Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Нэмир называет это «обезоруживающей откровенностью», но для Кордта она не была обезоруживающей. Описав в своей книге вышеупомянутый эпизод, Кордт размышляет о том, почему так непросто найти человека, чтобы совершить что–либо такое, что почти неизбежно приведет к его гибели. Если человек сразу уйдет в небытие, он так и не сможет, хотя бы на миг, увидеть, что произойдет в результате того, что он принес в жертву свою жизнь, не сможет, хотя бы на миг, увидеть, как осуществляется та цель, за которую он погиб. «Все телохранители тирана, вместе взятые, какими бы внимательными они ни были, – пишет он, – могут спасти его только от того, кто хотел бы увидеть последствия предпринятого им шага».
Уже сам факт, что Кордт честно рассказал о своих сомнениях, ограждает его от той критики, которая была высказана в его адрес в связи с тем, что он вообще об этом упомянул[134].
Хотя вопрос, связанный с возможностью убийства Гитлера, занимал важное место в планах оппозиции и само рассуждение об этом, казалось, было вполне оправданным, Кордт никогда не упоминал об этом случае; он сделал это лишь после того, как о нем написал в своей книге Гизевиус, который узнал об этом от Остера 11 ноября 1939 года. О том, что Кордт изначально вообще не хотел включать этот эпизод в свою книгу, свидетельствует рукопись первой из двух его книг, написанная им во время его «дипломатической ссылки» в Китай. На основании этой рукописи автор данной книги, тогда служивший в госдепартаменте США, добился перевода Кордта в декабре 1945 года в Вашингтон; прибыв туда, Кордт имел ряд контактов и бесед с американскими официальными лицами. Ни разу за время этих бесед и встреч, имевших место на протяжении многих недель, Кордт не рассказал о том, что могло в глазах некоторых его собеседников сделать его еще более выдающейся фигурой, чем Штауффенберг, поскольку он готов был, вопреки сомнениям, пожертвовать своей жизнью для того, чтобы лишить жизни нацистского диктатора.
Покинув дом Бека 31 октября, Кордт тщательно все обдумал и понял, что он не может «уйти в сторону» и должен взять решение проблемы лично на себя. Он был искренне верующим католиком, однако его не мучили те сомнения, с которыми сталкивались в аналогичных ситуациях другие люди христианского вероисповедания. Ответ на вопрос, может ли христианин участвовать в заговоре с целью убийства тирана, он нашел в работе святого Фомы Аквинского. На его решение также повлияло и то, хотя он никогда об этом не упоминал, что он был холостяком и, таким образом, нес ответственность только за свою жизнь. Как руководителю секретариата Риббентропа Кордту часто приходилось бывать в рейхсканцелярии с теми или иными поручениями, и он имел практически неограниченный доступ в приемную перед кабинетом Гитлера, являясь единственным человеком среди членов оппозиции, у кого была подобная возможность. Конечно, он не мог рассчитывать на личную аудиенцию у фюрера, однако у Гитлера была привычка выходить из кабинета и самому приглашать очередного посетителя или же давать какие–то распоряжения находившимся в приемной помощникам.
Когда 1 ноября Кордт снова пришел к Остеру, тот продолжил вчерашнюю тему: «У нас нет никого, кто бы мог бросить бомбу и освободить генералов от всех их сомнений». – «Я как раз пришел попросить позволить мне это сделать», – ответил Кордт. Остер сказал уже слишком много, чтобы теперь отказываться. «Получишь взрывчатку 11 ноября», – в конце концов согласился он.
Вернувшись домой, Кордт написал письмо на трех страницах в двух экземплярах, в котором сообщил о своем намерении и о тех надеждах, которые связывает в связи с этим его группа. Один экземпляр был адресован американскому поверенному в делах Александру Кирку, а другой – советнику швейцарского посольства Кепплеру. Своей золовке, которая должна была вот–вот вернуться в Берн после того, как выполнила задание и передала в Берлине послание оппозиции от Конвелл–Эванса, он дал письмо для своего брата, которое тот должен был вскрыть только после того, как сообщат о перевороте. Тео Кордт должен был вернуться в Германию исключительно по письменному распоряжению Вайцзеккера, причем в нем должно было присутствовать слово–пароль. Затем он рассказал о своих намерениях самым близким ему людям: двоюродной сестре Сюзанне Симонис, Хассо фон Эцдорфу и Альбрехту фон Кесселю. «Прав тот, кто действует сразу», – сказал ему последний. Двое его друзей из МИДа также поддержали его и заверили в том, что готовы оказать любую помощь, на которую способны. Он принял предложение Эцдорфа пойти вместе с ним в этот судьбоносный час и ждать его за дверью. Эцдорф также посоветовался с Гроскуртом относительно некоторых деталей, связанных с покушением.
Кордт стал регулярно появляться в рейхсканцелярии, чтобы охрана запомнила его в лицо и привыкла к его посещениям. Как считает Кордт, именно в это время он попросил своего секретаря Георга В. Брунса подготовить подборку документов, наглядно показывающих, какую агрессивную политику проводили Гитлер и Риббентроп, и особенно показывающих, насколько упрямо настаивали они на том, что западные державы останутся в стороне, когда фюрер будет терзать Польшу. Кордт несколько ошибся во времени: он дал такие указания своему секретарю 24 октября, спустя несколько дней после того, как они с Эцдорфом завершили составление своего меморандума. Безусловно, сложись 5 ноября события более благоприятно, материал об агрессивной политике Гитлера—Риббентропа был бы опубликован. Мало кто из участников заговора ждал новостей с таким волнением, как те друзья Эриха Кордта, которым он рассказал о своих планах. Для них вопрос был тем более важен, что на карту, как они знали, была поставлена жизнь Эриха, которой он был готов пожертвовать ради успеха общего дела.
5 ноября 1939 года
День 5 ноября 1939 года выпал на воскресенье. Несмотря на войну, в ряде учреждений Берлина в воскресные дни позволялись некоторые послабления в работе, а кто–то мог и просто отдохнуть. Таким образом, начальник штаба и его заместитель могли по очереди отдыхать по воскресеньям. Однако руководитель оперативного отдела ОКВ генерал Йодль не хотел по собственной воле покидать рейхсканцелярию, когда оставались какие–то важные дела. Он стремился держать все под личным контролем и не допускать ничего, что способствовало бы укреплению роли и профессиональной значимости его способного заместителя, генерала Вальтера Варлимонта в работе отдела. Однако 5 ноября Йодль был болен, поэтому Варлимонта пришлось вызвать рано утром в рейхсканцелярию «на хозяйство», куда он прибыл со своего постоянного места работы в ОКВ, располагавшегося на Бендлерштрассе. В рейхсканцелярии в тот день также дежурил военный адъютант Гитлера капитан Герхард Энгель. Таким образом, помимо Гальдера еще два человека были свидетелями того, что произошло тогда в рейхсканцелярии, и их показания позволяют восстановить точную картину случившегося.
«Судьбоносным часом», когда Гитлер мог либо отменить, либо подтвердить свой приказ о начале наступления 12 ноября 1939 года, был час дня 5 ноября: именно тогда от Гитлера ожидали окончательного решения. Ожидалось, что свое решение он примет без новых консультаций с ОКХ, если термин «консультации» вообще можно применять к его взаимоотношениям с Высшим командованием сухопутных сил. Именно поэтому Браухич по собственной инициативе попросил капитана Энгеля организовать личную встречу с Гитлером, чтобы предпринять последнюю попытку убедить того отказаться от планов наступления, хотя при этом Браухич не испытывал особых надежд на то, что это у него получится. Причем командующий сухопутными силами попросил, чтобы, вопреки обычной практике, на этой встрече не присутствовал главный адъютант Гитлера подполковник Рудольф Шмундт; как сказал Браухич, он хотел «доверительно» высказать соображения, которые «могли бы иметь решающее значение» в отношении некоторых «политических целей и задач», поставленных фюрером, а также в отношении дальнейшего «ведения войны». Гитлер согласился и назначил Браухичу аудиенцию на полдень 5 ноября 1939 года[135].
Ровно в полдень в рейхсканцелярии появились Браухич с портфелем, туго набитым документами, и Гальдер, пришедший вместе с ним, чтобы морально поддержать его, и оставшийся ждать в приемной. Ощутив на себе, что значит быть мишенью для многочисленных «атак» и мощного давления со стороны других, Гальдер хорошо знал, как важна для человека, попавшего в подобную ситуацию, моральная поддержка и что необходимо для этого сделать. Также, безусловно, он хотел как можно скорее получить информацию из первых рук о результатах встречи, чтобы учесть это в своих планах.
С фюрером на этот раз Браухич встретился в зале заседаний старой рейхсканцелярии и сразу передал ему подготовленный меморандум[136], а затем стал излагать уже известные аргументы относительно того, почему наступление должно состояться не ранее весны следующего года. Он вновь подчеркнул, что осенние и зимние дожди существенно затруднят проведение крупномасштабных наступательных операций. «Дождь падает и на врага тоже», – нетерпеливо перебил его Гитлер. Несомненно, далее Браухич совершил серьезную тактическую ошибку, подняв вопрос о вмешательстве Гитлера в разработку и проведение военных операций в ходе польской кампании. Это был больной вопрос для самого ОКХ, и Браухич должен был быть крайне осторожен, поскольку не было ясности даже между ним и Гальдером, каковы прерогативы каждого из них в этих вопросах. Однако к данной встрече и обсуждаемым на ней вопросам эта проблема не имела никакого отношения, и ее упоминание только разозлило Гитлера. Предложение Браухича о том, чтобы в дальнейшем Гитлер держался в рамках своих полномочий, было выслушано последним со зловещим молчанием.
