Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история
Кстати, первый эфирный опыт у меня состоялся благодаря тому же Ганапольскому. В одном из «Утренних разворотов» он позвал меня, желтого корреспондентишку, к микрофону. И начал мочить. То есть он спрашивает какое-то мое мнение, я в шоке, он докапывается, насмехается, троллит. Он даже не знал, как меня зовут, называл Леонидом. Тогда же я получил первый фидбек от слушателя: он мне написал смску! «А это че за олень», – гласила эта смска. Я очень сильно расстроился, ведь я не знаю этого человека, он меня не знает, а так легко посылает в мой адрес оскорбления, это ужасно.
С тех пор, конечно, многое изменилось, меня уже есть за что ругать, оскорблять и поносить. Тем, кто со мной не согласен. Я не обижаюсь и, если честно, не обращаю внимания. Обращаю внимание на другое, но об этом ниже.
Многие говорят о том, что у меня была великая школа – школа Ганапольского. Поверьте, он не давал мне никаких учебных пособий, наставлений. Он сунул в меня микрофоном и сказал: а сейчас ты скажешь свое мнение. И нет такого мнения «не знаю». Вероятно, он просто хотел это мнение разнести, самоутвердиться за мой счет, но тем более, из раза в раз, распалял меня. И сладострастное ликование, когда тебе кажется (пусть только кажется), что ты одолел Ганапольского, – это одно из самых главных удовольствий от этого шоу. Кстати, он и сейчас забывает, как меня зовут и иногда называет Леонидом.
Правительство Российской Федерации
В правительственный пул меня пристроил Алексей Венедиктов. Я на тот момент ездил с военными по учениям, уже успел побывать много где – Севастополь, Волгоград, Саратовская область, Волгоградская, Чечня и горы Северной Осетии. Даже на Новую Землю чуть не улетел, но наш самолет развернули в Москву из-за того, что на островах начался ураган. И вот он говорит мне: с нового года отдаю тебя в правительственный пул, будешь знакомиться с министрами и приводить их к нам в эфиры.
Это выглядело сложной задачей, потому что министры мне всегда представлялись суперохраняемыми персонами, к которым за километр не подойдешь. Не то что депутаты.
Мое первое мероприятие прошло в Кремле, это было совещание у Путина. Тогда я их всех, моих клиентов, увидел вживую. И Екатерининский зал Кремля впервые увидел. Но мне было плохо, я простудился и единственное, что у меня было на уме: не кашлять. Усилием мысли я подгонял этих чиновников поскорее закончить совещание, потому что не кашлять, когда ты болен и хочется кашлять – это ужасно.
Знакомство с Дмитрием Медведевым состоялось несколько позже. Ну, как знакомство, я задавал ему вопрос на итоговом брифинге после встречи с Жозе Мануэлем Баррозу. Тогда еще, если помните, свежо было предание об экономическом кризисе на Кипре, а Баррозу отменил согласованное уже интервью для «Эха», поскольку «Эхо» отказалось снимать эту тему по его просьбе. Мне представилась замечательная возможность ему отомстить, хоть это, может быть, и покажется вам эмоциональным, а не профессиональным. Но я не смог ничего с собой поделать. Я был дипломатичен: просто упомянул о сорвавшемся, видимо из-за Кипра, интервью. Забегая вперед, скажу, что он эту реплику оставил без комментария. Так и сказал: ваши эти замечания я, пожалуй, оставлю без комментария. Обиделся. Но это не вся история. У меня был длинный, составной вопрос, который мы придумывали вместе с ААВ. Ключевой его смысл был в том, боится ли ЕС России. Все-таки тогда еще не было украинской темы и мы настаивали даже на отмене виз взаимной. А в ЕС упирались. К этому вопросу я подводил аргументы. Один из них начинался со слов: «Вот Дмитрий Медведев недавно сказал, что евробюрократия…» Конечно, я волновался. Все-таки впервые мальчик из-за МКАДа стоит в роскошном Доме приемов правительства и задает вопрос сразу двум мировым лидерам. И вместо заготовленной фразы я произнес: «Вот Дмитрий Медведев недавно сказал, что еврокоррупция…» Я стал пунцовым, тут же поправился, зал ржет, Медведев замечает: «У кого что болит, тот о том и говорит», Баррозу недоумевает. Я подумал, что все завалил, но вопрос довел до конца и только тогда понял, что этот формат, наверное, наоборот мне помог. Я адски боялся, что Венедиктов меня раздавит, но выяснилось, что они все ржали там перед телевизорами (пресс-конференция была в прямом эфире).
После этого в коридоре я встретил Владимира Чижова, постпреда России при ЕС, он в шутку предупредил меня, что первым лицам не стоит так вопросы задавать: долго, мол, не протянешь тут. Но я пока держусь.
Венедиктов после этого мне сказал, что в Еврокомиссии наверняка решили, что я оговорился специально. Тогда как раз все обсуждали выходку Познера с его «Госдурой». Но я, честное слово, оговорился по глупости и от волнения.
Работа в пуле – это еще многочисленные командировки. Я впервые столкнулся с тем, то самолет становится своего рода такси: утром ты вылетаешь куда-нибудь в Екатеринбург или Воронеж, вечером возвращаешься домой. Уходишь на работу – куда-нибудь в Самару – а вечером домой. Иногда ты подходишь к министрам в самолете (часть министров летает бортом с журналистами), иногда на точках, по которым пройдет премьер-министр, иногда ловишь их у туалетов. Я помню, мы как-то в Петербурге ловили Алексея Миллера всем пулом (нужен был всем), а поймать не могли. После двух часов мероприятия (это была Конференция Балтийских стран) я решил сходить по малой нужде. Справившись с этим нехитрым заданием, мыл руки. И тут дверь в туалет открывается и в зеркале я вижу, что за мной проходит Миллер. «Здрасьте», – говорю ему. «Здрасьте», – отвечает он. Я в панике: вот сейчас он прошел к писсуарам, он здесь один, конкурентов у меня нет, я мог попытать счастья и получить суперэксклюзив, надо только к нему туда пойти. Слава богу, разум возобладал и я просто вышел из туалета. Конечно, возможно, я упустил эксклюзив, но войдите в мое положение и дайте возможность мне остаться человеком.
Здесь закономерно рассказать вам про очарование первыми лицами. У меня к некоторым чиновникам сложилось приятное человеческое отношение. Ну, то есть они мне симпатичны. Но в этом случае, когда я о них пишу репортаж или что-то говорю, то я имею это в виду, и сознательно выбираю острые проблемы, не закругляю вопросы, не смягчаю их, делаю провокативнее. И еще со школы я научился строго относиться к любезности и приветливости. Это далеко не всегда искреннее качество, и это я тоже всегда имею в виду.
К другим я отношусь с любопытством. Понятие нерукопожатности для меня не существует. Хотя в последнее время стал меньше протягивать руку при знакомстве, но отвечаю всегда. Просто было несколько случаев, когда мне эту руку в ответ демонстративно не пожимали, это дурацкая ситуация, неприятная. Я стал взрослее, злее и никогда не втираюсь кому бы то ни было в доверие. И еще никогда никого не осуждаю за плохое ко мне или к радиостанции отношение, с этим тоже я сталкиваюсь часто. Это их глупый выбор. Могу признаться, что меня в свое время очень сильно разозлил Герман Греф. Я поймал его на выходе из зала, где шла работа секции в рамках Гайдаровского форума, он демонстративно отказался отвечать на мои вопросы (возможно, рассчитывая избежать общения с журналистами вообще), однако позже стоял и раздавал комментарии, а его странная помощница все еще отгоняла меня «от тела». Я написал гневное письмо в его пресс-службу, оставшееся без ответа, и затаил на Грефа личную обиду. Но никогда в жизни не позволю себе ему отомстить в эфире или как еще. Да и слушатели могут судить: с той истории прошло уже несколько лет, я ни разу о ней нигде не рассказывал и всегда разделял личное отношение к этому человеку и профессиональное. Да и в личном качестве я уважаю его позицию, склад ума и читаю с интересом его выступления.
Журналистская провокация
Очень много комментариев мы с Нарышкиным ловим по поводу наших опросов. Это могут быть как оппозиционеры, утверждающие, что мы что-то не так спросили про Алексея Навального, всякие охранители, которые удивляются, почему мы спрашиваем, хотят ли наши слушатели уехать из России или гордятся ли тем, что они россияне? Даже Рамзан Кадыров ополчился на наш опрос про карикатуры на пророка Мухаммеда. Последний, кстати, родился спонтанно, во время эфира. Мы просто оттолкнулись от твита Михаила Ходорковского о том, что в солидарность с убитыми сотрудниками Charlie Hebdo журналы, по его мнению, должны перепечатать карикатуры. К слову, этот опрос собрал почти 2 миллиона посещений после того, как на него обратил внимание глава Чечни, это стало абсолютным рекордом для голосований на сайте. Главный редактор о нем узнал из СМИ и еще долгое время не знал, в какой передаче этот опрос был. Потом в ходе какого-то разговора вдруг сказал мне: «Так это вы, суки, завели тот опрос про карикатуры?!» Мне оставалось только кивнуть головой.
Меня лично всегда удивляли вопросы об этичности вопроса. Точнее неэтичными наши слушатели, в том числе известные и влиятельные, называли вопросы, которые им не нравятся. Которые допускают вариант ответа, который их не устраивает. Никогда не тяготился этим, если честно. Вопрос на то и вопрос, ты можешь ответить так, как тебе кажется правильным. Учитывая, что как правило наши вопросы разрывают аудиторию если не пополам, то на значительные доли, то такие вопросы я считаю важными. Хотя бы для понимания нашей аудитории. Можно сколько угодно жить в своем аквариуме и не считаться с другой точкой зрения, но убеждать нас в том, что нельзя задавать тот или иной вопрос – это значит не знать, что другая точка зрения существует и не давать это знать никому. Это опасно как минимум.
