Макс Галло - Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934
Воскресенье 1 июля
13.00
Таким образом, несмотря на уверения властей, что все закончилось, операция продолжается. Да и разве может она завершиться, пока жив Рем? Ближе к полудню Гиммлер и Геринг возвращаются в Канцелярию, над которой развевается флаг фюрера с огромной свастикой. Берлинцы, вышедшие погулять, аплодируют проезжающим мимо них правительственным машинам. Но никто из этих людей, поднимающих повыше своих детишек, чтобы они смогли увидеть генерала Геринга и рейхсфюрера СС Гиммлера, даже не подозревает, что они едут в Канцелярию, чтобы вырвать у Гитлера обещание казнить Рема.
В Канцелярии они долго и ожесточенно спорят с фюрером. Гитлер, освеженный долгим ночным сном, не хочет уступать. Он не хочет признавать их доводов о том, что живой Рем может стать орудием против Геринга и Гиммлера. Он вспоминает прошлые заслуги Рема, но это очень слабый аргумент: у Хейдебрека, Эрнста, Шлейхера или Штрассера заслуг было не меньше, и тем не менее они погибли. Мало-помалу Гитлер начинает уступать, а вскоре после часа дня и вовсе сдается. Геринг встает и, сияя от радости, проходится по комнате. Гиммлер, более сдержанный, напускает на себя задумчивый вид, под которым пытается скрыть распирающую его радость.
Через несколько минут фюрер звонит в министерство внутренних дел Мюнхена, которое, по существу, является штабом всей операции. Здесь расположились офицеры лейбштандарта СС «Адольф Гитлер», а также Теодор Эйке, комендант лагеря Дахау, один из тех людей, кого Гиммлер первым предупредил о готовящейся операции. Он явился в министерство, чтобы дождаться здесь приказов из Берлина. И вот они приходят – точные и краткие, от самого фюрера. Рем должен умереть. Но сначала ему надо предложить покончить с собой.
Эйке немедленно отбирает двух самых надежных эсэсовцев – штурмбаннфюрера Михаэля Липперта и группенфюрера Шмаузера. Вся троица проверяет оружие и отправляется в Штаделхеймскую тюрьму.
Час дня. Перед высокими дверями Канцелярии в Берлине собралась огромная толпа. Дети кричат от радости, убегая от своих родителей. Полиция добродушно наблюдает, как ликует толпа, – смена караула у здания Канцелярии является одним из самых любимых зрелищ берлинцев.
Появляется смена; солдаты, словно механические куклы, идут парадным шагом, громко ударяя каблуками с металлическими набойками о тротуар. Над большим барабаном вращается флаг, флагшток которого увешан колокольчиками, а оркестр исполняет «Песню о Хорсте Весселе», «Песню о Германии» и «Баденвейлерский марш». Наконец в окне Канцелярии на втором этаже появляется фюрер. С самого первого дня своего правления он часто показывается в этом окне, приветствуя ликующую толпу и наблюдая за факельным шествием. Люди замечают его и приветствуют радостными криками. Фюрер выглядит отдохнувшим, его волосы аккуратно причесаны, он оживленно беседует с генералом Лицманом, командиром караула, и министром Фриком. Он снова салютует толпе и с явным сожалением удаляется. Раздаются приветственные крики, и толпа расходится, в то время как солдаты педантично исполняют фигуры своей привычной кадрили. Многие родители с детьми направляются в Тиргартен, чтобы прогуляться по его тенистым, прохладным аллеям, поскольку день выдался жарким и душным.
В 14.30 Эйке, Липперт и Шмаузер приезжают в Штаделхеймскую тюрьму. Здание, похоже, погружено в сон. Охранник-эсэсовец отдает честь офицерам, которые сразу же направляются в кабинет Коха. Кох почти не отдыхал со вчерашнего дня, и на его лице написаны страх и усталость. Когда входит оберфюрер Эйке и требует выдать ему Рема, начальник тюрьмы приходит в изумление. И так же, как в свое время от Зеппа Дитриха, он требует письменного ордера. Министр юстиции Франк, которому звонят по телефону, дает словесное подтверждение приказа, но Кох неумолим. Эйке ругается, бушует, снова звонит Франку, и Кох наконец сдается. Тюремному сторожу велят отвести трех эсэсовцев в камеру номер 474. Рем, по-прежнему голый по пояс, окончательно сломлен и потерял волю к сопротивлению. Он безучастно смотрит, как в камеру входит Эйке, смотрит, как он кладет на стол номер «Фелькишер беобахтер», в котором сообщается о снятии Рема с поста руководителя СА и приводится список казненных штурмовиков. Рядом с газетой Эйке кладет револьвер, заряженный одной-единственной пулей, и уходит.
В Берлине, в саду Канцелярии, Гитлер устраивает чай для дипломатов, министров и высших офицеров рейхсвера. Официанты, одетые в форму, предлагают большой выбор напитков. Звучит смех, по Канцелярии бегают дети Геббельса. В толпе, собравшейся снаружи, раздаются приветственные крики – люди даже не подозревают о том, что в Лихтерфельде каждые двадцать минут звучат выстрелы, а в Штаделхеймской тюрьме Рему предоставлена возможность покончить с собой. Гитлер, широко улыбаясь, подходит к окну и приветствует толпу. Гизевиус пришел сюда вместе со своим шефом Далюегом, который после смерти Рема возглавит штурмовые отряды Берлина, Бранденбурга и Померании. Гитлер замечает Гизевиуса. «Он повернулся и поднял руку, чтобы поприветствовать меня с тем же самым выражением превосходства, которое я уже дважды видел у него. Он смотрел на меня таким взглядом, как будто я тоже был ликующей толпой. Я весь сжался под этим взглядом – Гитлер, вероятно, воображал себя Цезарем. Мне вдруг пришло в голову, что если бы он мог прочитать мои мысли, то велел бы меня расстрелять. Но он, кажется, не имел ничего против меня – он просто хотел сыграть свою роль до конца».
Гитлер возвращается на середину комнаты, и Гизевиус, продолжающий наблюдать за ним, замечает: «В эту минуту я понял, какой напряженный день он пережил, и теперь пытается избавиться от воспоминаний о нем, прячась за позой, которая стала самым эффективным его оружием». В центре комнаты, окруженный элегантными женщинами, которые смеются малейшей его шутке, Гитлер разве что не танцует от возбуждения. Видно, что он наслаждается вниманием, которое оказывают ему все присутствующие, и, в своей белой рубашке и форменном кителе с Железным крестом и нарукавной повязкой со свастикой, совсем не похож на того человека, который вчера в четыре часа утра еле тащился по летному полю мюнхенского аэропорта Обервизенфельд.
То, что пришлось пережить Рему, хуже всякого кошмара. Он по-прежнему неподвижно сидит в своей камере. Через десять минут эсэсовцы Липперт и Эйке открывают дверь. «Готовься к смерти, Рем!» – кричит Эйке. Липперт, руки которого дрожат, делает два выстрела. Рем еще успевает прошептать «Мой фюрер, мой фюрер», прежде чем третья пуля приканчивает его.
В Берлине, под ликующие крики толпы, Гитлер в третий раз появляется в окне Канцелярии, а когда он отходит, офицер СС протягивает ему записку, в которой сообщается о смерти Рема. Гитлер быстро поворачивается к гостям, а через несколько минут уходит к себе. Гиммлер и его СС победили. Все эти Геринги, Гейдрихи, Геббельсы, Борманы и Бухи – все эти заговорщики – могут теперь, не опасаясь беспорядков на улице и грубых выходок штурмовиков, управлять Германией. Штурмовики лишились своего руководителя, Рема, который лежит сейчас в луже крови. Гитлер во второй раз выбрал порядок и порвал со своим старым товарищем. Людей, которые не боятся говорить Гитлеру правду в лицо, как это делает Фрик, почти не осталось. «Мой фюрер, – сказал Фрик, – если вы не поступите с Гиммлером и его СС так же круто, как с Ремом, то вы просто смените дьявола на Вельзевула».
Но СС со временем станут гораздо более серьезной проблемой, чем СА. А сегодня, 1 июля, речь пока еще идет только о ликвидации Рема и его сторонников. По радио объявляют, что группенфюрер фон Оберниц, руководитель СА Франконии, приказал: 1) убрать имя Рема со всего наградного оружия, 2) снять все портреты Рема, 3) переименовать Дом Эрнста Рема в Дом административной службы СА Франконии.
В партийных типографиях уже принято решение – все фотографии Рема, все, что напоминает о нем, должно быть уничтожено. Что касается простых штурмовиков, то им снова говорят, что они находятся в отпуске. «Этот отпуск, – говорится в коммюнике, – предоставленный всем штурмовикам, не отменяется, и по приказу руководителя штаба СА Лутце все члены СА могут отдохнуть и провести время со своими семьями». Смерть Рема фактически означает конец штурмовых отрядов как самостоятельной силы. Она также послужила сигналом для уничтожения тех членов СА, которым до этого была сохранена жизнь и которых теперь отыскивают в камерах Лихтерфельде и Колумбус-Хаус.
С примкнутыми штыками эсэсовцы отводят осужденных к стенке. Звучит краткая команда: «По приказу фюрера, целься, пли!» Иногда арестованных, которые содержались в Колумбус-Хаус, привозят на машине в Лихтерфельде и расстреливают здесь, во дворе училища. Так должны были поступить и с группенфюрером СА Карлом Шрейтером.
Но когда пришло время отправлять его в Лихтерфельде, машины еще не было. Когда же Шрейтера наконец затолкнули в машину, к Колумбус-Хаус на полной скорости неожиданно подлетает широкий черный «мерседес» и резко останавливается. Время приближается к четырем часам утра 2 июля 1934 года. Штандартенфюрер, выпрыгнувший из машины, объявляет, что фюрер велел прекратить расстрелы. Быть может, он решил, что ста человек казненных (а может быть, и тысячи с небольшим) – вполне достаточно. Теперь он может изображать из себя умеренного, справедливого и великодушного человека. Впрочем, Гитлер вполне мог опасаться реакции со стороны старого маршала Гинденбурга.
