«Окаянные дни» Ивана Бунина - Капчинский Олег Иванович
Каменев несколько неточен относительно того, что все арестованные белыми сотрудники ЧК «вышли сухими»: несколько чекистов все же были казнены, причем некоторых из них расстреляли при задержании без суда и следствия. Но в чем действительно он оказался прав, то это в том, что из около 2 десятков арестованных сотрудников Губчека и губернского Особого отдела казнено было не больше 5–6 человек, например Елена Гребенникова, исполнитель расстрельных приговоров, бывший балтийский матрос Константин Макеев, следователь-особист Евгений Петерсон. Большинство же досидело до прихода красных, а некоторые были даже освобождены еще раньше. Главная причина этого была, как мы уже писали, в выкупе, зачастую вносимом за них как за наиболее ценных работников (и к тому же «своих», одесских), размер которого позволял либо вообще освобождать «за отсутствием улик», либо хотя бы откладывать передачу дела в суд. Кроме того, по всей вероятности, определенную роль в этом играл не только (а может, и не столько) Масальский, сколько Вениамин, предпринимавший попытки работать на обе стороны, не зная, чья в конечном итоге возьмет, при возможном попустительстве в этом его патрона Кирпичникова.
По показаниям освободившегося из белой тюрьмы партийца Габая, именно благодаря Масальскому белая контрразведка смогла поймать многих видных советских и партийных работников, в частности Филиппа Александровича, Бориса Вальдмана, Самуила Дерша [418].
Нужно отметить, что Масальский не просто выдавал и содействовал розыску, но даже участвовал в допросе некоторых арестованных подпольщиков. Ведь и в большевистской ЧК, так и в белой контрразведке из-за несовершенства оргструктуры и расплывчатости функции зачастую вели следствие старшие оперативные работники, соответственно – офицеры для поручений и комиссары. И в этом плане Масальский в белой спецслужбе выполнял примерно ту же работу, что и в красной, правда, если у большевиков он занимался приносящими ему «прибыль» спекулянтами и ворами, то у деникинцев – совработниками, которые также могли, хотя и в меньшей степени, принести выгоду.
Вот что о нем рассказал уже хорошо знакомый нам профессор Евгений Щепкин, ставший подследственным у бывшего чекиста, а теперь контрразведчика:
«И вот еще один тип… характерный образчик двуликого предателя, шпиона-сыщика (характеристика, в чем-то сходная с характеристикой подобных лиц его противников – Глобачевым) – Масальский. Это тот самый, который хорошо нажился, служа при большевиках в ЧК. Уже перед уходом соввласти из Одессы он был уличен в предательстве и шантаже и бежал. Он сам допрашивал меня… в качестве объявленного добровольческого контрразведчика. Его арестовали, говорили, что добровольцы приговорили его к расстрелу, но перед оставлением Одессы добровольцы его освободили» [419].
Возможно, грубая ошибка в книге Авербуха «Одесская чрезвычайка», связанная с упоминанием ареста Щепкина Одесской ЧК, объясняется не только историей расстрелянного в Москве его брата, но и тем, что допрашивал «красного» профессора экс-чекист, кстати, также в данном издании фигурирующий. Недостоверными являются сведения и о расправе с Масальским в Одессе белыми офицерами: сразу после освобождения он скрылся, и дальше следы его теряются.
Говоря о Масальском, Каменев отрицал, что рекомендовал его на чекистскую работу. Однако тут же он парировал: «Нельзя же обвинять Трофимова (вероятно, старый рабочий-большевик Андрей Трофимов по кличке Дед Трофим. – O. K.), который, будучи зав. юротделом губисполкома, рекомендовал Александрова, а Александров оказался старым провокатором… и предложил сдать город восставшим белогвардейцам. Впоследствии Александров был расстрелян, а Трофимов остался тем, кем и был» [420].
Согласно опубликованному одесскими «Известиями» «поскрипционному» списку от 25 мая 1919 года, Александров-Скавинский Александр Георгиевич был казнен в первой половине мая «за измену советской власти, выразившуюся в подписании ультиматума о сдаче исполкомом г. Одессы власти, в участии в убийстве на Большом Фонтане и за взяточничество при исполнении им обязанностей заведующего агентурно-инспекторским отделом Одесской чрезвычайной комиссии» [421]. Что это было за убийство на Большом Фонтане?
Обратимся к бунинским «Окаянным дням»:
«2 мая (как мы помним, все даты писатель, не принимавший большевистские нововведения, указывал по старому стилю. – O. K.). Еврейский погром на Большом Фонтане, учиненный одесскими красноармейцами. Были Овсянико-Куликовский и писатель Киппен. Рассказывали подробности. На Б. Фонтане убито 14 комиссаров и человек 30 простых евреев. Разгромлено много лавочек. Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали кого попало. Люди бежали в степь, бросались в море, а за ними гонялись и стреляли – шла настоящая охота. Киппен спасся случайно – ночевал, по счастью, не дома, а в санатории „Белый цветок“. На рассвете туда нагрянул отряд красноармейцев. „Есть тут жиды?“ – спрашивают у сторожа. „Нет, нету“. – „Побожись!“ Сторож побожился, и красноармейцы поехали дальше. Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек».
Спустя 12 дней он цитирует сообщение из одесской газеты: «Предводитель солдат, восставших в Одессе и ушедших из нее, громит Ананьев – убитых свыше ста, магазины разграблены…» [422]. После 1917 года это был единственный настоящий еврейский погром в Одессе.
Об упоминаемом Буниным предводителе солдат-погромщиков пишет В. Р. Файтельберг-Бланк. Он пишет, что им был командир Крестьянского полка Козаков. Козаковцами на 11-й станции Большого Фонтана было убито около 30 человек, в том числе 12 милиционеров и секретарь трибунала Горский-Ронес, разграблены винные склады. Козакову с отрядом солдат Крестьянского полка удалось уйти в Большую Аккаржу, затем они перебрались в Ивановку и, наконец, в Ананьев, и в обоих местах ими были также устроены еврейские погромы. Сам Козаков, по словам Файтельберга-Бланка, был ликвидирован карательным отрядом, посланным из Одессы [423]. И еще одна любопытная информация приведена в этой книге. Козаков ранее, еще во время интервенции, был в составе банды некоего Л. Носика. Банда, выдавая себя за контрразведчиков, занималась вымогательством денег [424]. Конечно, далеко не всем сведениям, приведенным в книгах данного автора, можно доверять и в указанном случае, информация о «контрразведывательной» деятельности Козакова вызывает определенное сомнение: тот ли это Козаков, и существовала ли банда Носика вообще. Но, как бы то ни было, Козаков действительно существовал и, скорее всего, был связан с работавшим в ЧК Александровым-Скавинским. А на кого работал последний – на белогвардейцев, григорьевцев или петлюровцев, – установить сейчас уже весьма сложно. Впрочем, возможно, он мог быть просто авантюристом, которому пришла в голову сумасбродная идея избавиться от ответственности за служебные злоупотребления путем захвата власти в городе, в связи с чем он и возлагал определенные надежды на Крестьянский полк, которые, однако, не оправдались.
Объясняя причины, почему, в отличие от Александрова, не был арестован другой чекист – «оборотень» Масальский, Каменев привел случай из своей практики, когда он раскрыл преступление, которое состояло в незаконном получении 101 аршина фиолетового шелка. По этому делу был арестован брат Якова Блюмкина (имеется в виду одесский совработник Лев Блюмкин, в отличие от брата никогда не состоявший в эсеровской партии, а бывший до революции анархо-синдикалистом, а после большевиком. – O. K.), «который был освобожден, потому что боялись, что он проговорится». «Вот так, – указывал Каменев, – было и с Масальским, почему его не искали» [425].
