Платон Беседин - Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня
Впрочем, к вандалам, пусть и в таком размахе, не привыкать, а вот предупреждения о готовящихся терактах были действительно неприятны. Их, спасибо ответственным службам, не случилось – провокаторов отлавливали на подъездах к Севастополю.
Эти notabene – для понимания образа действия тех, кто в России и Украине ожидаемо расчехлил критические пулемёты, чтобы в…надцатый раз попытаться изгадить святой праздник. И ленточка им не нравилась, и акция «Бессмертный полк», и сам факт торжеств, и то, что «Россия украла праздник». Баламуты и гнусики бесновались так, что напоминали вампиров, боящихся света.
Но как с первыми криками петуха, с первыми солнечными лучами нечисть разбегается по могилам и норам, так ересь и гнусь изгоняются 9 мая. В день Великой Победы Свет побеждает Тьму, снова и снова – вот уже семьдесят лет.
В Севастополе это понимаешь особенно ясно. Образ Родины выкристаллизовывается здесь, огранённый, словно алмаз. Нет места девиациям и сомнениям, нет пространства для напраслины и злословия. Слова Льва Толстого о чувстве мужества, гордости от пребывания в Севастополе становятся 9 мая и образом действия, и манифестом, обагрённым кровью, подтверждённым сотнями тысяч жизней.
Крым – всегда status in statu, а Севастополь – ещё одно отдельное государство. Особенный город, как писали о нём и Твен, и Паустовский, и Эко, и Грин. Вот и 9 мая люди подчёркивали уникальность Севастополя в разговорах. Его история – это летопись воинской славы, доблести, чести. Живя, приезжая сюда, впитываешь волю, мощь города на клеточном уровне. Кто не ощутит скорбь на 35‑й батарее? Кто не испытает душевный и духовный подъём на Сапун-горе? Эта земля святая.
Оттого из года в год люди едут в Севастополь к 9 мая. Чтобы причаститься Великой Победой.
В этом году праздник особенно интернационален. Якут братается с индусом у Памятника затопленным кораблям. Кавказец что-то эмоционально объясняет негру у вновь открытой церкви архистратига Михаила. Невероятное смешение красок, лиц. Люди поздравляют друг друга с Победой на разных языках и наречиях. И маленькая азиатка в пилотке, стоя рядом со мной на улице Нахимова, пробует скандировать «спасибо».
Ясный, солнечный день. Пахнет сиренью. Вдоль городского кольца установлены 7‑метровые тюльпаны. Идёт боевая техника: БМП, «Грады» – огромные тёмно-зелёные мамонты. Реют флаги, знамёна: российский, Андреевский, ДНР, Новороссии, Франции, Украины, Красной Армии. Едут ретроавтомобили. В них – одетые в советскую форму молодые люди. Рычат мотоциклы «Ночных волков», их всадники приветствуют Севастополь. Присутствие байкеров мне непонятно, но людям они нравятся. Пешие колонны: курсанты, военные, ветераны, коммунисты с фотографией Сталина, заключённой в алую пятиконечную звезду. И конечно же, «Бессмертный полк». Всем им скандируют: «Се-вас-то-поль», «с Днём По‑бе‑ды», «спа‑си‑бо», «Рос‑си‑я».
До этого же было авиашоу. После будут посещение музеев и кораблей Черноморского флота, автомотокросс на Сапун-горе, полевая кухня, детские патриотические праздники, крестный ход и гала-концерт на площади Нахимова, где зрители, подпевая, хором исполнят песни советских лет. Особо прозвучит «Хотят ли русские войны». И громыхнёт артиллерийский салют, и огненные цветы украсят небо, и раскатистое «ура» огласит набережную, корабли, равелины.
Органично, размеренно, внятно. Без суеты, пафоса. Без политических акцентов. Когда каждая деталь дополняет другую. Это не массовые гулянья, нет, но материальное воплощение коллективного разума и воли.
Азиаты фотографируют, русские итальянцы из Пьяченцы, с которыми мы познакомились у Вечного огня, кричат «ура», распаренный человек в майке московского «Спартака» повторяет: «Это лучше, чем во Франции, это лучше…» Похоже, никакие санкции, никакая блокада неспособны смирить дух города-героя, города-победителя.
Ведь в краеугольном камне его – героизм, величие предков. Людей-титанов, подобно Георгию Победоносцу, пронзивших Древнего Змия. Память о Победе над ним охраняет, питает город. И вдохновляет новых победителей.
Мне повезло. Мой дед, участник Великой Отечественной войны, жив. В этом году ему должно исполниться 90. Он защищал Сталинград, освобождал Польшу. Прошёл голод 1933 и 1937 годов. Воспитал детей, внуков. 9 мая я вновь поклонился ему. Ведь это – главное. Поклониться должен каждый, живым и мёртвым.
Потому что пока жива память о Победе, жива и Россия. Живы и мы.
Меня спросили недавно:
– Вас представлять как русского или как украинского писателя?
– Это принципиально? – удивился я.
– Да, – насупился собеседник.
Конечно, я уже слышал данный вопрос. И даже, с той или иной степенью успешности, отвечал на него ранее. Но сейчас, после раздрая российско-украинских отношений, когда точка невозврата, говорят, уже пройдена, разбираться с подобными вопросами стало труднее. Особенно если собеседник излишне ангажирован и упрям.
Да, я, безусловно, русский писатель. Потому что пишу, думаю на русском языке, а язык – это интеллект, душа народа, как заметил Чуковский, и продолжаю традиции русской литературы. Мне близки Достоевский, Чехов, Толстой, Лесков, Трифонов более, чем, к примеру, Франко, Квитка-Основьяненко или Шевченко.
И между тем для меня первичен Гоголь, а с его национальной идентификацией тоже всё не так просто. «Знаю, – писал Николай Васильевич, – только то, что никак не дал бы преимущества ни малороссу перед русским, ни русскому пред малороссом. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой – явный знак, что они должны пополнить одна другую». Действительно, если и быть, так мне кажется, то быть вместе: и на уровне стран, народов, и в каждом человеке.
Я вырос, жил в Севастополе (пять лет мне довелось быть в прекрасном Киеве), во мне сидит то, что принято называть русской ментальностью. Родился в Советском Союзе, но в шесть лет портом моей приписки стала Украина. Я не выбирал, не давал на это согласие – так распорядились история и другие люди.
Выкатывать на палубу ядра, дабы заряжать пушки для стрельбы в Украину, как делают это многие крымчане, – я не хочу. И не буду. Мне нравится Украина: её люди, просторы, культура, язык – они сделали меня чище, свободнее, богаче. Я люблю эту страну.
Но это не отменяет того, что я всегда был русским. С украинским паспортом.
Однако в условиях войны – как минимум, информационной – между Россией и Украиной быть русским украинцем, кажется, невозможно. Вернее так – не разрешают. Претендуют даже на то, чтобы кто-то в принципе был. Тянут, как на дыбе, в разные стороны. И в конечном итоге – разрывают.
У Юрия Трифонова в романе «Старик» есть чудная фраза: «Вот этого не понимаю: чёрные да белые, мракобесы да ангелы. И никого посерёдке. А посерёдке-то все. И от мрака, и от бесов, и от ангелов в каждом…» Да, те, кто посерёдке, прежде всего и страдают. Те, кто не хочет примыкать ни к одним, ни к другим мерзавцам и прохиндеям. Но те, кто во что бы то ни стало всегда остаётся со своим народом.
Думать – не в моде. Думать – неактуально. Ведь думать – значит искать выход, сомневаться. Для чего? Если всё и так однозначно, если всем всё давно разъяснили.
Смотрите, как хорошо получается. Есть добро и есть зло. Они маркируются в зависимости от того, кто расставляет флажки, и уже в таком виде скидываются в массы. Тем остаётся лишь открывать рты и глотать яд, несмотря на слабую печень и поджелудочную. Ложка за ложкой потреблять вражду, смуту и разделение. Но люди кушают это. И кушают охотно.
Ни тени сомнений, ни отблеска истины – всё выкрашено в один цвет. Такой, чтобы максимально скрыть изъян шаткой логики.
Мне говорят в Киеве: «Российские СМИ врут». Мне говорят в Москве: «Украинские СМИ врут». И прикрывают одно другим: мол, а что, те лучше? Будто можно противопоставить одной нелепице другую, выяснив, кто гуманнее – Вельзевул или Левиафан.
Думаю, что когда судный день настанет, на этом или на том свете, и на скамье окажутся те, кто рассорил Украину с Россией, СМИ будут судить первыми. Слишком много мерзости, лжи они сгенерировали. Но и те, кто ретранслировал эту позорную гнусь, наложив табу на использование своего мозга, получит не меньшее наказание. Потому что глупость – не оправдание. Наоборот.
Она порождает ощущение ложной истины, наделяя её носителя чванством и самоуверенностью. «Правота разделяет пуще греха», – писал Бродский. А правоты стало много. Её отмеряют в неограниченных количествах каждому, ещё и просят взять немножечко сверху. Не уроните, донесите домой, пожалуйста. Правдой и правотой завалены полки, забиты телеканалы. Возможно, Геббельс, не переодевайся он в простого солдата и не трави себя мышьяком, хлопал бы ресницами и взлетал. От ощущения собственной значимости.
