Михаил Семиряга - Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941
В последующем разговоре Сталин предложил ввести в Латвию советские войска численностью 40 тыс. человек. На меньшую численность он был не согласен, ибо, как он заявил, «эстонцы смеяться станут», так как они уже согласились на 25 тыс. Сталин пообещал, что гарнизоны останутся только на время нынешней воины, а «когда она окончится – выведем»[580]. В Риге, уверяло советское руководство, войска не будут размещены. Латвийская делегация согласилась на 20 тыс. советских военнослужащих с обязательным их отзывом сразу же после окончания войны. Вследствие компромисса в приложенном к договору о взаимопомощи конфиденциальном протоколе была согласована численность советских войск в 25 тыс. человек[581].
Упорство советской стороны на переговорах означало, что советская акция в Прибалтийских странах бесспорно была уже запрограммирована в секретном протоколе к советско-германскому договору о ненападении. Этот документ создавал необходимые предпосылки для ликвидации государственного суверенитета Эстонии, Латвии и Литвы. Опираясь на него, Сталин потребовал от руководителей этих стран принять его предложение о заключении пактов о взаимопомощи.
Эстония была первой из Прибалтийских стран, заключившей с СССР договор о взаимной помощи 28 сентября 1939 г. За ней 5 октября последовала Латвия. Договор с Литвой был подписан только 10 октября, когда в Москве стало окончательно ясно, что с согласия Германии республика переходит в сферу интересов СССР. Договоры были в основном идентичного содержания. Стороны обязывались оказывать друг другу всяческую помощь в случае агрессии со стороны любой третьей державы, не участвовать в коалициях и не заключать союзов, направленных против одной из договаривающихся держав. Было дано согласие на размещение в этих республиках в ограниченном количестве отдельных советских гарнизонов, а также создавались советские военно-воздушные и военно-морские базы[582].
После подписания пакта о взаимопомощи с СССР министр иностранных дел Латвии Р. Мунтерс в заявлении от 9 октября разъяснил, что цель пакта состоит в сохранении мира и статус-кво в бассейне Балтийского моря. Пакт не затрагивает суверенных прав сторон и имеет в известной мере предупредительный характер. Он заключен в обстановке войны, и вовлечение Латвии в войну означало бы угрозу СССР. Но латвийский министр при этом счел нужным подчеркнуть, что «нынешнее положение на Балтийском море и на Восточно-Балтийском побережье не дает никакого основания для опасений подобного рода»[583].
Реакция общественности Латвии на заключение договора была, как и следовало ожидать, неоднозначна. Хотя этот акт в некоторой степени и разрядил напряженность и растерянность в правительственных кругах, но страх перед возможной большевизацией страны усилился, так как среди трудящихся, как сообщал поверенный в делах СССР в Латвии И. А. Чичаев, распространяются слухи, «что в недалеком будущем Латвия будет советской». Тем не менее «значительная часть влиятельных кругов… восприняла пакт как «наименьшее зло» – лучше, мол, быть под влиянием русских, чем немцев, ибо при русских латыши все же сохранят свою национальность, а немцы уничтожат не только национальную культуру, но и самих латышей»[584].
В двадцатых числах сентября 1939 г. в Литве стали распространяться слухи о том, что она может оказаться в составе Германии в качестве протектората. И эти слухи не были лишены основания. Именно на это был нацелен проект так называемого охранного договора между Германией и Литовской республикой, разработанный 20 сентября. В документе говорилось, что Литва при сохранении своей государственной независимости становится «под охрану» Германии. С этой целью обе страны заключают военную конвенцию и экономическое соглашение. Было также определено, что численность, дислокация и вооружение литовской армии будут устанавливаться по согласованию с верховным командованием вермахта. С этой целью в Ковно (Каунас) будет направлена постоянная немецкая военная комиссия[585].
Подобные слухи вызвали тревогу среди местного населения, которая нашла отражение в воззвании ЦК компартии 26 сентября. В нем говорилось, что «нашему народу грозит гитлеровское иго и гибель нации», и предлагалось повсюду создавать комитеты защиты Литвы, устраивать демонстрации протеста. Компартия призывала, чтобы «в защите своей независимости Литва опиралась лишь на Советский Союз – защитника и освободителя малых народов». Партия призвала к восстанию против Германии и фашистской власти Сметоны – Черниуса[586].
Особенность договора СССР с Литвой состояла в том, что обязательство о взаимной помощи совмещалось с возвратом ей занятого советскими войсками города Вильнюса – древней литовской столицы, оккупированной поляками в 1920 г.[587]
Возникает, естественно, вопрос: почему Молотов настаивал на том, чтобы договор о взаимопомощи между Литвой и СССР обязательно совместить с актом о передаче Виленщины Литовской республике в одном документе? Не потому ли, что возвращение Виленщины литовскому народу могло бы как-то сгладить дурное впечатление от того, что этот акт был совершен совместными усилиями гитлеровской Германии и сталинского руководства Советского Союза?
Как явствует из донесения временного поверенного в делах СССР в Литве Н. Г. Позднякова от 13 сентября 1939 г., советское полпредство не было информировано из Москвы о намерениях правительства СССР относительно судьбы Вильно и Виленского края в случае поражения Польши. Из этого же донесения следует, что германские представители в Литве всячески внушали литовцам мысль о необходимости воспользоваться благоприятным случаем и взять Вильно. Эти сведения подтверждают и немецкие документы, опубликованные после войны. Из них видно, что еще 9 сентября 1939 г. Риббентроп после обсуждения с Гитлером предложил посланнику в Ковно Цехлину привлечь внимание правительства Литвы к вопросу о Вильно и поскорее решить его[588].
Через несколько дней Цехлин ответил, что в беседе с ним командующий литовской армией генерал С. Раштикис сообщил: Литва всегда была заинтересована в возвращении Вильно и Виленщины, но, объявив свой нейтралитет, она в настоящее время не может открыто выдвинуть это предложение, опасаясь негативной реакции как западных держав, так и Советского Союза[589].
Однако советское полпредство, не зная тогда приведенных выше деталей, считало, что носителями идеи о возвращении Вильно являются реакционные силы, «тяготеющие к сильной Германии», и прочие «авантюристы в политике и экономике». Их аппетит на Вильно, как отмечалось в документе, обострился потому, что Виленщина в настоящее время оказалась свободной как от польских, так и от немецких войск. Одновременно сообщалось, что официальные представители Литвы открещиваются от этого «авантюризма и безумства», поскольку «считают большим риском для себя пользоваться плодами германских побед в Польше, так как будущие победители, в том числе и восстановленная Польша, неизбежно вспомнили бы тогда измену Литвы и постарались бы ее раздавить. Некоторые же, даже независимо от исхода войны, не хотят получать Вильно из рук немцев, говоря, что Берлин потребует за этот подарок беспрекословного подчинения его указаниям»[590].
Эти же наблюдения подтвердил и советский военный атташе майор И. М. Коротких. В политическом обзоре в тот же день, т. е. 13 сентября, он утверждал, что правящие круги Литвы, включая и военных, не идут на соблазн присоединения Вильно, хотя это можно было бы легко сделать, ибо там нет никаких воинских частей. Как заявил советскому атташе начальник 2-го отдела генштаба литовской армии полковник Дулкснис, литовцы не хотят получать Вильно из рук немцев. «Другое дело, если бы здесь был бы причастен каким-либо образом Советский Союз, т. е., другими словами, из рук Советского Союза можно было бы брать, не боясь ничего»[591].
В ходе боевых действий в Польше, а тем более после ее поражения Литва, конечно же, могла бы воспользоваться случаем, чтобы присоединить Виленщину. Когда министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис на переговорах в Кремле в начале октября 1939 г. упомянул об этой возможности, Сталин, как вспоминает Урбшис, сердито отрезал: «Так что, хотели воевать с нами?»[592]
Правящие круги Литвы, как в своей обзорной записке от 3 июня 1940 г. писал поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов, «были непрочь отказаться от Вильно, лишь бы не допустить пребывания в Литве советских гарнизонов». Уже на другой день после подписания договора они расстреляли демонстрацию в Каунасе, которая выражала симпатии к СССР. При вступлении советских войск в Литву местные власти старались скрыть от населения советскую военную технику. Они приказали жителям по пути следования войск закрывать окна и не выходить на улицы. Пропаганда открыто твердила, что большевики «возвратили нам Вильно, а забрали у нас всю Литву»[593].
