Лев Федотов - Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А
Кончив трапезу, мы немного провели времени на диване за книжками, после чего я решил уложить ее спать, помня Раин наказ не укладывать ее поздно.
Она была сегодня очень послушна и без проказ умылась и улеглась.
– А хорошая у меня елка? – спросила она.
– Очень.
– Только она маленькая, вот что плохо-то!
– Зато она стоит на столике, а не на полу, – возразил я.
– А столик тоже маленький – как раз для нее! – сказала она. – Он и круглый вдобавок.
– Она уже осыпается, – сказал я, разглядывая сверкающие шары на ветках.
– Мама говорит, что она ее скоро уберет, – сказала Трубадур. – А то уже пора, скоро одни голые ветки останутся. Так она сказала.
– Да, елка сильно уже осыпается, – согласился я.
Она долго о чем-то со мною беседовала, говорила о своих товарищах по детскому саду, одних хвалила, других ругала, пока не заснула…
Я остался один. В квартире было тихо, и лишь за стеною у соседей кто-то никак не мог успокоиться. Я пробовал читать, пробовал слегка наигрывать на пианино (Нора обычно очень крепко спит, и я не опасался ее разбудить), но у меня ничего не получалось: я уж мечтал скорее улечься и завидовал моей маленькой родственнице, когда, подходя к ее кроватке, видел, как она сладко спала с непринужденным, немного даже недовольным выражением на лице.
Я еле дождался прихода старших… Был уже поздний час, когда приветливо заверещал звонок…
– Ну, как, жив? – спросила меня Рая.
– Жив, – ответил я. – Я чуть было не заснул, пока вас ждал.
– Ну? – удивилась она. – А как наша наследница?
– Она вообще молодчина, – произнес я.
– Не дурила, значит? – осведомился Эммануил.
– Нет. Очень спокойно поужинала и улеглась. Мы побеседовали с ней, а потом она уснула.
– Скажу тебе по секрету, – сказала Рая. – Я думаю, что это она из-за тебя так особенно спокойно легла. Честное слово! Я в этом уверена.
На это я вслух ничего уж не мог сказать, но мысленно я провозгласил торжествующее «ура»!
9-го января. Когда мы сегодня утром с Норой вышли на улицу, было прекрасное зимнее утро. Воздух был удивительно свежим, даже опьяняющим, снег, лежащий на земле и венчающий все возвышенности города, принял на себя какой-то голубоватый цвет. Тумана совершенно не было, и все окружающее было ясно и четко видно. Вообще я в первый раз вижу такое утро! Особенно голубоватый снег меня покорил.
Всю дорогу мы дружественно беседовали и не заметили, как прошли все расстояние. После того, как я оставил Трубадур в детском саду, я отправился назад, решив исполнить Раино поручение. Я вообще органически не перевариваю всякие прилавки, кассы, очереди, короче говоря, магазины, хотя мне частенько приходится дома (в Москве) их навещать, но почему-то здесь я отправился в лавку за хлебом с большой охотой. Может, потому, что это была ленинградская лавка?
Я отыскал ее на некотором пространстве Гороховой улицы, между Мойкой и ул. Герцена. Это была заурядная лавчонка, полуподвальная какая-то, низенькая, с бушующей толпой и продавцами, злобно выглядывающими из-за прилавка.
Простояв среди обывателей с кошелками в двух очередях, я получил нужный нам круглый серый каравай хлеба, к которому все ленинградцы питают истинную страсть, и отправился на ул. Герцена домой, по дороге взглянув на спокойно и грузно высившийся золотой купол Исаакия.
Мы позавтракали, и я к часу дня, скрепя сердце, – причем Рая и Моня мне сочувствовали – поплыл на городскую станцию за билетом. Я долго там искал двенадцатую кассу, но та упорно не желала появляться. Один ротозей посылал меня в один конец, другой – слал меня куда-то в еще более подозрительные местности, где я увидел лишь каких-то девиц, яростно щелкавших на машинках, а третий – какой-то железнодорожник – услал меня на улицу, где я скоро и набрел на подъезд, в котором увидал то, что усиленно искал.
Перед кассой была тьма народу, хотя очередь и подвигалась очень быстро; я усиленно разрезал людские волны, двигаясь вперед… Конечно, пока я, словно олух, бродил в поисках этой мошенницы-кассы № 12, Женька уже успел подойти почти к самому окошку. Он пришел раньше и, таким образом, раньше отыскал эту кассу.
Сдав квитанции, мы получили в ответ какие-то бумажки, листки и билеты… Места у нас были рядом, но это нас не радовало. Нежеланные билеты жгли нас, даже находясь в карманах.
– И освоиться не успели здесь, как уже укатывать пора! – злобно проверещал я сквозь зубы.
– Да, – сказал Евгений, – вот мы уже частично и оторвались от Ленинграда! Время нашего пребывания тут уже полностью ограничено! Мне бы этого не хотелось…
Мы стояли на углу тротуара перед городской станцией, созерцая живой поток машин и прочего транспорта на Невском проспекте, и не знали, куда нам, грешникам, деваться.
Женька сказал, что туда, ближе к вокзалу, он видел на проспекте кинотеатр, в котором шла картина о Свердлове, и что, дескать, было бы неплохо наведаться туда.
Я предложил сходить сначала к нашим, чтобы я смог захватить свои «вторые глаза», ибо я их по оплошности оставил там; понятно, Женька не возражал, и мы отправились.
Рая объяснила тщательно, где существует на Невском кинотеатр и пожелала нам только одного хорошего. Но нас перехватили еще на ул. Герцена: нас привлекла незаметная и скромная вывеска, оповещающая о том, что в этом доме, на котором она висит, существует выставка картин Авилова. Мы и заглянули туда.
Выставка была небольшая, и мы быстро ее осмотрели. Она располагалась в светлых комнатах и одном зале о двух этажах, о балконе наверху и о стеклянной крыше! Особенно мы восхищались лошадьми: они были сделаны очень живо!
Во время нашего присутствия приволокся какой-то дядька с каким-то треножником и с каким-то хламом. Мы думали, что это фотограф, но жестоко ошиблись: данный смертный был «халтурщиком». Он явился сюда, чтобы сдуть какую-то картину себе на полотно. Мы с интересом наблюдали за его суетливыми хлопотами.
Но сколько он ни возился, он так ни черта и не сделал, а все только валял дурака.
– В Русском музее тоже мы таких мошенников встречали немало, – сказал я. – Сколько же их развелось!!!
– Сидели бы дома, да чиркали, – проговорил Женька, – а то торчит в музеях и сдувает с чужих!
– Истинные мошенники, – добавил я.
– Это ж уж-жас! – возмущенно прожужжал Женька. – Сколько их существует!!! Просто же ужас!!!
В кино идти нам расхотелось, собственно говоря, потому что мы слишком долго теряли время на выставке, так как после осмотра мы занялись сим халтурщиком.
Но мы решили все-таки «самоотверженно и благородно» двинуться по Невскому, чтобы хотя бы для видимости достичь кинотеатра. Обманывать мы, ясно, никого и не думали, но проделывали это ради праздношатания.
Сегодня нам повезло! Перед Казанским собором у тучной бабки мы с лотка достали соевые сласти, которые искали еще раньше. Мы ликовали и называли себя счастливцами во всей великой вселенной.
Морозный воздух и соевые нас совершенно покорили. Женька даже мне клялся, что его хлебом не корми, а давай только соевые сласти. Я был того же мнения о самом себе, но я еще счел нужным добавить, что я скорее всего отказался бы от горы «мишек», чем от этих соевых.
Так мы уплетали их одну за другой, пока с горечью не открыли, что запас полностью иссяк.
У Аничкова моста Женька отыскал в полуподвале небольшой тир, и мы зашли туда. Колотя по мишеням из ружья, Евгений ухлопал все свои сбережения, а прострелянные мишени взял себе. Во время Женькиного «сражения» к загородке явился какой-то молодец, до предела налакавшийся сорокоградусной. Он что-то старался выговаривать, лапал ружье, которое было свободно, но так ничего и не достиг, ибо его желания пресекала энергичная дева, орудующая за изгородью.
– Ты счастливый человек! – заявил мне Евгений по выходе на улицу. – Вот ты сейчас отправишься домой и по дороге сможешь опять достать соевых, а я?…
– А кто тебе мешает пойти в мою сторону?
– Да уже пора мне мчаться к своим, вот в чем беда.
– Я сейчас тоже должен спешить: меня уж малышка ждет, наверное, в своем саду, – сказал я.
И мы разошлись.
Я не стал упускать случая и на обратном пути у Казанского собора приобрел десяток соевых, однако уничтожать их не стал, а решил расправиться с ними вместе с Леонорой.
Ребятишки из детского сада веселились во дворе, барахтаясь в снегу. Трубадур священнодействовала в кругу своих сверстниц. Мне даже не хотелось ее отрывать, до того она была увлечена, но она увидела, что за ней явились, сообщила об этом своей руководительнице, и мы отправились. На улице быстро темнело, так что вечер уже полностью овладел городом.
Норка никак не хотела спокойно идти, она все время старалась меня увлечь в сугробы, но, когда мы вышли на набережную, она успокоилась. Мы с ней принялись за соевые богатства, хотя за всю дорогу мы не успели их полностью уничтожить, так как она все время распространялась о своем детсаде и о ее взглядах на жизнь в его рамках.
