Джон Армстронг - Украинский национализм. Факты и исследования
Когда немцы в марте 1939 года заняли Богемию и Моравию, они позволили Венгрии оккупировать остальную часть Закарпатской Украины. Украинские националисты были информированы относительно этого решения, и им было рекомендовано подчиниться венгерскому правлению[35]; они решили, однако, взять отчаянный курс на объявление независимости Закарпатской Украины с правительством, возглавляемым священником монсеньором Августином Волышиным. Эта «независимость», однако, продлилась лишь несколько дней; «Карпатская сечь» была не способна оказать эффективное сопротивление хорошо вооруженной венгерской армии. Первая крупная, почти за два десятилетия, попытка националистов освободить украинскую землю от иностранного владычества потерпела неудачу. Это событие стало предвестником еще многих подобных разочарований для ОУН и для всех украинских националистов.[36]
Глава 2
Украинцы и польская катастрофа
Мало какие группы в Европе 1939 года выигрывали от изменения статус-кво больше, чем националистическая Украина. Все, кто мечтал о независимой и единой Украине, понимали, что она может возникнуть только в результате серии катастрофических перемен в Восточной Европе. Единственным же событием, которое могло бы инициировать такие сдвиги, была большая война.
В течение многих лет наиболее вероятной войной такого рода представлялась война между Польшей – возможно, при поддержке одной или более западных держав – и Советским Союзом. Позже, после прихода к власти Гитлера и феноменального роста германской мощи, вероятными противниками стали казаться Германия и Польша, с одной стороны, и СССР – с другой. Украинские националисты чувствовали, что любой из этих раскладов, вероятно, приведет к освобождению Советской Украины, поскольку и польские, и германские лидеры давно держали в своих главных планах на востоке отторжение этих земель от Москвы. Окончание польско-германского сближения в середине тридцатых рассеяло надежды на немедленную комбинацию сил в Центральной Европе против коммунистического угнетателя, но открывало перспективу, вряд ли менее привлекательную для многих украинцев, разрушения немцами ненавистного польского государства. Следовательно, несмотря на серьезное разочарование, вызванное нежеланием немцев поддерживать эмбриональное украинское «государство» в Закарпатской Украине, националистические круги в большинстве своем были готовы к концу 1939 года подстроиться к германской политике, как они это делали в предшествующие годы. В то время как шок от августовского германо-советского пакта о ненападении вызвал многочисленные вопросы относительно обоснованности этого курса, он не отвратил наиболее активные элементы от поддержания сотрудничества с Германией. Немногие, если вообще такие были, могли предвидеть, что Германия фактически позволит Советскому Союзу поглотить западноукраинские земли.
Движение Павла Скоропадского, возможно, из всех украинских националистических движений меньше всех подготовлено было воспринять столь неожиданные изменения, произошедшие после августа 1939 года. Как было отмечено выше, даже в дни своего правления на Украине это движение никогда не было численно велико. В эмиграции же оно еще более ослабло из-за того, что многие из его первоначальных сторонников были в глубине сердца приверженцами российской монархии и не видели проку в поддержании украинского «монарха», разве что он окажется единственным возможным правителем. В результате этого оттока сторонников гетман и его оставшиеся последователи по своим взглядам стали еще больше националистами; однако они вряд ли могли конкурировать с ОУН на этом поле, и они испытывали недостаток престижа УНР, который позволил бы им претендовать на место прямых наследников тех, кто когда-то пытался реализовать мечту о построении современного украинского государства. За исключением маленькой группы в Великобритании, основная масса эмигрантских сторонников Скоропадского были организованы на территории Большой Германии в «Украинскую громаду», которая, по их утверждениям, еще в 1940 году составляла около 3500 человек[37]. Большинство были людьми средних лет и старше.
Нехватку численности и молодежной энергии гетманцы возмещали престижем своих сторонников. Наиболее видным среди них был – до своей смерти в 1931 году – Вячеслав Липинський, талантливый историк и философ, который, по признанию многих, считался наиболее оригинальным и глубоким украинским мыслителем периода после 1918 года. В рассматриваемый период его влияние в «Громаде» было усилено группой способных историков во главе с Дмытро Дорошенко. Официальная идеология движения была компромиссом между философскими рефлексиями таких людей и острыми проблемами реальной политики, особенно потребностью приспособления к зарождающемуся «новому порядку».
Опубликованный в 1940 году «катехизис» последователей гетмана делал упор на неизменной цели движения – скорее территориальный, чем этнический патриотизм как база будущего украинского государства[38]. Украинская нация, как заявлялось там, является организованным коллективом украинского народа, принадлежащего к «арийской» расе[39] – двусмысленное утверждение, которое было одновременно уступкой нацистской доктрине и намеком на готовность принять как часть в лоно украинской нации русских и польских «арийцев», живущих на украинской земле. Остальная часть программы была откровенно консервативной: классовое общество, основанное на учете интересов людей от «плуга», «станка» и «слова», гарантия права на жизнь, работу по призванию и защиту закона[40]. Церковь должна быть независимой, но единой с монархией[41]. Достаточно очевидно, что ввиду жестоких условий той сумятицы, которой предстояло охватить Украину в течение военных лет, доктрины, основанные на размышлениях о долгих путях украинской истории, будут поняты и оценены только наиболее мыслящими представителями новых поколений, выросших при сталинизме или привлеченных активностью крайнего национализма. Идеология гетманцев сама по себе, вероятно, доказывала непреодолимость препятствий на пути реализации властных планов группировки гетмана.
Несколько парадоксально, в свете ее идеологической позиции, которая фундаментально отличалась от учений национал-социалистов, группировка Скоропадского имела близкие связи с правителями Третьего рейха. Имелся, конечно, весомый прецедент для такой позиции – полная зависимость гетмана от оккупационных сил кайзера Вильгельма; кроме того, про гетмана известно, что у него были личные дружественные отношения с Германом Герингом[42]. Консерватизм гетманцев, хотя и отличался в важных вопросах от нацизма, был полезен немецким лидерам как фактор, который мог быть использован против коммунизма. Все же из-за тенденции этой группировки избегать насильственного действия она была менее пригодна практически для целей нацистских лидеров, чем намного более близкие к ним идеологически националисты ОУН. Временами консервативная осторожность сторонников Скоропадского достигала почти полной пассивности. В декабре 1940 года, например, их орган утверждал, что украинский вопрос не решается в настоящее время, и осуждал «агитаторов», которые пытаются «формировать министерства и задумывать международные комбинации», в рамках которых такое урегулирование могло бы иметь место[43]. Позже это приведет к почти невероятному спокойствию по отношению к немецкой жестокости на Украине. Например, 30 августа 1942 года сам гетман Скоропадский советовал своим сторонникам проявлять осмотрительность, сотрудничать с немцами против большевиков и выжидать мира. Он закончил утверждением, что «немцы должны быть убеждены, что украинцы – честный народ».[44]
С точки зрения идеологии и политической ориентации УНР была на противоположном полюсе украинской политики. Во многих отношениях, однако, ее развитие шло почти параллельно развитию гетманского движения. УНР была, конечно, «законной» преемницей республики 1918—1920 годов. Как было выше упомянуто, наследником первого президента, Симона Петлюры, был Андрей Левицкий, который продолжал считать себя главой государства с правительством в изгнании и, следовательно, стоящим над партиями. Фактически к 1939 году основная масса его сторонников были членами Украинской социал-демократической партии, хотя аура легитимности держала других, особенно социал-революционеров, в состоянии непрочной преданности ему. Кроме того, идеология группировки была бесспорно социалистической и демократический – хотя и несколько устарелого типа в силу довольно небрежно сформулированной утопической теории предреволюционной эры.
Некоторые тревожные события имели место в рядах УНР. Несомненно, никакая демократическая группа не могла бы пережить восемнадцать лет эмигрантского существования без каких-либо признаков вырождения. Основа силы демократического правительства и правления – частое возобновление поддержки путем выноса своей политики на всенародный вердикт и набора новых сил из народных масс – оказывается недейственной в условиях эмиграции. Это по существу своему динамическое явление становится статичным вследствие отрыва от масс, и члены такого правительства начинают заниматься собой. Здоровые явления демократической политики заменяют личная вражда, фракционность и борьба за внешнюю поддержку. Так шли дела и в УНР. Когда началась война, «правительство» было рассеяно в трех европейских столицах. Некоторые из менее важных министров были в Праге, где до недавнего времени демократическая атмосфера и поддержка чехословацкого правительства создали благоприятный климат для развития украинской культуры. В Париже находились Вячеслав Прокопович, премьер-министр, и Александр Шульгин, министр иностранных дел. Главным центром, однако, была Варшава – резиденция президента Левицкого и его министров Сальского и Смаль-Стоцкого. Такое распределение приблизительно соответствовало связям правительства с европейскими правительствами. Основными были связи с Польшей, как это было при Петлюре в последние месяцы его правления. У правительства в изгнании связи с Польшей стали еще теснее[45]. Когда разразилась война, значительное число прежних офицеров Украинской республиканской армии служили как профессиональные военные (офицеры по контракту) в польской армии. Кроме того, прометеевское движение, которое было основано украинцами в двадцатых годах и возглавлялось Смаль-Стоцким, всецело поддерживалось Варшавой. Это движение, которое пыталось объединить эмигрантских лидеров наций Советского Союза (исключая русскую), играло большую роль в польских планах создания блока государств в Восточной Европе, от Финляндии до Кавказа, в котором Польша могла стать истинно великой державой, пользуясь своим «естественным» положением лидера. Украинские лидеры прометеевского движения знали, конечно, о целях Польши, но, в своем подавляющем большинстве желая освобождения этих народов от коммунистического ярма, принимали помощь варшавского правительства.[46]
