Роберт Кэрсон - Ныряющие в темноту
Чаттертон бросился к таксофону, чтобы сообщить Колеру о новых сведениях.
— Невероятно, — сказал Колер. — ВМС послали группу морских охотников за «U-869», но так ее и не достали, даже не обнаружили: мы бы знали, если бы они ее нашли. Субмарины не уходили от соединений противолодочных кораблей в 1945-м, Джон. Этот Нойербург был еще тот командир.
Минуту они оба молчали.
— Мы нашли вовсе не «U-857», — произнес, наконец, Колер. — Мы нашли «U-869».
— Мы нашли «U-869», — сказал Чаттертон. — Это была «U-869» с самого начала.
Все еще не выясненным оставался вопрос с донесением о потоплении «U-869» в районе Гибралтара двумя кораблями — «Л’Индискре» и боевым кораблем США «Фаулер». Во всех военно-исторических книгах было написано именно так. Чаттертон и Лэндер побежали в Центральный архив ВМС и запросили отчеты об атаковании и потоплении «U-869». Через несколько минут они смотрели на то, как была исковеркана история.
28 февраля 1945 года американский эсминец охранения «Фаулер» установил сонарный контакт в районе к западу от Рабата, к юго-западу от Гибралтара. «Фаулер» сбросил тринадцать глубинных бомб. Последовало два взрыва, и на поверхности были замечены предметы «неустановленного происхождения». «Фаулер» сбросил еще несколько глубинных бомб. Когда дым рассеялся, протралили зону, где плавали предметы, которые «имели вид комков и шариков нефтяной слизи, но образцы подняты не были». Эсминец прочесал район в поисках других свидетельств, но ничего не нашел.
Несколько часов спустя французский патрульный корабль «Л’Индискре» установил сонарный контакт в этом же районе, что «вынудило большой черный объект всплыть на поверхность и тут же погрузиться». Корабль не смог идентифицировать объект и не нашел никаких обломков.
Разведку ВМС не впечатлили атаки и представленные шаткие доказательства. Она присвоила обеим атакам степень «Джи» — никакого ущерба.
Но Чаттертон, читая донесения, заметил, что послевоенные аналитики вскоре поменяли степень «Джи» на «Би», т. е. возможное потопление.
— Зачем они это сделали? — спросила Лэндер.
— Я видел такое раньше, — ответил Чаттертон. — Послевоенные аналитики стремились установить местоположения пропавших немецких субмарин. Одной из них была «U-869». У аналитиков не было сведений о перехваченных радиограммах (тогда это было совершенно секретно), поэтому они не знали, что «U-869» шла к Нью-Йорку. Они проверили немецкие документы. Немцы полагали, что, получив новый приказ, «U-869» направляется к Гибралтару. Послевоенные аналитики прочитали об атаках «Фаулера» и «Л’Индискре» возле Гибралтара, связали эти атаки с «U-869», изменили степень «Джи» на «Би», и дело сделано.
Чаттертон снова побежал к таксофону. Он сказал Колеру, что авторы исторических книг опять ошиблись.
— Мы нашли «U-869», — сказал Колер. — Мы нашли Хоренбурга, да?
— Хоренбург был там все это время, — сказал Чаттертон. — Подумай об этом, Ричи. Если возникли проблемы с радиосвязью между «U-869» и центром, Хоренбург был в самой гуще этого. Он был старшим радистом. Послушай Ричи, у меня кончаются деньги. Но скажу тебе одно: Хоренбург наверняка находился там во время всей этой истории.
ГЛАВА 12
«МЫ НЕ ВЕРНЕМСЯ»
Судоверфь Дешимаг, Бремен, Германия.
Январь 1944 года.
Холодным утром нового года, когда в Берлине все еще тлели руины от последних британских бомбардировок, сотни молодых людей съезжались в район верфей Дешимаг в портовом городе Бремен, чтобы начать подготовку к морской службе. Многие везли с собой лишь чемоданчики с одеждой и, возможно, фото любимых и талисманы на счастье. Примерно пятидесяти из них сообщили, что они станут экипажем субмарины с временным номером «W1077». А через несколько дней эта субмарина вступит в строй под номером «U-869».
Всего лишь горстка из парней имела опыт службы на подводном флоте, многие пошли на эту службу либо добровольцами, либо были отобраны благодаря имеющимся техническим навыкам и предыдущему опыту. В среднем, это были юноши не старше двадцати одного года, почти половине (22-м) из них не было и двадцати, включая одного семнадцатилетнего паренька. Все они были бесконечно далеки от экипажей образца 1939 года, когда У-Ботваффе набирала лучших из лучших.
Среди самых опытных моряков, приписанных к «U-869», был Герберт Гушевски, радист и ветеран трех боевых походов на борту «U-602», которому был всего двадцать один год. Гушевски считал себя счастливчиком, потому что выжил. Он получил приказ сойти с «U-602» прямо накануне ее последнего рокового похода, тяжелые потери среди личного состава подлодок привели к нехватке радистов, и его навыки понадобились в другом месте. Гушевски был тогда ужасно расстроен — члены экипажа были ему как братья, а сама подлодка стала для него родным домом. «U-602» вышла в район Средиземного моря и не вернулась из похода.
Когда Гушевски распаковывал вещи этим вечером в Бремене, кто-то постучался в дверь.
— Кто там? — спросил Гушевски.
— Член экипажа, — ответили ему.
Гушевски открыл дверь. Человек с волнистыми русыми волосами и темными, как у пикового валета, глазами спросил, может ли он войти. Человек представился как Мартин Хоренбург, старший радист, приписанный к «U-869». Он сказал, что будет рад служить вместе с Гушевски.
Гушевски пожал Хоренбургу руку, но сердце его упало. Он ожидал, что именно он будет старшим радистом. Однако Хоренбург был выше по рангу — Funkmeister (мастер-радист). Они немного пообщались прежде, чем пожелать друг другу спокойной ночи. «По крайней мере, — думал Гушевски, закрывая дверь, — этот парень кажется умным, способным и покладистым. Похоже, что Хоренбург — человек чести».
Общий сбор команды состоялся только через пару дней. Накануне несколько человек, приписанных к «U-869», включая Гушевски и Хоренбурга, поднялись вверх на фуникулере верфи Дешимаг, надеясь увидеть свою подлодку. За воротами дизельные выхлопы, смешиваясь с запахами моря и рыбы, обволакивали территорию ароматом морской войны. Они спросили, где стоит их «U-869». Охранник указал им на один из причалов.
Да, там она и стояла. Продолговатый и скрытный сигарообразный корпус спускался под углом к воде со стороны носа и кормы. Она была похожа на бровь, которую море приподняло, чтобы рассмотреть нечто интересное. Со всех сторон она была выкрашена в маскировочный серый цвет, который совершенно невозможно отличить от рассвета до заката или от заката до рассвета, — вот так сутки напролет субмарины представляют собой смертельную угрозу. К боевой рубке «U-869» были прикреплены олимпийские кольца в знак того, что ею будет командовать выпускник морского училища 1936 года, года проведения берлинской олимпиады. Какое-то время Гушевски стоял, потрясенный видом этой боевой машины. Во всех отношениях — вооружение, размер, конструкция — она, похоже, превосходила лодку типа VII, на которой он служил до этого. «Никакого сравнения, — думал он. — Это великолепная лодка. Она совершенно другая».
В течение нескольких недель команда «U-869» вместе с другими подводниками проходила на верфи общую подготовку. Они не знали только трех старших офицеров подлодки — командира, старшего помощника и старшего механика. Пока лодка не пройдет приемку в конце января, они могут только гадать о том, какие люди поведут их за собой на войну.
Приемка была назначена на 26 января 1944 года. В этот день члены команды, приписанные к «U-869», одетые в морскую форму, шли к причалу, где стояла подлодка. Это был первый раз, когда люди собрались вместе как экипаж. Офицер скомандовал «смирно» и начал перекличку: «Бризиус, Дагг, Дитмайер, Дитц…», пока все члены экипажа не подтвердили свое присутствие. Все это время подводники пытались боковым зрением рассмотреть стоящего в стороне высокого, широкоплечего и очень красивого брюнета. Он своими темными, пронзительными глазами наблюдал за происходящим. Они знали, что это их командир, — видели военную выправку и уверенность в его спокойном дыхании, силу в его лице с тевтонскими чертами. Парни выросли в стране, где на стене в каждом доме непременно имелось изображение героического и непобедимого командира подлодки, человека, которому все было по плечу. Теперь, в лице двадцатишестилетнего Гельмута Нойербурга, этот образ ожил.
Подводники взобрались на борт субмарины и построились в три ряда на юте, руки по швам, по стойке смирно. Капитан третьего ранга Нойербург смотрел поверх голов своих людей, поверх моря, в сторону Германии. К этому времени команда знала, что это первый рейс Нойербурга в качестве командира, некоторые даже шептались о том, что он был до этого пилотом Люфтваффе, а потом пошел добровольцем на подводный флот. Нойербург обратился к экипажу из-за «решетки зимнего сада».[3] Он произнес краткую речь на безупречном немецком языке, голос звучал по-военному строго. Он сказал всего несколько слов, официально и без эмоций. Но этих слов вполне хватило, чтобы даже такой ветеран, как Гушевски, подумал: «Этот человек очень храбр и опытен. Такому голосу не станешь перечить. Такому человеку лучше повиноваться».
