Дмитрий Жвания - ПУТЬ ХУНВЕЙБИНА
- В Казахстане остались мама, отец, сынишка. Я им буду деньги высылать, сама уж как-нибудь проживу.
- А что муж?
- Муж уехал в Россию, когда начались все эти безобразия, да и пропал.
Лимонова я не стал знакомить с этой сентиментальной историей, а просто сказал, что мне нравится его затея.
- Вот и отлично! Сейчас идет подготовка восстания. Как только все будет готово, казаки дадут знать, и мы двинемся в поход.
Я живо представил, как мы входим в казахские города, усталые и загорелые, на нас - черные рубашки, покрытые степной пылью…
- Ваша задача, Дмитрий, проверить в Петербурге народ, активистов НБП и вашей группы, чтобы понять, на кого мы можем рассчитывать в этом деле. Вы, кстати, не решили, наконец, возглавить отделение НБП в Петербурге?
Лимонов затронул вопрос, который я совсем не хотел обсуждать.
- Послушайте, если вам так дорога ваша группа, входите в НБП как автономная единица. Чем дальше вы тянете со своим решением, тем меньше шансов создать в Петербурге боеспособное отделение, поймите.
- Я все понимаю.
- Я надеюсь на вас, Дмитрий. Вечером зайдете?
Я зашел вечером с бутылкой Метаксы. Мы опять сидели на кухне, пили хороший греческий коньяк, Лимонов рассказывал разные истории из своей жизни. Позже к нашей компании присоединилась девушка Лимонова, она до этого спала в комнате. Это была та самая обритая наголо «инопланетянка», которая работала в каком-то глянцевом журнале, кажется, в «Птюче», и изменила Лимонову с дизайнером этого журнала, когда вождь НБП совершал поход в Среднюю Азию. Не помню ее имени. Да и какая разница?
По возращению в Петербург я начал выбирать людей похода в Казахстан. Андрей мне, правда, заявил, что он собирается в армию, и поэтому в Казахстан не пойдет.
- Мы год только и твердим: солдаты – авангард будущей революции. А из нас в армии служил только ты один. Поэтому я не буду косить армию, иначе нечестно получается, - заявил он мне.
- Может, дождешься весеннего призыва?
- Нет, мне и так уже 20 лет, ребята моего возраста - уже дембеля.
В конце октября вновь приехал Пьер. У меня не было времени на него, и он общался с ребятами без меня. Я никогда не препятствовал его встречам с товарищами, исходя из того, что им в любом случае полезно пообщаться с убежденным коммунистом. Я, правда, замечал, что в разговоре со мной Пьер часто нелестно отзывался о Янеке, Андрее, Зауре. Меня это удивляло, я не понимал, зачем он настраивает меня против людей, с которыми я работаю? Попахивало банальным интриганством.
На собрании я заметил: что-то произошло. Ребята сидели с озабоченными лицами. Я поинтересовался, что случилось.
- А то, что мы все делаем не так, как надо! – выпалила Неля.
- Что не так?
- Все! Мы делаем неправильный бюллетень, а открытые собрания в университете вообще не нужны.
- Это твое мнение?
- Это сказал Пьер, а я с ним полностью согласна!
- А что нужно сделать, чтобы наш бюллетень стал правильным?
- Нужна заводская информация.
- Верно. Вот и собирай ее! Стой у проходной в конце смены, завязывай знакомства с рабочими.
Неля промолчала.
- А чем плохи открытые собрания? – спросил я.
- Тем, что мы тратим время на мелкобуржуазных студентов вместо того, чтобы заниматься сбором заводской информации, - меня, честно говоря, поразило, что Неля стала такой рьяной сторонницей Пьера.
- Ты думаешь, рабочие будут вступать в организацию, в которой состоят 7 человек? И вообще – готовы они бороться за свои права? – спросил я ее.
- Чтобы они были готовы, мы должны выпускать правильный заводской бюллетень, - Пьер основательно промыл мозги Нели.
- А что вы скажите? – спросил других товарищей.
- Я тоже думаю, что бюллетень нужно улучшить, но от открытых собраний отказываться ни в коем случае нельзя, я бы даже проводил их еще чаще, - ответил Женя.
Заур и Паша высказались в том же духе.
- Да, чувствуется Пьер навел движение, - вставил Андрей. Янек ухмыльнулся.
После собрания ко мне подошел Заур.
- Знаешь, о чем говорил Пьер еще?
- Конечно, нет. Он мне не докладывал.
- Он сказал, что ты – ненадежный человек, авантюрист, что ты никогда не был настоящим коммунистом, и поэтому мне, Жене, Паше и Неле нужно работать отдельно от тебя, Яна и Андрея, то есть он хочет, чтобы мы вышли из «РБ» или исключили вас из группы, чтобы оставить за собой название организации. Правда, Пьер считает, что ты скомпрометировал бренд, - Заур ухмыльнулся. – В общем, Пьер теперь хочет общаться только с нами, потому что ты безнадежен. Он сказал, что ради нас он готов переехать в Россию на какое-то время.
«Да, троцкист всегда троцкист! - подумал я. - Пьер знал, на кого воздействовать. Неля - девушка эксцентричная, самолюбивая, в группе недавно. Ей, конечно, хочется утвердиться».
На следующий день я прямо спросил Пьера, зачем он настраивает ребят против меня. Пьер сделал вид, что не понимает, о чем речь.
- Ты что?! Я ничего такого не говорил! – аж вскричал он.
- Ты хочешь сказать, что ребята врут?
- Может быть, они меня не так поняли. Я сказал, что они - такие же активисты, как ты, и поэтому ты не должен принимать решения единолично!
Мне неприятно было смотреть на Пьера, он врал, и это было очевидно.
- Давай завтра поговорим в присутствии ребят.
Пьер согласился.
Собрались мы в кафе «Как дома» на улице Восстания. Пришли все, кроме Нели.
Я не стал откладывать в долгий ящик то, что хотел сказать.
- Послушай, Пьер. Я не совсем понимаю, зачем ты общаешься с нами. Я, не только я, говорил тебе, что мы - не троцкисты. И вряд ли мы когда-нибудь станем секцией вашего Интернационалистского коммунистического союза. Я предлагаю, чтобы не тратить время на пустые разговоры, наладить деловое сотрудничество между вами и нами, между Lutte Ouvriere и «Рабочей борьбой». Вы умеете выпускать заводские бюллетени, вот и помогай нашей группе издавать правильный бюллетень, мы только будем рады, если ты войдешь в редколлегию нашего бюллетеня. А если вы будете давать деньги на его выпуск, мы будем распространять его на нескольких заводах: на Балтийском, Электросиле, Кировском, на Адмиралтейском.
Пьер взорвался.
- Я не хочу с тобой обсуждать серьезные вопросы! Потому что я тебе больше не верю! Не верю! – на нас начали оборачиваться посетители «Как дома». – Я просил тебе вставить в статью предложение, что вы признаете право Чечни на самоопределение. Ты пообещал вставить. И не вставил! И ты хочешь, чтобы я тебе после этого доверял!
- Это была наша статья, а не ваша. Я обсудил твое предложение с товарищами, и они, и я вместе с ними, его отвергли. Вот и все. Это наше внутреннее дело, мы же не вмешиваемся в ваши внутренние дела, не указываем вам, что писать в статьях, а что нет!
- О чем ты говоришь! О чем?! Что ты сравниваешь жупу (это слово Пьер говорил почему-то по-польски) с пальцем! Вас и нас! Это возмутительно! За нами десятилетия работы внутри рабочего класса. А что сделали вы? Вы – обычные гошисты, позеры, на вас противно смотреть! А ты… ты никогда не был революционером, ты – типичный авантюрист, эпигон Савинкова, вот ты кто!
Посетители «Как дома» неожиданно стали зрителями спектакля: солидный иностранец в очках, с трубкой в зубах кричит, обличая врагов рабочего класса. Я предложил закончить дискуссию.
- Ты в метро? – спросил меня Пьер на улице. Я кивнул.
Мы все вместе спустились на перрон станции «Площадь восстания».
- Во сколько встретимся завтра? – спросил меня Пьер.
«Вот наглец! Он еще думает, что после того, что он сказал сейчас, я буду тратить на него время!»
- Я завтра занят, - сказал я вслух.
- А послезавтра?
- И после завтра тоже.
- Понятно! – Пьер развернулся и ушел. Больше я его никогда в своей жизни не видел. На следующий день он звонил Жене, но тот отшил его под каким-то предлогом.
-
Пьеровские интриги все же сделали свое дело, я стал меньше доверять товарищам, особенно Неле, а те, наверняка подумывали: «Может, Пьер прав, может, Дима действительно не революционер, а авантюрист?»
«Как просто разрушить небольшой коллектив! – мысли я. – Еще вчера мы были друзьями, а теперь вынашиваем друг на друга обиды. В большой партии личные взаимоотношения не играют такой роли, как в небольшой группе». Я решил предложить товарищам вступить в НБП. Мы, правда, упустили момент - в НБП теперь не нельзя было вступить в качестве автономной коллективной единицы, нужно было вступать всем по одиночке.
Вот как описывает ситуацию Паша Черноморский:
«Мы никогда не были нацистами, и с НБП работали исходя из весьма сложных соображений. В 1997 году стало понятно, что традиционные леваки окончательно выродились - несколько десятков человек по всей стране представляли собой палитру из замечательных хулиганов, немногочисленных академических марксистов, сектантов и откровенных сумасшедших. Продолжать работать в контакте с этими людьми было невыносимо, тем более что многие из них, узнав о нашей дружбе с Лимоновым, предали «Рабочую борьбу» анафеме, даже не спрашивая у нас объяснений. Лимонов же был талантлив, известен и адекватен, мы знали, что на Западе он активно тусовался с «новыми левыми», что он точно не сумасшедший русский фашист. Мы понимали, что мы сильнее и сплоченнее, чем местные национал-большевики, и надеялись, что со временем сумеем выдавить из партии правых и сколотить мобильную агрессивную левацкую структуру - а тогда хоть похищай Альдо Моро…
