Иван Колышкин - В глубинах полярных морей
Сентябрь был ознаменован новыми успехами. В очередной поход отправился капитан 3 ранга Кучеренко. Из этого похода «С-51» вернулась с триумфом: на ее счету три торпедированных транспорта. Все три атаки были выполнены искусно и смело. Командир и экипаж умело и мужественно вели себя во время преследования и бомбежек.
Отличились и именные «малютки» — «Ярославский комсомолец» и «Новосибирский комсомолец». Первая из них под командованием капитан-лейтенанта Лукьянова атаковала большой конвой, и каждая из двух выпущенных ею торпед настигла по транспорту. «Новосибирский комсомолец» впервые выходил на позицию. Вместе с командиром лодки капитан-лейтенантом Кофановым на ней находился и комдив — капитан 2 ранга Фисанович. Лодка встретила конвой из одного транспорта и довольно сильного охранения. Этот единственный транспорт и был пущен ко дну.
Каждый из этих походов, каждую из этих атак, я еще раз повторяю, можно назвать подвигом. Но если слова «можно назвать» или «можно приравнять» все-таки несут какой-то оттенок условности определения, то о двух сентябрьских походах следует сказать без всяких скидок: да, это были подвиги, далеко выходящие за пределы будничного.
«Щ-404» находилась на позиции в Варангер-фиорде. 14 сентября у мыса Кибергнес произошла ее первая встреча с врагом. Эскорт в составе десяти вымпелов конвоировал транспорт водоизмещением в восемь тысяч тонн. Григорий Филиппович Макаренков вывел лодку в атаку и дал по транспорту носовой залп. Две торпеды, достигнув его борта, решили участь судна. Лодка удачно уклонилась от преследования — все сброшенные кораблями охранения бомбы упали далеко в стороне.
Настроение у команды было боевое. Всем не терпелось скорее снова повстречаться с врагом. И ожидание моряков не было обмануто. Двадцатого числа вскоре после полудня молодой краснофлотец Леванович, несший акустическую вахту, доложил, что слышит шум винтов. Началось сближение с целью. Минут через сорок в разверзшейся стене тумана Макаренков увидел два танкера. Но туман тут же вновь поглотил их. Командир решил продолжать атаку по акустическим пеленгам. В 13 часов 11 минут из носовых аппаратов последовал залп, и вскоре глухой подводный гул возвестил о попадании двух торпед.
Но уже не к победным результатам боя было приковано внимание всего экипажа. Одна из четырех торпед, не выйдя до конца из аппарата, застряла в нем. Курок ее откинулся, и машины самодвижущегося снаряда начали работать. Первый отсек наполнился едким запахом керосина и горелой резины. Но страшно было не это. Лодка шла, и вертушки инерционных ударников торпеды крутились встречным потоком воды.
Эти вертушки выполняют у торпеды роль предохранителей. Пока торпеда находится в аппарате, она не опасна или, точнее говоря, почти не опасна. Ее взрыватели не могут сработать, потому что ударники удерживаются стопорами. Но когда торпеда выходит из аппарата, откидывается ее курок, поднимаются крышки взрывателей и встречный ток воды начинает вращать вертушки предохранительных стопоров. Прокрутившись определенное время, вертушки снимают стопора с ударников, и теперь достаточно даже небольшого толчка, чтобы бойки накололи капсюли-детонаторы с гремучей ртутью и грянул страшный взрыв.
Итак, лодка отрывалась от места атаки, и застрявшая торпеда вскоре пришла в боевое состояние. К счастью, противник не сразу опомнился после удара и начал преследовать «щуку» лишь спустя тридцать две минуты после потопления танкера. Он сбросил всего восемь бомб, но взорвались они довольно близко от лодки, и каждый взрыв заставлял замирать сердца людей. Ведь торпеда от этого могла сработать.
Теперь надо было уйти подальше от неприятельского берега, чтоб всплыть и разоружить торпеду. А это значило: форсировать на большой глубине минное поле.
Дифферентовка лодки нарушилась, и удерживать ее на ровном киле было невероятно трудно. Но на «Щ-404» служили такие выдающиеся горизонтальщики, как боцман Юдин и рулевой Гандюхин. Они и несли попеременно вахту, пока лодка шла через минное поле, а шла она долго. Под стать этим морякам работал и рулевой-вертикальщик Суворов. Каждую минуту мог донестись доклад из первого отсека: коснулись минрепа правым (или левым) бортом! — доклад, требовавший от старшины Суворова немедленного и безошибочного изменения курса.
Нелегко передать словами напряжение, которое сопутствовало этому полусуточному переходу. Все понимали: судьба корабля находится в руках случая. Неосторожный толчок о минреп, не говоря уж о взрыве мины, мог стать роковым. И командир и все, кто несли вахту, делали все возможное, чтобы уменьшить вероятность трагической случайности.
Наконец лодка всплыла. Теперь дело за человеком, который взялся бы за разоружение торпеды. Среди торпедистов не было недостатка в желающих. Макаренков остановил свой выбор на смелом моряке и отличном специалисте старшем краснофлотце Сергее Камышеве. Задание это грозило двойным риском. Неосторожное движение — и погибнет вся лодка, погибнет и торпедист. Внезапно появится противник — лодка произведет срочное погружение, а торпедист… В общем, все ясно. Но Камышев не отступился. Он понимал, что в конце концов кто-нибудь должен же выполнить эту смертельно опасную работу.
Взяв артиллерийский банник, торпедист обследовал, в каком положении находится торпеда, насколько она высунулась из аппарата. После этого Камышев надел легководолазный костюм и спустился в ледяную воду. Мешала зыбь. Соленая холодная вода резала глаза. Но моряку надо было работать не мигая, чтобы ни на секунду не терять из виду опасный ударник. Пять раз уходил под воду Камышев, пока ему удалось вынуть и утопить оба взрывателя.
Через две минуты, после того как он поднялся на палубу последний раз, в воздухе появился «фокке-вульф». Прозвучал сигнал срочного погружения…
…Другой случай, получивший широкую известность на всем флоте, произошел в этом же месяце с «Л-20». 3 сентября в 10 часов 24 минуты лодка атаковала у мыса Слетнес транспорт, идущий в сопровождении сторожевиков. Трехторпедный залп, произведенный в четырех кабельтовых, отправил судно на дно. Через шесть минут началось преследование лодки.
Уклоняться пришлось вдоль берега, где наряду с глубинами, превышавшими сто метров, встречались и банки и подводные скалы — «сахарные головы», причем далеко не все из них были нанесены на карты. Об одну из этих банок и ударилась лодка своей носовой частью. Во второй отсек через поврежденную шахту гидроакустической установки стала поступать вода. О всплытии не могло быть и речи — преследование лодки продолжалось.
Командир «Л-20» капитан 3 ранга Тамман повернул ближе к берегу, чтобы на подходящей глубине лечь на грунт. Так лодка оказалась на грунте на глубине сто десять метров.
В первом и втором отсеках, разделенных легкой переборкой и потому представлявших собой как бы один отсек, находилось тринадцать человек во главе со старшим лейтенантом Шапоренко: мичман Пухов, старшины, 2-й статьи Доможирский, Острянко, Чижевский, старшие краснофлотцы Бабошин, Крошкин, Фомин, краснофлотцы Егоров, Матвейчук, Никаншин, Хоботов и проходивший практику курсант училища Портнов. Вода прибывала довольно интенсивно, но моряки деловито, без паники повели борьбу за жизнь корабля. Быстро, со знанием дела выполняли они распоряжения, поступавшие от Шапоренко и из центрального поста.
Вода в изолированных от всей лодки отсеках дошла до второго яруса коек. Люди находились в ледяной воде, головы их — в сравнительно небольшой воздушной подушке. Огромное, до десяти атмосфер, давление сжимало тела. Тускло мерцало аварийное освещение. Но люди не падали духом.
Чтобы создать в отсеке противодавление и прекратить дальнейшее поступление воды, надо было очистить клапан аварийного осушения, оказавшийся засоренным. Острянко и Чижевский несколько раз ныряли до палубы и очистили клапан. Потом по приказанию Шапоренко нырнул Доможирокий с ключом в руках, чтобы открыть пробку клапана. Но его ударило током Пришлось снять питание с электросети в аварийных отсеках. Все погрузилось в непроницаемую темноту. И тогда старшина Доможирский сумел открыть клапан. Потом он вместе с краснофлотцем Фоминым нырял еще несколько раз, чтобы подсоединить к клапану шланг. Наконец воздух высокого давления пошел в отсек.
— Как самочувствие? — запрашивал из центрального поста командир, не скрывая своего беспокойства. — Выдержите ли до наступления ночи?
— Выдержим… — хрипло отвечали моряки.
Они понимали, что, пока над морем день, а поблизости крутится противник, всплывать — значит обрекать корабль на гибель. И они держались, потому что верили друг в друга, верили в своего командира, в то, что он найдет выход из труднейшего положения, не даст погибнуть ни лодке, ни им.
И, находясь в жутком подобии затопленного склепа, люди верили и терпели. И не просто терпели, а еще ухитрялись производить нужные переключения воздуха, перепускать его из торпед в баллоны, ибо от этого зависела способность лодки всплыть на поверхность.
