекрасного-то? Все как у всех — действительно, чушь».
Меня заинтересовало — отчего все бытовые прозвища фотоаппаратов связаны, так скажем, с водной стихией?
Лейка, мыльница…
Медленно текут воды времени, и кто там прыгает то с лейкой, то с мыльницей? Это наш фотолюбитель время останавливает, вооружившись подсобными предметами. И все больше, больше старается, оптом останавливает. Ну, время и отомстило, конечно. Уловленное, стоячее, отразило все, что смогло: героя и пустоту. Так-то оно так. Но все «фоткаются». Это важная часть принятого образа жизни. Я знаю даму, у которой на сайте «Одноклассники» размещено двести тридцать фотографий.
***Каковы же итоги прошедших двадцати лет товарного изобилия? Наши вечные вещи стали одноразовыми. Они достают нас, а не мы их.
Главное высказывание, главный смысл большого советского вещевого набора дышал утешением. Квартира есть? Дача есть? Стенка, хрусталь, ковер имеются? Ну все, отдохни.
А высказывание сегодняшнего набора совсем-совсем другое. Трехкомнатная квартира? Машина какая? Уже пять лет машине-то. Кухня, Египет? И это все? Ты что, старик, какой отдых? Давай-ка на работу. Ты ведь верный покупатель, ты должен поклясться в верности своим прекрасным имущественным идеалам. Поклянись жить не хуже соседей. Поклянись завидовать, завидовать и завидовать; и до конца своей жизни не уставать удивляться, откуда только люди деньги берут! Поклянись пропадать поодиночке, и никогда не хватать друзей за руки — а вдруг в этот момент они приметят нужную им вещь? А руки-то заняты! А если ты дрогнешь и нарушишь эту клятву, пусть лопнут твои новые пластиковые окна.
Замироточил
Удачники и неудачники по разные стороны экрана
На улице возле летнего кафе три милиционера сидели и кушали шашлык. И так хорошо они кушали, что трудно было потихоньку за ними не подглядывать. Круглый пластмассовый стол казался игрушечным под грудами нарядной еды. Сами сотрапезники тоже были прекрасны. Они чокались ослепительными водочными рюмками, и, когда тянулись друг к другу, форменные брюки трещали на их исполинских крупах. Чокаясь, они сшибали ладони в жесте дружества и приязни, приобнимали друг друга, свободно и весело упивались торжеством мужества и братства. Три мушкетера! Лицеисты! И тут я заметила, что еще один наблюдатель, помимо меня, неотрывно глядит на милицейский столик — маленький испитой мужичок. Он смотрел на милиционеров так, как однажды предпасхальной ночью таракан в моей кухне смотрел на кулич в целлофане. Кулич был голландский, весь в зеленых, алых и золотых цукатах. Я включила свет, а таракан не двинулся. Стоял на столе и смотрел. И я поняла, что могу его убить, и он стойко унесет в могилу это виденье неземной красоты. Мужичок обернулся ко мне и сказал: «До чего же красиво… Их бы в телевизор — и смотреть, смотреть…» И я согласилась со случайным своим собеседником. Милиционеры казались персонажами совершенно нездешними — они должны были бы жить в телевизоре, где живут весь прочий блеск, красота, удача и успех. А наша с мужичком судьба — сидеть на диване и смотреть, смотреть, смотреть…
