Гарольд Дойч - Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944
Бок и Рундштедт выразили свое отрицательное отношение к наступлению на Западе в меморандумах, датированных, соответственно, 12 и 31 октября 1939 года. Это показывало, что с точки зрения военной оценки наступления они полностью были солидарны с Леебом. Однако в написанных ими документах, в отличие от меморандума Лееба, практически не было приведено никаких политических или моральных соображений в связи с рассматриваемой проблемой. Так, в самом начале своего меморандума Рундштедт специально подчеркивал, что он не рассматривает политические аспекты вопроса, «как не относящиеся к компетенции солдата».
Рундштедт явно не относился к тем военным, которые страдали «комплексом Бека», то есть, попросту говоря, «излишней» совестливостью. Именно это привлекало Гитлера в Рундштедте; по этой причине он был единственным, не считая Кейтеля, военным, имевшим в 1939 году ранг генерал–полковника, который сумел оставаться на том или ином высоком посту практически до самого конца войны. И хотя нацистский диктатор высказывал пожелания, чтобы тот был «более уступчивым» в военных вопросах, он в то же время высоко ценил его за то, что тот был «настоящим солдатом, которого не интересует политика». Что касается Бока, то это был типичный представитель прусской военной касты, воплощавший две характерные отрицательные ее черты: твердолобость и ограниченность в сочетании с узостью мышления и видения проблем. Поэтому в своем меморандуме ему и делать было не надо никаких оговорок, наподобие той, которую сделал Рундштедт; никакие вопросы, кроме чисто военных, его вообще не интересовали.
Лееб очень хорошо знал Браухича и ясно отдавал себе отчет, что тот никогда не предпримет действий, заручившись поддержкой лишь одного человека. Только в случае единого мнения командующих группами армий Западной группировки были надежды на то, что это сможет побудить Браухича к каким–либо действиям. Поэтому Лееб попросил Шеденстерна организовать его встречу с Боком и Рундштедтом в ставке командования последнего в Кобленце 9 ноября 1939 года. Эта встреча сыграла свою роль в те суматошные дни, полные неуверенности и нерешительности, которые последовали за пиком развития обстановки, пришедшимся на 5 ноября 1939 года. Она также была «лебединой песней» Вильгельма фон Лееба в его попытках побудить Браухича оказать противодействие политике Гитлера на Западе.
Накануне решения
К концу октября 1939 года Гальдер уже имел в своем распоряжении основные факты, позволявшие сделать общий вывод об отношении командующих групп армий Западной группировки к планам переворота. Прочитав 1 ноября меморандум Рундштедта, Гальдер с очевидным разочарованием записал в своем дневнике: «Ничего положительного».
Очевидно, Гальдер надеялся, что Рундштедт будет добиваться от Браухича срочного и более активного вмешательства в ситуацию, чтобы не допустить осуществления планов Гитлера. Однако реальность на тот момент была такова, что Гальдер не мог рассчитывать на сколько–нибудь активную поддержку со стороны командующих Западной группировкой. Письмо Лееба было направлено Браухичу 31 октября 1939 года, и в тот день Гальдер еще о нем не знал. Действуя в рамках поставленных перед собой задач, Гальдер попытался заручиться поддержкой в другом месте. Внутри Германии располагалась так называемая Армия внутреннего резерва; именно в ней проходили подготовку и формировались те части, которые затем направлялись на фронт. Если бы Гальдеру, помимо уже упоминавшихся дивизий, дислоцированных к востоку от Эльбы, удалось использовать также и потенциал частей этой армии, расположенных внутри страны, то это значительно расширило бы для него возможности маневра, причем не только на данный момент, но и в более отдаленной перспективе – на тот случай, если бы Гитлер принял решение отменить наступление сейчас и перенести его на более поздний срок.
Командующий Резервной армией генерал Фриц Фромм имел репутацию уравновешенного и разумного человека и не был замечен в каких–либо симпатиях по отношению к нацистам. В соответствии со своими служебными обязанностями он приходил с докладом к Браухичу раз в 10—14 дней, причем обычно во время этого доклада Фромма сопровождал его начальник штаба полковник Курт Гейцлофф. Нередко он заходил и к Гальдеру, чтобы обсудить служебные вопросы; в этом случае Гейцлофф его обычно не сопровождал. Однако 31 августа 1939 года к Гальдеру они пришли вдвоем[128].
Отношения между двумя генералами никогда не были особо теплыми и доверительными, но они делали все, чтобы эти отношения, по крайней мере внешне, выглядели вполне нормальными и рабочими. Гальдер прощупывал Фромма на предмет участия в перевороте еще в 1938 году, когда план свержения Гитлера также обсуждался и прорабатывался. В целом реакция Фромма была отрицательной; однако он был человеком, предпочитавшим оставлять для себя максимальное поле для маневра и «держать все двери открытыми»; поэтому его отказ не был высказан в категорической форме, и полностью Гальдер его со счетов списывать не стал. Во время встречи, состоявшейся 31 октября 1939 года, Гальдер быстро перевел разговор на тему о военной политике Гитлера, подчеркнув, что она ведет Германию к роковым последствиям. Наступление на Западе следует предотвратить всеми возможными способами. Гальдер сказал, что в его распоряжении имеется несколько надежных дивизий, которые он мог бы ввести в Берлин, чтобы арестовать Гитлера и его правительство еще до начала наступления.
Конечно, со стороны Гальдера было очень большим риском выкладывать все карты на стол перед таким человеком, и то, что он сделал это, говорит о том, что его все больше и больше охватывали отчаяние и безнадежность.
Фромм был достаточно осторожен и не обозначил ясно свою позицию. Когда они возвращались из ОКХ, Фромм спросил в машине своего начальника штаба Гейцлоффа, как он понял слова, сказанные Гальдером. «Генерал Гальдер, судя по всему, в результате долгих сомнений и раздумий, принял решение осуществить государственный переворот», – последовал ответ. «Но это явная государственная измена», – заметил на это Фромм. По возвращении в Берлин он попросил Гейцлоффа записать все это в служебный дневник.
Несколько дней спустя Фромм спросил Гейцлоффа, сделал ли тот в дневнике запись относительно этого эпизода, и, получив утвердительный ответ, попросил своего начальника штаба хранить молчание по этому поводу и никому ничего не рассказывать. Он лично, сказал Фромм, как и предписано правилами субординации, доложит обо всем Браухичу, а тот уже сам примет решение, что делать дальше. Спустя пять дней после этого разговора Браухич приехал в Берлин, и Фромм, вопреки обычной практике, встретился с ним для доклада, не пригласив на эту встречу Гейцлоффа. Позднее он сказал своему начальнику штаба: «Я доложил о деле Гальдера командующему сухопутными силами; так что этот вопрос теперь закрыт»[129].
Гальдеру он направил сообщение, в котором говорил, что, судя по всему, не сможет принять участие в том предприятии, насчет которого ему было сделано предложение 31 октября.
В любом случае Гальдер правильно понял, какова была истинная позиция Фромма. По результатам состоявшейся беседы для него стало очевидно, что на Фромма рассчитывать не приходится. В конце октября – начале ноября 1939 года казалось, что все, будто сговорившись, обрушили на Гальдера такое давление, которое было едва ли по силам одному человеку. Теперь всего пять дней отделяло его от того решающего момента, когда необходимо было принять решение. Он должен был или отдать приказ о перевороте, или позволить событиям развиваться своим ходом с губительными для Германии последствиями, поскольку Гитлер твердо стоял на своем и отказываться от наступления на Западе не собирался. Хотя до этого Гитлер нередко проявлял нерешительность и отказывался от своих собственных планов, на этот раз он не давал ни малейшего повода надеяться на пересмотр своего решения. Причем то упорство, с которым он стоял на своем, производило сильное впечатление, поскольку на этот раз он остался практически в полном одиночестве. Даже Кейтель и тот проявлял неуверенность и не выражал, как обычно, безоговорочной поддержки Гитлеру. Единственным из всех окружавших его военных, кто смотрел на вещи с энтузиазмом, был Йодль. Хоть Йодль обычно воспринимал происходящее сугубо практически и не поддавался эмоциям, после беседы с Гитлером 15 октября 1939 года он настолько воодушевился, что вдохновенно записал в своем дневнике: «Мы выиграем эту войну, пусть Генеральный штаб хоть сто раз не согласится с этим, потому что наши войска самые лучшие, наше оружие самое лучшее… и ни у кого больше нет такого уверенного и целеустремленного руководителя, как у нас».
Руководители ОКХ ощущали себя элементарной частицей перед тем эмоциональным натиском, с которым нацистский диктатор буквально давил на окружающих. Элегантный и подтянутый, Браухич едва ли не задыхался всякий раз, когда Гитлер обрушивал на него поток своих рассуждений с такой силой, что бедному Браухичу казалось, что он либо попал в водоворот, либо стоит под водопадом. 16 октября 1939 года состоялась встреча Браухича с Гитлером, к которой Гальдер, казалось, подготовил своего начальника самым исчерпывающим образом, «отрепетировав» все буквально до запятой. Однако Браухич вновь позволил переубедить себя. Гальдер лаконично пометил в дневнике, что встреча дала жалкий результат: «Встреча с фюрером: безнадежно». Эти слова Гальдера относятся как к аргументам Гитлера, так и к попыткам отыскать в них хоть какую–то брешь. На упомянутой встрече с Браухичем Гитлер сказал, что наступление начнется в промежутке между 15 и 20 ноября 1939 года. Единственное «утешение» для ОКХ состояло в том, что Гитлер обещал предупредить командование сухопутных сил о наступлении за семь дней до его начала[130].
