Малкольм Гладуэлл - Что видела собака: Про первопроходцев, гениев второго плана, поздние таланты, а также другие истории
Эрик Ханушек, экономист из Стэнфордского университета, подсчитал, что ученики очень плохого учителя за школьный год в среднем усваивают половину годовой школьной программы. Ученики очень хорошего учителя за то же время проходят материал, рассчитанный на полтора года. Воздействие учителя нивелирует воздействие школы: ребенку будет больше пользы в плохой школе с прекрасным учителем, чем в прекрасной школе с плохим учителем. К тому же профессионализм учителя имеет большее значение, чем количество учеников в классе. Чтобы получить те же положительные результаты, что дает замена среднестатистического учителя учителем 85-го процентиля, нужно разделить класс почти что пополам. И помните: хороший учитель обходится во столько же, во сколько и среднестатистический, а деление класса пополам влечет за собой необходимость вдвое увеличить число классных комнат и нанять вдвое больше учителей. Недавно Ханушек произвел нехитрые подсчеты, чтобы определить, что произойдет в масштабах страны, если мы начнем уделять качеству преподавания хотя бы минимальное внимание. Если проранжировать страны мира в зависимости от академической успеваемости школьников, то США окажутся чуть ниже среднего уровня, на половину стандартного отклонения отставая от группы стран с относительно высокими показателями, таких как Канада и Бельгия. По мнению Ханушека, США могут сократить этот разрыв, просто заменив худшие 6-10 % учителей государственных школ учителями средней квалификации. После многолетних попыток разрешить такие вопросы, как объем школьного финансирования, размеры классов и разработка программы, многие реформаторы пришли к выводу: нет ничего важнее поиска людей, которые могут стать прекрасными учителями. Но есть одна загвоздка: никто понятия не имеет, как должен выглядеть человек, способный быть хорошим учителем. Школьная система столкнулась с проблемой квотербэков.
3Начало игры Университета Миссури против Университета Оклахомы было назначено на семь часов. Идеальный вечер для футбола: безоблачное небо и легкий осенний ветерок. Уже несколько часов фанаты пытались просочиться на автомобильную стоянку рядом со стадионом. Вдоль дорог, ведущих к университету, выстроились вереницы машин, многие с пушистыми черно-желтыми хвостами «Тигров», свисающими с багажников. Эта игра была одной из самых значительных для Университета Миссури в этом году. Непобедимые «Тигры» имели все шансы стать лучшей студенческой футбольной командой в стране. Шонка пробрался сквозь толпу к местам для представителей прессы. Внизу игроки на поле казались фигурками на шахматной доске.
Первыми мячом завладели «Тигры». Чейз Дэниэл стоял на два метра позади линии нападения. Два ресивера стояли слева и три справа от него, растянувшись в линию через все поле. Лайнмены также стояли на большом расстоянии друг от друга. Раз за разом Дэниэл ловил поданный центральным игроком мяч, крепко упирался ногами в землю и быстрым шести- или семиметровым диагональным пасом передавал его одному из пяти ресиверов.
Стиль нападения, выбранный «Тиграми», называется растяжкой, и большинство лучших квотербэков студенческого футбола — игроки, которых вербуют в профессиональные команды, — это играющие в растяжке. Благодаря широкой расстановке лайнменов и ресиверов из команды нападения квотербэку гораздо проще разгадать намерения команды защиты перед снэпом: он может окинуть взглядом линию защиты, «прочесть» ее и определиться с направлением подачи мяча, когда еще никто даже шевельнуться не успел. Дэниэл играл в растяжке со средней школы и блестяще владел этой техникой. «Посмотрите, как быстро он передает мяч, — заметил Шонка. — Ты и глазом не успеешь моргнуть, а он уже сделал пас. И точно знает, куда мяч полетел. Когда все рассредоточены по полю подобным образом, защита не может скрыть свои намерения. Чейз моментально разгадывает их замыслы. А система помогает квотербэку принимать решение».
Но Шонке от этого мало проку. Всегда непросто предугадать, как студент-квотербэк проявит себя в профессиональной игре, ведь она более стремительна и сложна. К тому же команды НФЛ не используют растяжку. Они не могут. Защитники профессиональной лиги бегают настолько быстрее студентов, что прорываются сквозь широкие бреши в линии нападения и сбивают квотербэка с ног. В НФЛ игроки на линии нападения сгруппированы более тесно. Вместо пяти ресиверов Дэниэлу в большинстве случаев пришлось бы довольствоваться всего тремя или четырьмя. Он уже не смог бы позволить себе такую роскошь, как стоять в шести метрах за центральным игроком, упираться ногами в землю и моментально соображать, куда бросить мяч. Ему пришлось бы приседать за центральным игроком, сразу же принимать снэп, бежать назад и только потом останавливаться для броска. Атакующие защитники будут находиться не на расстоянии шести метров, а с самого начала окружат его со всех сторон. Поскольку игроки не будут так далеко отстоять друг от друга, намерения защиты уже не удастся угадать так легко. Дэниэл не сможет понять замысел противника еще перед снэпом. Вместо этого ему предстоит принимать решения в первые же секунды после начала игры.
«При растяжке вы видите множество "открытых" игроков, — принялся пояснять Шонка. — Но, попадая в НФЛ, парень вроде Чейза уже не видит своих ресиверов открытыми; только в редких случаях, когда кто-нибудь поскользнется или в защите образуется брешь. В профессиональной лиге, если ты, бросая мяч, не отслеживаешь перемещения защиты, она набрасывается на него и перехватывает. Здесь приходится иметь дело с невероятной физической подготовкой».
Пока Шонка говорил, Дэниэл вел свою команду по полю. Но он почти всегда совершал короткие диагональные пасы. В НФЛ ему придется овладеть новыми навыками — бросать длинные вертикальные пасы поверх защиты. Сможет ли он освоить такой удар? Этого Шонка не знал. Оставался еще вопрос с ростом. Метра восьмидесяти трех было достаточно для системы растяжки, где широкие бреши на линии нападения открывали перед Дэниэлом массу возможностей для бросков и обзора поля. Но в НФЛ брешей нет, а рост атакующих лайнменов составляет не 185, а 194 см.
«Интересно, — продолжал Шонка, — сможет ли он научиться? Сможет ли он давать результат в другом типе нападения? Как он с ним справится? Мне бы хотелось, чтобы он быстро уходил от центра. Чтобы он умел "считывать" расположение защиты, не находящейся в растяжке. Мне бы хотелось увидеть, как он играет "в кармане", как он двигается. Мне бы хотелось увидеть, как он выполняет дальние камбэки, ну, знаете, бросает мяч метров на восемнадцать — двадцать с лишним».
Было очевидно, что при оценке прочих звезд Университета Миссури — сейфти Мура, ресиверов Маклина и Коффмана — Шонку не гложут такие сомнения. В профессиональной лиге от них также ожидается иная игра, чем в колледже, но различия не столь значительны. Они показали выдающиеся результаты в студенческой лиге, потому что были сильными, быстрыми и ловкими, и в профессиональном футболе эти качества пригодятся им не меньше.
Но студенту-квотербэку, перешедшему в НФЛ, приходится осваивать совершенно новую манеру игры. Шонка вспомнил о Тиме Кауче, выбранном первым в легендарном драфте 1999 года. Во время учебы в Университете Кентукки Кауч поставил все мыслимые рекорды. «На поле выставляли пять мусорных урн, — вспоминал Шонка, качая головой, — и Кауч бросал мяч и попадал в каждую». Но в профессиональной лиге он потерпел фиаско. Не то чтобы профессиональным квотербэкам не нужна была меткость. Все дело в том, что меткость, необходимую для эффективной игры, можно оценить только в реальном матче НФЛ.
Аналогично все квотербэки, завербованные в профессиональные команды, должны пройти тест оценки интеллекта — тест Ван-дерлика. Согласно теории, объясняющей необходимость выполнения теста, профессиональная игра требует настолько большего проявления когнитивных навыков по сравнению со студенческой игрой, что высокий интеллект может служить показателем будущего успеха. Но когда экономисты Дэвид Берри и Роб Симмонс проанализировали баллы — которые обычно просачиваются в прессу, — то выяснили, что при прогнозе будущих результатов опираться на баллы теста Вандерлика бесполезно. Из пяти квотербэков, отобранных в первом раунде драфта 1999 года, Донован Макнабб, единственный из пяти, чья фотография висит в Зале славы, имел самые низкие результаты теста Вандерлика. А у кого еще был низкий IQ? У Дэна Марино и Терри Брэдшоу, двух величайших квотербэков в истории американского футбола.
В попытках решить проблему прогнозирования мы обычно возвращаемся назад и выискиваем более убедительные показатели. Теперь мы понимаем, что хороший врач должен уметь налаживать контакт, слушать и сопереживать, поэтому медицинские школы призваны обращать самое пристальное внимание не только на результаты тестов, но и на навыки межличностного общения. Мы можем добиться того, чтобы врачи стали лучше, если будем грамотнее подходить к отбору студентов медицинских школ. Но никто не утверждает, что в своем анализе Дэн Шонка каким-то образом упустил ключевой элемент, что, будь он проницательнее, то смог бы предсказать траекторию спортивной карьеры Чейза Дэниэла. Трудность отбора квотербэков заключается в том, что качество игры предсказать невозможно. Деятельность, к которой готовят игрока, настолько специфична, что нельзя заранее предположить, кто в ней преуспеет, а кто нет. По сути, Берри и Симмонс не выявили никакой зависимости между номером, под которым квотербэк был выбран в драфте, т. е. как высоко его оценили на основании показателей в колледже, и качеством его игры в профессиональной лиге.
![Малкольм Гладуэлл - Озарение [Версия с таблицами]](/uploads/posts/books/195714/195714.jpg)
![Малкольм Гладуэлл - Озарение [Версия без таблиц]](/uploads/posts/books/196757/196757.jpg)