Владимир Лакшин - Солженицын и колесо истории
Не знаю, что и сказать Вам под конец. Бог Вам судья. А моя совесть чиста.
С уважением
В. Л.
Письмо В.Я. Лакшина А.И. Солженицыну
8.05.1970
Многоуважаемый Александр Исаевич!
Иногда мне кажется, что наша переписка – дурной сон какой-то. Только-только Вы признали свою неправоту в вопросе, на котором осн овывалось все обвинение в прошлом письме, как уже готово новое. На этот раз выясняется, что не слишком-то хорош был сам журнал и, между прочим, мои статьи в нем. Согласитесь, это совсем новый мотив. Вы бегло просмотрели оказавшиеся под рукой 11 книжек, всему выставили цену, как для аукциона, и произнесли свой суд: не стоило-де и задерживаться на полтора года, тем более, что «Н. мир» не выдержал «победного соревнования» с Самиздатом и в журнале не устраивались конференции авторов и сотрудников с отчаянными возгласами: «Братцы!.. Как нам быть?»
Не думаю, чтобы Вы вовсе не сознавали значения журнала. Скорее у Вас тут, по присловью, не прямота бранится, а задор. Но Вы вправе смотреть на вещи по-своему. Ваша воля – равнодушно парить над «Новым миром» и «Октябрем», так же, как не наблюдать различий в «компромиссной линии» при Твардовском и при Косолапове, и восхищаться матросами, которые одинаково прилежно качают воду со старым и с новым капитаном.
Не пойму только, к чему при этом то, что в старину называлось личностями, вроде фраз о «внутренней несвободе», «преувеличении своих страданий» и проч. Ведь это смешно – считаться в отношении друг друга, кто насколько пострадал и нельзя ли больше. Можно, конечно. Я, во всяком случае, страдальцем себя отнюдь не считаю, и если вынужден был к объяснению насчет некоторых неудобств нынешнего своего положения, то лишь вследствие Вашего вопроса о «личных жертвах».
По поводу своих статей объясняться, понятно, не буду. И об Августе – довольно. Ведь коли бы я находил возможным использовать Вашу методу спора, то должен был бы сказать примерно следующее: «Раз уж Вы, Александр Исаевич, так непреклонны в оценке поведения старой редакции в Августе, то что мешало Вам самому тогда же высказаться публично по поводу происходящих событий, заклеймив заодно верноподданный «Новый мир», вместо того, чтобы декламировать о своей «боли и стыде» два года спустя по случаю разгона редакции?» Но я не говорю Вам так, потому что считаю подобный ригоризм напрасным (предела требованиям друг к другу тут нет, вплоть до самосожжения), а сам запоздалый разговор такого сорта – нехорошим.
Вполне сочувствую Вашему желанию «на переходе к 70-м годам назвать все своими твердыми именами». Но Вы делаете ошибку, если думаете, что говорите всякий раз как бы от лица Истории. Не уверен, что она во всем согласится с Вами. К сожалению, Вы сплошь и рядом питаете иллюзии самые детские, легко теряете масштаб явлений и поддаетесь, очевидно, впечатлениям и настроениям кружковой сектантской предвзятости. А сколько наивной импровизации в Ваших исторических прогнозах и оценках!
Александр II, сгноивший в ссылке Чернышевского, закрывший «Современник» и «Русское слово», благословивший массовые процессы «землевольцев», потопивший в крови польское восстание (едва сто лет прошло, а Вы забыли…), этот либерал поневоле – герой русской истории? «Вехи» – новое евангелие? И XX съезд померк для Вас в сиянии этой «жемчужины»? Померк как раз тогда, когда в кинотеатрах снова аплодируют появлению Сталина на экранах, и мы с каждым днем удаляемся от этой «части национальной традиции и культуры», не успев ни развить, ни закрепить ее? Наконец, рукописный Самиздат – победитель «Нового мира» 60-х годов? Победитель демократического (но не либерального!) журнала с полумиллионным регулярным читателем? Нет, проповедуйте все это кому-нибудь другому.
Сознаю, конечно: и Ваша пристрастность, и оценки эти в большой мере результат нездоровых обстоятельств, противоестественного положения, в какое Вы поставлены как писатель. Но, неизменно восхищаясь Вашим художественным талантом, я искренне сожалею, что Ваша общественная активность находит себе такой ложный выход.
Повторю на прощанье Ваши слова: не обижайтесь, и пожелаю Вам всего доброго.
В.Л.
Письмо В.Я. Лакшина К.Л. Рудницкому[19]
28.12.1976
Дорогой Костя!
Спасибо за подробный отзыв. Письменный его характер заставляет ответить также письменно. Итак, заведем переписку из двух углов. Я искренне благодарен за сочувственные слова о главных мыслях и положениях статьи. Это мне очень важно. Но важны и возражения. Тем более что я верю в их благожелательность, очень ценю Ваше доброе отношение ко мне и сам плачу от души Вам тем же. Значит, стоит объясниться. Ведь Ваши возражения лишь по форме частные и деликатно выраженные, но я понимаю, что речь идет о вопросах не мелких, и сама письменная форма Вашего ко мне обращения это обстоятельство подчеркнула.
В некоторых Ваших недоумениях повинен, несомненно, я – плохо, нескладно, не до конца выразил, что хотел. В некоторых, может быть, Вы – не захотели расслышать то, что я говорю, не поверили мне, поддавшись случайным своим впечатлениям.
Скажем, я вовсе не стремился показать «красоту и благородство пьяного Твардовского», как Вы пишете. Пьяный есть пьяный. Я только говорю, что ни подлым, ни трусливым, ни мелочным я пьяного А.Т. не видел. Это искреннее мое свидетельство, а пил я с ним, наверное, тысячу раз, и один и в компании. Относительно пьянства Твардовского много легенд – самых преувеличенных и гнусных, оттого я считал важным об этом упомянуть.
Вы, конечно, правы, что о «Новом мире», его особой позиции, его «миссии», как Вы говорите, я написал мало и неудовлетворительно. Но это, я думаю, и не задача такого личного и полемического сочинения, как мое. Да и я тут не лучший судья, скорее один из участников и свидетелей. К счастью, существует ряд дневников этих лет, прежде всего подробнейшие дневники Твардовского, которые помогут восстановить истину во всем объеме. А если будущий историограф изучит к тому же 1) комплект «Нового мира» 60-х годов, 2) сохранившиеся в архиве верстки с редакторской и цензурной правкой, 3) тысячи писем читателей «Нового мира», хранящиеся теперь в ЦГАЛИ, 4) полемику в газетах (сотни ругательных статей) и с трибун (семь выступлений на одном 23-м съезде партии), 5) архив цензуры, Секретариата СП и отдела культуры ЦК, – будет объективная возможность оценить то, что Вы называете «миссией» «Нового мира».
Откуда Вы взяли, что я пытаюсь уверить, будто члены редколлегии «Нового мира» – «все друзья и все ангелы»? Слов нет, Вы правы, когда говорите, что в редколлегии люди были разные и по-разному вели себя в разнообразных обстоятельствах. Их слабости известны мне очень хорошо, так же, как им, возможно, мои. Я не однажды ссорился по журнальным поводам с Дементьевым, на многое смотрел с ним различно, расходился во многом с Заксом – и об этом вскользь пишу (стр. 22 рукописи). Вообще, вопреки Вашему лестному суждению, в редколлегии мы не всегда составляли «сильное единство», и каждый журнальный номер в каком-то смысле представлял собой плод и внутриредакционной борьбы. Если бы я писал свои воспоминания о журнале, наверное бы, нарисовал всех так, как их тогда видел. Но Солженицын изобразил соредакторов Твардовского именно в духе пасквиля, с чем Вы напрасно не хотите согласиться, ибо что такое «мутно-угодливый Сац», «с носом вынюхивающим» Кондратович и т. п., как не пасквиль? В свете такого рода высказываний, которые призваны были небрежными художественными мазками лично скомпрометировать людей журнала, бросив тень и на самое дело, я обязан был за них вступиться.
Вы едва ль не оправдываете «игроцкий азарт» Солженицына, а я убежден, что когда это качество обращено на его отношения с людьми, – это и есть безнравственность. И далее Вы «лавирование» «Нового мира» на одну доску ставите с «играми» А.И. (Александра Исаевича. – С.Л.). Позвольте указать на различие.
«Новый мир» лавировал и хитрил в иных случаях с начальством и цензурой. Солженицын же «играл» со всеми, и с особым азартом, пожалуй, с теми, кто помогал ему, уверенный заранее, что он выше всех, и доигрался до ненависти едва ль не ко всем на свете. В последнем его сочинении, какое мне попалось, он, изругав предварительно литераторов, либералов, марксистов, церковников, эмигрантов, издателей, ученых, интеллигентов, политиков в России, Европе и Америке, обличает ныне радиокомпанию Би-би-си и ее комментатора Гольдберга за политическую беззубость и умеренность. Ну, да господь с ним. Скажу еще два слова о «лавировании» «Нового мира», как о модной теме (недавно те же слова слышал).
Я бы удивлялся, по совести, не тому, что «Новый мир» «лавировал», удачно обходя рифы и заранее предвидя опасности. Это делает по-своему изобретательнее «Знамя» Кожевникова и «Лит. газета» Чаковского. Я бы удивлялся, напротив, тому, как в основных поставленных себе литературно-общественных задачах «Новый мир» был упорен, упрям и открыт. Вспомните хотя бы требование правды, прошедшее во стольких полемиках и нами не уступленное. Вспомните неизменную борьбу журнала – и в практике прозы, и в критике – с ремесленничеством и идеологической бутафорией в искусстве, что столько нажило нам персональных врагов, но журнал, его позицию до последнего номера (1970, № 1) не поколебало. Вспомните отношение журнала к теме деревни, которая ведь не просто тема, и где мы тоже ничего не уступили. Вспомните, наконец, полемику последнего года с «младороссами», на которую брюзжит заодно с Мих. Алексеевым Солженицын. Я уж не говорю о так называемой «проблеме культа личности», лагерей, оценки террора в ряду других революционных методов, вопросов демократии и т. п. Словом, я бы удивлялся не тому, как умело «лавировал» журнал, а тому, как он стойко и прямо отстаивал те, пусть скромные для пылких голов, рубежи, на какие он сознательно встал в 60-е годы.
