Владимир Губарев - Атомная бомба
К сожалению, мнение И.В. Курчатова было учтено лишь отчасти: Спецкомитет при ГКО был создан только после взрывов А-бомб в Хиросиме и Нагасаки. Впрочем, это уже другая страница истории. А в конце 1942 года ситуация на фронтах великой Отечественной еще оставалась очень тяжелой и Сталина, которому Молотов направил доклад Курчатова, волновало то оружие, которое могло появиться в ближайшее время, то есть через месяцы… Но тем не менее несколько распоряжений ГКО было принято, они касались как создания лабораторий и установок, так и добычи урана.
1942-й год стал своеобразным рубежом в истории создания ядерного оружия. В Прологе «Атомного проекта» была поставлена точка. Уже с января 1943-го начинает разворачиваться первый акт драмы, которая будет называться в США «Манхэттенским проектом», а у нас «Атомным проектом». Ощущения того времени очень точно передал великий Вернадский, который написал в ноябре 42-го:
«Необходимо серьезно и широко поставить разработку атомной энергии актин-урана. Для этого Урановая комиссия должна быть реорганизована и превращена в гибкую организацию, которая должна иметь две основных задачи. Во первых — быстрое нахождение богатых урановых руд в нашей стране, что вполне возможно. И во-вторых — быструю добычу из них нескольких килограммов актин-урана, над которыми могут быть проделаны новые опыты в аспекте их прикладного значения. Мы должны быстро решить вопрос, стоим ли мы, как я и некоторые другие геохимики и физики думают, что мы стоим перед новой эрой человечества — эрой использования новой формы атомной энергии или нет.
Ввиду тех огромных разрушений народного богатства и народного труда фашистскими варварами мы должны быстро выяснить, насколько это действительно удобно и реально использование этой формы атомной энергии».
Лейтенант «учит» Сталина
О письме Г.Н. Флерова Сталину знает каждый, кто хоть немного прикасался к истории «Атомного проекта». И эта легенда выглядит весьма эффектно: мол, лейтенант Флеров из Действующей армии написал вождю, что, по его мнению, на Западе идет работа над атомной бомбой (все материалы засекречены!) и что надо немедленно начинать эту бомбу делать у нас… Сталин прочитал письмо лейтенанта, тут же запросил мнение специалистов, и те подтвердили выводы Флерова, что вызвало множество удивительных событий: вызов ученого в Москву, беседу с ним Курчатова и моментальное включение Флерова в активную работу по «Атомному проекту».
В этой истории все выглядят очень красиво: и Флеров, размышляющий на своем аэродроме о путях развития ядерной физики — он был техником-лейтенантом 90-й отдельной разведывательной эскадрильи Юго-Западного фронта, и вождь всех времен и народов, который внимательно читал письма с фронта и прозорливо выбирал из них самые важные.
Именно так рождаются легенды.
На самом деле все было иначе.
В архивах подлинник письма Г.Н. Флерова Сталину не обнаружен. Иное дело, его обращения к И.В. Курчатову.
Вместе с К.А. Петржаком Флеров в канун войны проводит серию уникальных экспериментов по спонтанному делению ядер. Эти работы сегодня являются хрестоматийными, но в то время оценить их могли только специалисты. Флеров и Петржак не входили в число тех ученых, которые «бронировались» от фронта, а потому они попали в Действующую армию. «Защитить» ученых могла бы Сталинская премия, на которую их выдвинула Академия наук. Однако премия не была присуждена. Тогда зашла речь о повторном выдвижении… И тут активную роль играет Курчатов. Переписка с ним Флерова сохранилась.
17 февраля 1942 года Флеров пишет Игорю Васильевичу:
«Засыпал Вас письмами. Их количество — показатель моей не слишком большой занятости, сумбурное же содержание показывает, что все еще серьезно отношусь к своей прежней научной «деятельности», считая свою работу сейчас временным и не слишком целесообразным явлением…
Я недавно посылал письмо т. Кафтанову — просил разрешить нам заниматься ураном… Я буду ждать ответа тов. Кафтанова еще 10 дней, после чего буду писать еще одно письмо в Москву же. Может быть это самогипноз, но сейчас убежден, что уран, если и будет использован, то только для мгновенных цепных реакций, причем опасность этого действительно реальна, запал может быть легко осуществлен с внутренней постановкой опыта. Конечно, еще далеко не ясно, получится у нас что-нибудь или нет, но работать, во всяком случае, необходимо».
И тут же Флеров высылает рукопись своей статьи «К вопросу об использовании внутриатомной энергии» Курчатову.
Тот добивается, чтобы Комиссия при СНК СССР по освобождению и отсрочкам от призыва (а только она в годы войны освобождала от службы в Действующей армии) отозвала Г.Н. Флерова с фронта. Это было сделано. Однако отсрочка ученому давалась только на 1942 год.
И тогда в судьбу Флерова вмешивается его учитель академик А.Ф. Иоффе.
В одном из своих писем Флеров довольно резко высказывается об академике Иоффе, считая, что именно он повинен в приостановке работ по урану. Абрам Федорович знает об этом. Но тем не менее по просьбе Курчатова как вице-президент АН СССР обращается к С.В. Кафтанову:
«…Г.Н. Флеров (выдвинутый в 1940 году кандидатом на премию имени Сталина) является одним из наиболее осведомленных, инициативных и талантливых работников по проблеме урана в СССР. Я считаю поэтому необходимой демобилизацию его и привлечение к разработке специальных научных вопросов, и в частности проблемы урана в СССР».
И как приложение вице-президент посылает расчеты Флерова по урановой бомбе.
Это обращение играет решающую роль: Флеров отозван из армии, он приступает к работе по «Урановому проекту». Однако Уполномоченному ГКО по науке С.В. Кафтанову вскоре приходится еще раз помогать Флерову.
Тот направлен в Ленинград, чтобы подготовить к отправке в Москву материалов и оборудования из ЛФТИ. Там ученый неожиданно заболевает. Курчатов очень встревожен, и об этом свидетельствует его письмо Кафтанову:
«Сообщаю Вам, что 23 декабря 1942 г. в Казани на имя академика Иоффе А.Ф. получена из Ленинграда от 10 декабря 1942 г. телеграмма о том, что Флеров Г.Н. серьезно болен. Положение его, по полученным сведениям, весьма тяжелое. Необходимо Ваше личное срочное вмешательство… Ваша телеграмма т. Жданову или т. Кузнецову в Ленинград с просьбой оказать быструю и эффективную помощь т. Флерову имела бы решающее значение…»
Будущий академик Г.Н. Флеров был спасен.
Заканчивался 1942 год. Страшный и жестокий год великой Отечественной войны. Он стал переломным в истории «Атомного проекта СССР» — работы по урановой проблеме, приостановленные с нападением фашистской Германии, возобновились.
О том, что в Америке разворачивается «Манхэттенский проект», еще известно не было…
«бомбы нет: плохо работаем!»
Начало 1943 года. На фронтах чуть полегче.
Разведка продолжает поставлять материалы по созданию урановой бомбы в Америке и Англии.
В. М. Молотов изредка получает информацию о состоянии дел, но урановая бомба его не очень интересует — наверное, он не верит в возможность ее создания. Однако как заместитель председателя Государственного Комитета Обороны реагировать он не может. Тем не менее аппарат Молотова работает, и сведения, которые он поставляет своему шефу, неутешительные:
«Решения ГОКО по урану выполняются очень плохо, что видно из прилагаемых справок.
По обоим решениям ГОКО работы в установленные сроки выполнены не будут. Ни Академия наук, ни Наркомцветмет серьезно этим делом не занимаются, работа в значительной степени идет самотеком.
После состоявшихся решений по урану тт. Первухин и Кафтанов самоустранились от наблюдения за выполнением этих решений. Тов. Попов (Наркомгосконтроля), на которого лично было возложено наблюдение за выполнением Постановления ГОКО от 27.Х1.1942 г. «О добычи урана», также серьезно проверкой не занимался…»
Опытный аппаратчик и «царедворец» (он таким вошел в историю) Вячеслав Михайлович Молотов прекрасно понимает, что расплата за бездействие бывает беспощадной. «Дядя Джо» (так Сталина называют американцы) непременно накажет за медлительность и пренебрежение его распоряжениями — а именно он в 1942 году, самое тяжелое военное время, распорядился о поддержки работ по урановой бомбе, хотя, судя по всему, не очень верил в ее создание. Но американцы, судя по данным разведки, работают, а они не будут напрасно выбрасывать деньги на ветер, уж это-то Молотов знал хорошо.
И сразу же он подписывает новое распоряжение ГКО, в котором ответственность за работы по урану возлагается на конкретных лиц, с которых при необходимости можно будет спросить в полной мере. В документе значится:
