Филип Шенон - Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования
Хьюмс, который торопился приступить к делу, согласился. «Он пообещал Джорджу Беркли, что мы не будем обсуждать надпочечники, пока будут живы тогдашние члены семьи Кеннеди, или что-то вроде этого», – вспоминал Босуэлл, который согласился действовать по предложенному плану, хотя это и было грубейшим нарушением протокола15. Через несколько дней после вскрытия Беркли вновь приехал к Хьюмсу с еще одной конфиденциальной просьбой, на этот раз касавшейся мозга президента, который был после вскрытия извлечен из черепа для анализа16. По просьбе Беркли Хьюмс доставил мозг – в Бетесде он был погружен в формалин и заключен в стальной контейнер – в Белый дом, где он мог быть предан земле на могиле президента[1]. «Он прямо заявил мне, что решение принято и что он собирается забрать мозг президента и доставить его Роберту Кеннеди», – вспоминал Хьюмс17.
Вечером во время вскрытия Хьюмсу было трудно работать и по другим причинам. В часы сразу после смерти президента все боялись, что убийство – результат заговора, и в коридорах госпиталя Бетесды только и говорили что о повторной атаке заговорщиков. Приступая к вскрытию, Хьюмс и его коллеги слышали разговоры коллег о том, что за убийством могли стоять русские или кубинцы и что Линдон Джонсон, принявший присягу несколькими часами ранее, может стать следующей мишенью.
Врачи беспокоились о своей безопасности18. Если имел место заговор, убийцы могут захотеть скрыть правду о том, как умер президент. Не заставят ли замолчать и патологоанатомов Бетесды, и не похитят ли, и не уничтожат ли доказательство происшедшего? «Казалось, за всем этим мог стоять какой-то политический сговор, – вспоминал впоследствии Босуэлл. – Убрать могли любого». Офицер выше Хьюмса по званию был настолько встревожен потенциальной угрозой, что приказал Босуэллу сопроводить Хьюмса, которому было поручено подготовить отчет о вскрытии, до дома. «Поэтому я сел в свою машину и сопровождал Джима Хьюмса до самого его дома», – рассказывал Босуэлл.
Около 7 часов утра, когда Хьюмс наконец вышел из дома, времени собраться с мыслями, не говоря о том, чтобы поспать, у него не было. Он должен был отвезти сына в церковь на первое причастие и был полон решимости туда добраться; он также знал, что через несколько часов должен вернуться в госпиталь Бетесды, чтобы созвониться с врачами Мемориальной больницы Паркленда в Далласе, которые безуспешно пытались бороться за жизнь президента. Позднее Хьюмс сокрушался по поводу того, что вечером в пятницу ему следовало в какой-то момент выйти из секционного зала и связаться с врачами из Мемориальной больницы Паркленда, но от него требовали как можно скорее провести вскрытие. «Выйти из зала мы не могли, – вспоминал он. – Здесь следует понимать ситуацию – истерическую ситуацию, – которая тогда сложилась. И как только нам удалось не утратить самообладания и так держаться – вот что меня изумляет»19.
Субботний телефонный разговор с доктором Малькольмом Перри, главным врачом Мемориальной больницы Паркленда, который первым занимался ранением Кеннеди, разрешил главную загадку. Ни в Далласе, ни в Бетесде врачи не сомневались, что причина смерти Кеннеди – обширное ранение в голову; пуля снесла большую часть правого полушария мозга, что запечатлено на фотоснимках. Загадкой оставалась первая пуля, поразившая президента: она попала в верхнюю часть спины в области шеи и не должна была сильно деформироваться, поскольку вошла в мягкие ткани. Но что с ней стало? Патологоанатомы Бетесды не могли найти выходное отверстие.
Хьюмс и его коллеги бились над этой загадкой несколько часов – в том числе и поэтому процедура вскрытия заняла столько времени. «Я сделал рентген тела президента с головы до ног, поскольку такие пули, попав в тело человека, ведут себя порой очень странно», – говорил Хьюмс20. Пробив тело, они часто идут по зигзагообразной траектории, пояснял он. «Она могла оказаться в бедре или в ягодице. Да где угодно». В ходе работы Хьюмс и другие врачи обсуждали и маловероятную версию – что пуля выпала из входного отверстия в тот момент, когда Кеннеди делали массаж сердца, чтобы восстановить сердцебиение, и эти соображения были зафиксированы в отчете агентов ФБР, наблюдавших за вскрытием.
В телефонном разговоре Перри изложил свою версию касательно исчезнувшей пули. Врачи из Паркленда сделали трахеотомию, пройдя в сильно пострадавшее дыхательное горло президента, чтобы он мог дышать, именно в этом месте, рядом с узлом его галстука, была небольшая рана. Возможно, пуля вышла через это отверстие? «Как только доктор Перри это произнес, все сразу стало ясно, и мы сказали: ага, теперь понятно, как она вышла», – вспоминал Хьюмс21. После трахеотомии выходного отверстия было не разглядеть, предположил он. Врачи так и не смогли с уверенностью определить, где оказалась пуля в итоге, и все-таки теперь они знали, что она могла выйти через горло президента.
В ту субботнюю ночь, когда Хьюмс сидел у себя дома за столиком у камина в гостиной, он заметил пятна крови – крови президента, – пропитавшей каждую страничку его записок, сделанных в секционном зале, а заодно и все страницы чернового варианта отчета о вскрытии. Позднее он вспоминал, что содрогнулся, увидев эти пятна22.
Очень медленно и осторожно он принялся переносить информацию из своих записок на чистые листы бумаги. «Я сел и скопировал все начисто слово за словом», – вспоминал Хьюмс позднее23. Это отняло несколько часов. Под рукой у него лежал потрепанный «Медицинский словарь Стедмэна» – ему не хотелось, чтобы в отчете, предназначенном для Белого дома, были орфографические ошибки.
Одному только Хьюмсу известно, что подвигло его на следующий поступок. Были ли в изначальной версии отчета и его записках ошибки, которые ему хотелось исправить? Смог ли он установить соответствие между входными и выходными отверстиями от пуль? Скрыл ли он еще какую-нибудь информацию, помимо состояния надпочечников президента, о которых он обещал Беркли не упоминать? Или ему велели так поступить? Какой бы ни была причина, Хьюмс решил уничтожить каждый клочок бумаги, за исключением чистовой копии. Он не хотел, чтобы испачканные документы попали в руки любителей кровавых подробностей.
Годы спустя он признался, что не вполне понимал, зачем это сделал, не думал, что его действия могли послужить поводом для теорий заговора, которые преследовали его на протяжении всей жизни. Он попытался реконструировать ход своих мыслей: «Когда я заметил пятна крови на документах, я сказал себе: никто и никогда их не получит»24.
Прежде чем направиться к камину, Хьюмс в последний раз пересмотрел оригинальные записи. Он бросил окровавленные листы оригинала чернового отчета о вскрытии в огонь и смотрел, как они превращаются в пепел. Затем кинул в огонь и свои записи из секционного зала25.
«Я сжег все, что у меня было, за исключением окончательной версии отчета, – сказал он. – Мне не хотелось оставлять ничего. Точка».
Мотель «Экзекьютив-Инн»
Даллас, Техас
23 ноября 1963 года, суббота
В Далласе уничтожение улик началось на следующий день после убийства. Через несколько часов после ареста мужа Марина Освальд вспомнила о «глупых фотографиях», которые она сделала на заднем дворе ветхого домика в Новом Орлеане, где их семья провела то лето. На фотографиях был запечатлен ухмыляющийся Ли, весь в черном, с винтовкой (приобретенной по почте) в одной руке и номерами газет The Militant и The Worker в другой.
В пятницу вечером, после того как сотрудники ФБР и полиции Далласа допросили Марину, ей позволили вернуться в дом Рут Пейн, ее тамошней приятельницы, немного говорившей по-русски. Марина, поразительно красивая 22-летняя русская женщина, которая вышла замуж за Освальда, когда он пытался перебраться в Советский Союз, жила у Рут несколько недель, пока Освальд в поисках работы жил сначала в Новом Орлеане, а потом и в других местах.
По возвращении домой она сразу же нашла фотографии, которые спрятала в альбом с детскими фотографиями, и показала их свекрови – Маргерит Освальд. Женщины были едва знакомы – Освальд всегда говорил, что ненавидит свою мать и отказывался с ней видеться, – и вот убийство заставило обеих миссис Освальд воссоединиться. Марина знала по-английски всего несколько слов.
– Мама, мама, – воскликнула она, показывая снимки свекрови.
По свидетельству невестки, фотографии младшего сына с винтовкой в руках произвели шокирующее впечатление на миссис Освальд:
