Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Руководящие круги московского общества, конечно, откликнулись. Отзывчивые обычно на горе народное, они и здесь оказались на своем посту. Центральное бюро при Городской управе по оказанию помощи семьям запасных и лицам, пострадавшим от войны, деятельно принялось за беженцев и оказало им первоначальную поддержку.
В первые дни войны это было не так трудно. Тогда еще не начинались занятия в городских школах и помещения их, предоставленные городом в распоряжение бюро, были отданы беженцам. В этот период через эти школы прошло до 700 таких «пострадавших от войны» беглецов. Одних пристроили на места в Москве, другим дали работу в провинции, третьих разместили в Москве на платных или бесплатных кооперативных квартирах.
Но по мере того как уезжали одни, освобождая Центральное бюро от заботы о них, приезжали другие; число беглецов росло изо дня в день, продолжает расти и теперь. Но теперь, однако, положение существенно изменилось. В городских школах начались занятия, и помещений у Центрального бюро нет, уменьшаются и средства, – ведь помимо беженцев на бюро лежит забота и о семьях запасных, и вопрос о помощи первым принимает все более острый характер.
Воззвание бюро к московским домовладельцам и квартиронанимателям о предоставлении для беженцев квартир и комнат успеха не имело. Разве только владельцы кружевной фабрики в Саввинском переулке, на Девичьем поле, откликнулись и предоставили бюро (совершенно безвозмездно) ветхий фабричный корпус, состоящий из двух больших сараеобразных комнат, в которых может быть помещено до 70–80 человек.
В этом помещении бюро образовало временный пункт для прибывающих беженцев. Здесь они остаются по возможности недолго, до тех пор, пока для них не подыскивается какая-нибудь работа или более или менее удобная для продолжительного пребывания квартира.
Некоторые москвичи – особенно после того, как было запрещено принимать на частные квартиры раненых, – охотно приняли в свои дома беженцев, окружили их вниманием и заботой. Этим повезло. Но остальные?..
Зайдите во временный приют в Саввинском переулке (дом № 4). Кого только вы не встретите здесь!
Редактор калишской газеты, оставшийся без средств и без работы, разоренная калишская семья из семерых человек, мужчин и женщин, приехавших в Москву без денег, без теплого платья, ткачи из Здунской Воли, фотограф из Лодзи, жена подпрапорщика с шестью детьми от 9 до 11/2-годичного возраста, конторщики, слесаря, плотники из местечек Западного края и масса других таких же, как и они, обездоленных людей, еще не пришедших в себя от всего перенесенного.
В холодном фабричном корпусе, на деревянных нарах, покрытых соломенными тюфяками, они терпеливо ждут помощи общества. Не подачки, а помощи, потому что все они умеют работать и хотят работать. И работу – в этом сомневаться не приходится – общество наше им даст…»
В обращении Центрального бюро от 16 сентября указывалось, что под его опекой продолжало оставаться до двухсот беженцев, в том числе множество детей. Но уже спустя два дня газеты сообщили, что такое же количество людей, выбитых войной из родных мест, стало прибывать в Москву ежедневно. «И городу, – отмечал один из репортеров, – приходится волей-неволей снова брать на себя заботу о прокормлении их и отправке по железным дорогам». Для оказания помощи беженцам Центральное бюро открыло на Александровском вокзале специальный пункт.
В октябре Городской управой в Москве было устроено 14 приютов для беженцев, рассчитанных на прием тысячи человек. В одном из таких заведений – в приюте для семей лиц, призванных в армию, открытом в доме Горбовых в Харитоньевском переулке, – для выходцев из западных губерний было отведено десять комнат, столовая и швейная мастерская для работы с 80-ю швейными машинами. Особенность этого места отмечал репортер городской хроники:
«Здесь предполагается устраивать беженцев семействами, так как до сих пор почти во всех приютах им приходилось жить в общих камерах: отдельно мужчины и отдельно женщины, что было стеснительно для семейных. Для выяснения количества этих последних и необходимого для них числа помещений член Управы В. Н. Григорьев предпринимает специальный объезд всех устроенных для беженцев помещений».
Примером помощи комиссии С. В. Бахрушина со стороны домовладельцев служит поступок Н. И. Скалкиной-Девойот – владелицы знаменитого в Москве «Ресторана Скалкина». Благодаря ей и специально образованному под ее началом дамскому комитету в помещении ресторана было устроено пристанище на 350 человек. Большие залы приспособили под общежития для одиноких мужчин и женщин, а семейных разместили в артистических уборных. Одно из помещений отвели под «очаг» (ясли) для детей. Приют просуществовал до января 1915 года, когда хозяйка ресторана решила, что «гостям» пора и честь знать.
Кроме органов городского управления на помощь беженцам приходили различные общественные организации. Так, правление Московского общества грамотности просило отзывчивых людей помочь ему в приискании заработка учителям и учительницам народных училищ, бежавшим из местностей, занятых неприятелем. Само Общество смогло приютить 14 работников просвещения. «Семьи некоторых из них взяты в плен или пропали без вести», – сообщали газеты.
Не покладая рук трудились осенью 1914 года члены польского благотворительного общества. Прием беженцев и их распределение по квартирам проходили в помещении польской библиотеки в Милютинском переулке. Польское общество совместно с Центральным бюро установило постоянные дежурства на вокзалах по встрече беженцев. По поводу приезжавших в Москву поляков газета «Утро России» писала:
«Среди прибывающих беженцев усилился элемент лиц интеллигентных профессий. Имеются артисты, художники, журналисты. На днях приехал директор цирка вместе со своей труппой. Для этих лиц будет устроена отдельная квартира.
Начинают поступать пожертвования из центральных губерний России, куда донесся слух об отчаянном положении польских беженцев.
Многие русские фирмы предлагают польскому благотворительному обществу места для беженцев.
На днях отправлена в одну из центральных губерний партия токарей и каменщиков».
Так же интенсивно работали еврейские благотворительные организации. В прессе отмечалось, что основная часть евреев-беженцев оседает по пути, находя приют у единоверцев в крупных центрах Юго-Западного края. И все же довольно много их добиралось до Москвы. Частично они находили приют и продовольствие с помощью Центрального городского бюро, которое ходатайствовало перед московской администрацией о предоставлении права жительства тем из беженцев, которые его не имели. В большинстве случаев такие просьбы удовлетворялись в короткие сроки. Часть беженцев пользовалась помощью московских еврейских благотворительных учреждений. «Более состоятельным находят дешевые помещения, – сообщала газета “Утро России”, – беднякам же оказывается помощь из сумм благотворительных обществ. На днях происходило совещание еврейских общественных деятелей. Решено возбудить ходатайство перед московской администрацией о предоставлении всем без исключения еврейским беженцам временного права жительства в Москве».
Швейная мастерская, организованная для беженцев
Осенью 1914 года беженцы встречали в Москве исключительно благожелательное отношение. Одним из свидетельств настроений, господствовавших в обществе, может служить очерк журналиста Н. А. Фольбаума «Беглецы»:
«На сцене полная темнота. Постепенно в этом мраке обозначаются слабые призрачные тени. Разгорается, шипя, над софитами прожектор, защищенный цветным стеклом.
И тени начинают колебаться. Старый, добрый, полузабытый “серпантин”. Плавно колышутся мягкие крылья, и три женские фигуры несутся одна за другой.
Прожектор разгорелся окончательно; на белых одеждах заметны грубые швы и неразглаженные слежавшиеся полосы.
Разглаживать было некогда. Танцовщицы только что приехали из Варшавы.
Движения становятся все резче; мелькают по сцене, как птицы, захваченные бурей. И буря их действительно захватила.
Много нахлынуло в Москву этих театральных беженцев из Польши. Кочевали по городам и местечкам с незатейливым своим искусством, перебивались со дня на день. Думали, что хуже и быть не может, но бодро смотрели вперед. Никакая нужда их не испугает; они стоят на последней ступени нужды, дальнейших ступеней быть не может.
Но оказалось, что эта лестница беспредельна, и они еще не дошли до ее конца. Сколько испытаний!..
– В Польше не для кого больше танцевать. Не осталось зрителей.
Боролись до последней возможности; собирая последние силы, кочевали они по местечкам, где прежде их встречали незабываемые триумфы. Теперь их встречают там одни дымящиеся развалины.
