Дэвид Хоффман - Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе
Стомбаух прошел мимо места встречи, оглядел его предварительно и не обнаружил ничего необычного{385}. Тогда он сел на скамейку в сквере и стал ждать 9.40 вечера.
К месту встречи вела широкая пешеходная дорожка, обсаженная деревьями, со всех сторон сквер окружали жилые дома. На дорожке еще оставались лужи от недавних ливней. Стомбаух медленно двинулся к телефонам и увидел, что в одной из будок стоит молодая рыжеволосая женщина. Ему показалось странным, что она говорит так громко на этой тихой улочке, но сворачивать он не стал. Одну из сумок для Толкачева Стомбаух нес правой рукой под мышкой, другую взял в левую руку. Он прошел мимо женщины, потом развернулся на сто восемьдесят градусов и сделал несколько шагов назад, все время приглядываясь, не появится ли Толкачев. Он увидел, что в ста или двухстах метрах припаркована машина, похожая на толкачевскую.
И тут на Стомбауха напали три человека в штатском, выскочившие из кустов. Один резко заломил ему руки за спину, два других вырвали сумки. К ним поспешили еще пять человек — все сотрудники КГБ. Стомбауха поспешно затолкали в фургон, который отвез его на Лубянку, в главное управление КГБ.
В фургоне Стомбаух протестовал: он американский дипломат. Сотрудник КГБ велел ему замолчать — он не желает ничего слышать.
На Лубянке Стомбауха препроводили в камеру и обыскали. Сотрудники КГБ извлекли из его карманов диктофон, обычный пластиковый фотоаппарат Tropel, немного мелочи, шифрованные заметки о возможных местах для будущих тайников, которые он сделал перед встречей, план встречи, лекарство для Толкачева, лежавшее в правом кармане куртки, черный фломастер, два листка с картой Москвы. Они также забрали его часы, кошелек и ремень. После часа в камере Стомбауха отвели в комнату для допросов и велели сесть. Перед ним были разложены предметы, изъятые из его карманов, и две посылки для Толкачева, до сих пор не вскрытые.
Генерал-майор Рэм Красильников, руководитель контрразведки КГБ, начал допрос: “Вы задержаны за совершение шпионской акции. Назовите свое имя”.
СТОМБАУХ. “Я американский дипломат. Я хочу связаться с посольством. Немедленно”.
КРАСИЛЬНИКОВ. “Вы не дипломат, вы шпион”.
СТОМБАУХ. “Я дипломат”.
КРАСИЛЬНИКОВ. “Вы шпион!”
Через руку Стомбауха была переброшена его спортивная куртка. Он размял затекшие плечи: первый час после задержания руки у него были связаны за спиной. Сотрудники КГБ включили видеокамеру. Красильников открыл по очереди сумки и начал тщательно изучать их содержимое. Когда он открыл вторую посылку, присутствующие уставились на пухлый пластиковый пакет с рублями. Держа его в руках, Красильников произнес: “Огромная пачка купюр, пятидесятирублевых”. Он задал Стомбауху вопрос насчет пластикового фотоаппарата Tropel, но тот отказался отвечать. Затем Красильников взял оперативную записку и зачитал вслух первые две строчки, в которых агента благодарили за ценную информацию, переданную на прошлой встрече. Оставшуюся часть письма Красильников читал про себя, кроме последних строчек о нежелании ЦРУ выдать агенту курс английского языка, это предложение он прочел вслух. Красильников также извлек рукописные заметки Толкачева с разведданными — те самые странно пронумерованные страницы, которые он отдал ЦРУ в январе. ЦРУ возвращало их Толкачеву по его просьбе. Красильников заметил, что это “чрезвычайно интересно”{386}.
Советское министерство иностранных дел уведомило посольство США, что КГБ задержал американца. Когда дежурный сотрудник посольства приехал на Лубянку, чтобы забрать Стомбауха, разгорелся ожесточенный спор. Красильников настаивал, что Стомбаух — шпион, а дежурный дипломат требовал, чтобы им разрешили уйти. Красильников сообщил сотруднику посольства, что Стомбаух задержан “в процессе встречи с советским гражданином, предположительно с целью шпионажа” и что “советский гражданин, о котором идет речь, арестован”.
Устраивая засаду, КГБ попыталось использовать загримированного под Толкачева статиста, у которого в левой руке был опознавательный сигнал — книга в белой обложке. Форточку в квартире Толкачева также открыли сотрудники КГБ, и они же припарковали неподалеку его машину как дополнительную приманку. Стомбаух заметил машину, но не увидел липового Толкачева. Он считал, что за ним нет слежки, а КГБ поджидал его на месте встречи.
В штаб-квартиру ЦРУ ушла срочная телеграмма с сообщением об аресте Стомбауха. После того как его выпустили, резидентура отправила более обстоятельную телеграмму с описанием засады. Стомбауха отпустили после полуночи по московскому времени, объявили персоной нон грата и немедленно выслали из страны{387}.
Зловещее значение всего этого было очевидно для всех, кто знал о самом ценном источнике московской резидентуры. В КГБ были точные данные о времени и месте встречи агента и оперативника. Это значило, что операции пришел конец. Толкачев был в руках КГБ.
В тот же день Олдрич Эймс пришел в бар “Чедвик” в Джорджтаунском парке в Вашингтоне. Перед этим в своем кабинете в ЦРУ Эймс упаковал подборку секретных сообщений и беспрепятственно вынес их из штаб-квартиры. Он принес телеграммы и другие документы в пластиковом пакете в бар, где встретился с сотрудником советского посольства Сергеем Чувахиным и отдал ему все материалы. Это была колоссальная утечка, и это было началом его долгого предательства. КГБ уже задержал Толкачева, и если у них и оставались какие-то сомнения, то материалы Эймса их окончательно развеяли{388}.
Тем вечером Гербер был у себя дома на Коннектикут-авеню в Вашингтоне. Его жена Розали готовила ужин. Они ждали в гости Джеймса Олсона, который работал с ними в московской резидентуре. Олсон был первым из оперативников, кто спускался в люк, где потом установили прослушку, он встречался в Москве с Шеймовым и разрабатывал вместе с Ролфом эвакуацию агента “Утопия”. После обеда Гербер и Олсон должны были поучаствовать в учениях на улицах Вашингтона. Там новое поколение оперативников проходило подготовку по обнаружению, отрыву и уходу от слежки. Герберу предстояло сыграть роль шпиона, а задачей молодых курсантов было выйти на него, ускользая или убегая от наблюдения, которое обеспечивало ФБР. Был теплый летний вечер, а практические занятия предполагали несколько часов на улице — так новичков обучали строго выверенным приемам, которые Гербер за долгую службу отточил в совершенстве. Олсон приехал к Герберу мрачнее тучи. Первое, что он сказал: “Ужасные новости”. ЦРУ только что получило сообщение от московской резидентуры об аресте Стомбауха.
Гербер мгновенно понял, что это значит: они потеряли Толкачева. Неустанной заботой Гербера было благополучие его страны и благополучие агентов, рискующих ради нее жизнью. Он был ревностным католиком и часто на мессе ставил свечки и молился за тех, кто погиб при исполнении заданий. Но за долгую службу в разведке он выработал себе правило: неудачи не должны останавливать. Он сравнивал свою работу с трудом хирурга или онколога. Он предпринимал все, что было в его силах, чтобы спасти пациента, но если и когда пациент погибал, он брался за спасение следующего. Гербер считал, что следует исполнять должное, даже когда на твоих плечах груз потери. Он не привык растравливать себя мыслями о том, что он должен был сделать что-то иначе. Он знал, что утром возникнет множество самых разных вопросов по поводу Толкачева. А сейчас им с Олсоном надо было отправляться на улицу, чтобы обучать новое поколение оперативников ЦРУ работе с агентами{389}.
В следующие несколько недель московская резидентура и штаб-квартира пытались разгадать, что могло выдать Толкачева. Общий тон телеграмм и писем был в основном оправдывающийся и уклончивый. Подразделение, ответственное за передачу секретной информации “клиентам”, подчеркивало, что “все материалы “Осилить” распространялись среди чрезвычайно ограниченного круга” и что “все клиенты добросовестно старались сократить число людей с допуском к ним”{390}.
8 июля из штаб-квартиры написали в резидентуру: “Мы не можем определенно назвать причину его разоблачения”. Один вариант — что Толкачев был “уличен на работе, когда было обнаружено, что он активно собирает информацию”, другой — что его раскрыли “в результате расследования” в “Фазотроне”. Возможно, расследование, начатое в 1983 году, так напугавшее Толкачева, еще продолжалось в 1985-м и в конце концов вышли на него.
Был еще один, более позорный вариант. Три страницы контрольного экземпляра совершенно секретного, особой важности документа, переданного Толкачевым, пропали в июле 1984 года, когда их отправили в копировальной отдел ЦРУ. Содержание этих страниц было “достаточно конкретным, чтобы указывать на «Осилить»”, отмечала штаб-квартира. Что случилось с этими тремя страницами, никто не знал.
