Владимир Хрусталев - Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова
Однако вернемся к событиям на фронте. Великий князь Михаил Александрович в своем письме из местечка Глембочек писал супруге 6 июля 1915 г.:
«Моя душечка родная и дорогая Наташа, только что приехал курьер и привез твое милое письмо, за которое я тебя крепко обнимаю и нежно целую. Только, конечно, оно не длинное, но в этом никто не виноват. Теперь я объясню тебе все, что произошло с тех пор, как я тебе писал последний раз. – [Я.Д.] Юзефович и я решили, что для пользы дела лучше всего будет мне съездить к Верховному [главнокомандующему], поговорить с ним лично и сказать ему, что дивизию необходимо поставить в резерв где-нибудь в России ввиду того, что с 1 декабря она непрерывно в работе. Кроме того, я во всяком случае хотел выхлопотать себе отпуск на 6 недель, т. к. чувствую себя неважно – большая у меня слабость и ужасная вялость, я всячески борюсь против этого, но ничего не могу с собой сделать. В те дни мою дивизию изъяли из передней линии, хотели дать полкам отдых, расположив их в окрестности Тлустэ. Мой отъезд был назначен на 2 июля. Но не тут-то было! 1 июля противник переправил довольно большие силы на левый берег Днестра восточнее нас и повел наступление на небольшие наши части. Мы получили приказание туда идти, что и сделали 1-го к вечеру. Со 2-го по 5-е 1 бригада была все время в тяжелых боях и понесла тяжелые потери, офицеров убито 4, ранено 4, без вести пропал 1, а всадников убито 20, ранено 130. Ужасно жалко Соколовского, такой был жизнерадостный и великолепный офицер. Моя 2 бригада (полк[овник] Хагондоков) находится в бою с 3-го числа на другом участке и продолжает еще там находиться; у них уже 6 офицеров ранено, из них четверо тяжело.
Забыл сказать, что 1 бр[игадой] командует Ларька [Воронцов-Дашков] (очень хорошо), т. к. Багратион еще находится в отпуске и возвращается на этих днях, т. е. не позже 12 числа. К тому времени, даже раньше, я надеюсь, что эти бои здесь на нашем берегу Днестра закончатся, дивизия будет снова отведена немного назад (в резерв), и тогда я немедленно же выеду в Ставку, а оттуда домой. Боже мой! Как я соскучился и устал…»[306]. Далее Михаил Александрович, получив очередное письмо от супруги, с горечью продолжал: «То, что ты мне пишешь о Ландыше (имеется в виду великий князь Дмитрий Павлович. – В.Х.), т. е. что ты его нежно, нежно любишь, и также ты пишешь, что он приезжает к тебе, потому что ты ему нравишься, и что он совсем находится под твоим шармом, а кроме того, ты говоришь, что победить такое сердце, это очень и очень много. – Я думаю, что если ты хоть немного вникнешь в смысл тех нескольких фраз, которые ты мне написала, ты сама хорошо поймешь, как больно ты мне сделала этим, и, к сожалению, теперь я убеждаюсь все больше и больше, что я был прав, когда сказал тебе, что твое чувство и любовь изменились ко мне и нет и не будет того острого и цельного чувства, которое было раньше, а вот у меня это чувство к тебе совсем сохранилось прежнее. – Да, грустно, грустно на душе у меня, я всегда как-то верил твоему чувству абсолютной любви ко мне, еще больше, чем своему, и никогда не думал, что оно могло измениться. Ты мне, может быть, скажешь, что это пустяки, что это не так, нет, Наташа, это не пустяки и эта так! – Теперь мне надо кончать и идти…»[307]
В своем дневнике Михаил Александрович только кратко записал:
«Утром писал Наташе. Завтракал у меня ген. Краснов (прощальный завтрак). Днем приехал Ларька, а после чая ген. Раух. Обедали Муженков и Никитин. Погода дождливая»[308].
Великий князь Михаил Александрович по делам службы временами появлялся в Ставке Верховного главнокомандующего. Об одной из таких встреч позднее писал генерал Ю.Н. Данилов:
«В последний раз я видел великого князя Михаила Александровича в Ставке летом 15-го года. Он командовал тогда на фронте не то дивизией, не то корпусом и по какому-то случаю приехал к нам в Барановичи. После завтрака у Верховного главнокомандующего он остался как-то один в садике перед моим управлением, в видимом затруднении – куда направиться? Увидав через окно его длинную фигуру в кавказском бешмете, я вышел к нему и предложил зайти ко мне в кабинет ознакомиться с последними сведениями, полученными с фронта.
Он благодарно улыбнулся и провел у меня более получаса, живо интересуясь всем тем, что я ему рассказывал…
Милый, симпатичный молодой человек. Такими словами охарактеризовал бы я его в качестве лица частного…
Имеет все данные быть хорошим конституционным монархом, но только в устоявшемся государстве, с твердым и хорошо налаженным аппаратом власти. Таковым он мог казаться в качестве претендента на престол.
Его скромная и искренняя натура сказалась и в его браке, соединившем его с тою, которую он избрал по влечению сердца, вопреки чопорным традициям царствующих домов»[309].
В дневнике великого князя Михаила Александровича нашло отражение посещения Ставки в Барановичах:
«15/28 июля. Среда. Приезд в Ставку Верховного Главнокомандующего.
Утром читал и делал гимнастику. Около 10½ ч. уехали из Киева. Днем читал. С нашим поездом едет Софка Демидова. В 8½ ч. приехали в Барановичи, где встретил ген. Кондзеровский и мы, т. е. Юзефович, Кока и я поехали обедать в столовую дежурства, были военные агенты. Потом мы отправились в наш вагон, кот[орый] был на царской ветке. Николаша уехал сегодня в Седлец, вернется завтра утром. Погода жаркая, вечером шел дождь.
16/29 июля. Четверг. Ставка и отъезд в Гатчину.
Завтракали у Николаши в шатре. Потом был у него в вагоне, затем сделал визит ген. Кондзеровскому, Данилову и Ронжину, затем виделся с Дмитрием [Павловичем]. В 7 ч. обедали. В 9 ч. со скорым поездом поехали в Гатчину. Юзефович остался до завтрашнего дня в Ставке, потом едет в Петроград. Погода хорошая»[310].
После посещения Ставки великий князь Михаил Александрович, как и обещал супруге, отправился в Гатчину в краткосрочный отпуск. Он продолжал делить себя между ратной службой на фронте и короткими отпусками в кругу семьи.
При Ставке Верховного главнокомандующего в это время нес службу великий князь Дмитрий Павлович. Служба там считалась почетной, но она не всех удовлетворяла. Дмитрий Павлович в своем очередном письме к Н.С. Брасовой писал по этому поводу:
«Ставка Верховного Главнокомандующего. 21 июля 1915 года.
Наталия Сергеевна, родная, извините меня великодушно за столь поздний ответ на Вашу милую телеграмму, в которой Вы спрашиваете меня относительно места моего пребывания и моей жизни. – К сожалению, я сижу в Ставке и, по-видимому, пустил здесь глубокие корни. Мое начальство и слышать не хочет о моем возвращении к себе в полк, что мне очень неприятно. Вся душа моя и чувство долга говорят мне о необходимости возвращения в конную гвардию. Мне даже неприятно думать о том, как могут теперь смотреть на меня мои полковые товарищи, и они будут правы, осуждая мое отсутствие у полка! – Какое мое настроение? – Да разве оно может быть хорошим. Слишком тревожное время переживается, чтобы можно было бы быть веселым. Но надо глубоко верить в то, что испытания временны, что наступит время, когда мы сможем вздохнуть легко и свободно и смело и весело взирать на будущее, видя перед собой близкую славную победу!
Вас, родная, вероятно, интересует тоже и личные мои переживания. Так надо сказать, что, конечно, они во многом отвечают общим настроениям. Жизнь здесь, кроме того, довольно однообразна и иногда до боли хочется поговорить с кем-нибудь по душе, помимо военных вопросов. Вот пишу я Вам теперь, дорогая Наталия Сергеевна, и невольно вспоминается время милой Москвы. “Пишите мне что хотите, о чем хотите, только пишите”. Я чувствую, что эти мои слова опять хотят ожить на этих листках, но, боясь быть однообразным, я скажу другое: не забывайте меня и, чтобы я это чувствовал, – пишите!
Гатчина! Как маленькая лошадь, вспоминаете ли нашу милую прогулку по парку? Как хорошо было!.. Видел я здесь Мишу. И был я этим несказанно доволен. Он меня глубоко тронул своим ласковым и сердечным отношением, и когда он уехал, то у меня было чувство, что уехал человек мне родной и близкий. Показал он мне Вашу телеграмму со справкой насчет местонахождения «Ландыша» и мы много этому смеялись, а мне лично опять вспомнилась Москва, этот милый, любимый город.
Да! Много, родная, очень много мог бы я написать Вам в этом письме, но иногда лучше не кончать свои мысли!.. Да и боюсь я, что надоел я Вам своим письмом. Пишу Вам за час до отъезда моего на два-три дня из Ставки, а когда вернусь, надеюсь найти у себя от Вас словечко.
Ну, а за сим будьте счастливы, веселее, берегите ногу, не скачите так на одной ноге (где громадная черная туфля?).
