Нуэль Эммонс - Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим
Я вернулся на ранчо во второй половине дня. Несколько ребят, спасшихся от ареста, все еще оставались здесь. Увидев меня, они выбрались из своих укрытий, и мы пошли в дом. Человек восемь — десять, мы просидели в помещении уже пару часов, когда зашло солнце и пришлось зажечь свечи. Ребята рассказывали мне об облаве, а я целиком ушел в свои мысли, обдумывая, как лучше всего подступиться к полиции, чтобы вызволить остальных из тюрьмы. Вдруг, откуда ни возьмись, словно черт выпрыгнул из коробки: «Всем стоять! Руки вверх! Так, теперь все вместе идем к двери задним ходом», — прокричал полицейский, распахнувший дверь. Я бросился на пол при первом же слове и пополз в ванную. Выяснив, что нас обложили со всех сторон, я не видел выхода. Единственным спасательным кругом был шкафчик под раковиной. Каким-то макаром я ухитрился втиснуться в него и закрыть дверцу изнутри. Мне было так тесно, что десять минут спустя для меня стало чуть ли не облегчением услышать голос, приказавший вылезать. Всему виной были мои волосы: захлопывая дверцу шкафчика, я прищемил несколько прядей так, что их было видно. Как уверял потом полицейский, если бы не мои торчавшие волосы, он ни за что бы ни заглянул в тот шкафчик, потому что на первый взгляд человеку там было невозможно уместиться.
Нас отвезли в Индепенденс, центр калифорнийского округа Иньо. С учетом ранее арестованных ребят, к которым прибавились еще две девушки, пойманные по пути на ранчо как раз тогда, когда копы забирали нас, тюрьма Индепенденса трещала по всем швам от двадцати пяти членов так называемой «семьи Мэнсона». Думаю, случилось это 12 октября 1969 года.
Во время ареста мне казалось, что не пройдет и нескольких дней, как большинство из нас, включая меня самого, выйдет на улицу. Но крышка захлопнулась. За исключением моментов, когда меня перевозили из одной тюрьмы в другую, я больше не был на свободе.
В первый день нашего ареста нас допрашивали только в связи с обвинениями калифорнийского дорожного патруля. Нами интересовались исключительно местные полицейские, поэтому я не дергался насчет событий в Лос-Анджелесе. Все, что мне оставалось, — одна-единственная ночь спокойного сна. Уже на следующий день прибыли сотрудники полицейского управления Лос-Анджелеса, и я понял, что наши проблемы куда серьезнее, чем обвинения, по которым нас задержали. Я все ждал, когда они вызовут меня из камеры на допрос. В конце дня я подумал, что беда снова минует меня, пока не услышал, что следователи из Лос-Анджелеса уехали, забрав с собой Сэди, Лин и Кэти. Тогда я понял, что полиция вплотную подобралась к тем, кто сеял панику и страх в домах и на улицах Голливуда пару месяцев назад.
Нужно было все серьезно продумать и переговорить со многими людьми. Полиция предоставила возможность и того, и другого, сняв обвинения с нескольких ребят. С их помощью я смог подать знак остальным: «Держите язык за зубами, не трепитесь! Выясните, откуда копы берут информацию». Я опоздал с предупреждением. Почти сразу же мне пришла новость, что Китти Лютзингер, байкер по кличке Эль Спрингер, Дэнни Де Карло и Малыш Пол Уоткинс не только выложили полиции все, что слышали, но и сдобрили свой рассказ выдуманными подробностями.
На Спрингере и Де Карло висело несколько обвинений, от которых они пытались избавиться. Этого они и добились, наплетя небылиц про меня и про остальных из нашего круга.
Что же до Малыша Пола, то в его болтовне с полицейскими и написанной после всех событий книге сквозило стремление быть замеченным. Он хотел, чтобы его считали кем-то особенным. В том, что он наговорил полиции, а потом настрочил в книге, было столько лжи, что я удивляюсь, как у него хватило смелости смотреть после всего этого в зеркало. Китти была просто маленькой беременной девочкой, которой угрожали газовой камерой лишь за то, что она водила знакомство с нами. Пожалуй, из четверых ей можно было верить больше всего. У Китти были близкие отношения с Кэти, Сэди и Линдой, у двоих из них рот никогда не закрывался.
Когда Лин, Кэти и Сэди отвезли в Лос-Анджелес, Сэди задержали как подозреваемую по делу Хинмэна. Кэти и Лин выпустили, и Кэти смылась из штата. Лин и Сэнди, которую освободили раньше, приехали в Индепенденс и сняли там квартиру. Они стали моими ушами и глазами. Хотя я был заперт в тюрьме в шести-семи часах езды от Лос-Анджелеса, у меня были Лин и Сэнди, носившиеся по шоссе и сидевшие на телефоне. От девушек я каждый день узнавал, кто что кому сказал. И с каждым их докладом я понимал, что Чарльз Мэн-сон увязает все глубже и глубже.
Где-то в начале декабря меня перевезли в Лос-Анджелес и официально обвинили в убийствах Тейт — Ла Бьянка, возложив всю ответственность за преступления на меня одного. Похоже, Сэди проболталась парочке своих подружек по камере. Стремясь добиться неприкосновенности, Сэди нанесла последний удар. Вместе со своим адвокатом она преподнесла окружному прокурору собственную версию событий. Спустя несколько дней через адвоката и каких-то писак Сэди продала газетам историю под названием «Две ночи убийств», чтобы о случившемся стало известно всему миру. Los Angeles Times начала публиковать историю Сэди с 14 декабря 1969 года, остальные издания быстро подхватили тему. Эта девушка увлекалась наркотиками, пожалуй, больше, чем кто-либо еще из нашего круга. Она была рекордсменкой по закатыванию сцен. От ее ножа жертвам досталось больше всего. У нее было самое извращенное воображение, и именно ей, как никому из нас, хотелось привлечь к себе внимание. И вот эта Сэди выставила меня любовником, магом-композитором, дьяволом, гуру, Иисусом и человеком, приказавшим ей и другим ребятам идти убивать. Сэди дала прессе хорошую затравку — печатные издания без удержу фантазировали на тему смерти и извращений. Если бы я не был тем самым парнем, о ком писали газеты, я бы смеялся над каждым их словом, но в том месте, где я находился, было не до смеха. И все же какие-то статьи были настолько нелепыми, что откровенно забавляли меня.
Я был недоделанным ничтожеством, с трудом умевшим читать и писать; за свою жизнь я не прочел целиком ни одной книжки и не знал ничего другого, кроме тюрем; я не сумел удержать своих жен, был паршивым сутенером, незадачливым вором, попадавшимся каждый раз, не слишком талантливым для покорения рынка музыкантом; я не знал, что делать с деньгами, даже когда они у меня водились, и не переносил все, что было связано с семейной жизнью. В течение недели после появления истории Сэди на страницах газет я превратился в наделенного харизмой вождя культа, обзаведшегося семьей, в какого-то гения, способного заставлять людей делать все, что бы я им ни сказал. Черт, да если бы я и впрямь умел делать хоть что-нибудь из того, что мне приписывали, я бы уже давно сидел на вилле, как у Херста, со стереоприемником в каждой комнате, слушая свои платиновые альбомы.
Публика уверовала в историю Сэди, так что остальные ребята, причастные к убийствам, могли этим воспользоваться, чтобы спастись от правосудия или преуменьшить свое участие в преступлениях. Окружной прокурор ухватился за тошнотворные россказни Сэди, извлек выгоду из широкой огласки дела и на суде стоял на своем. К моменту моего первого появления в суде миф о Чарльзе Мэнсоне уже пустил корни и беспрепятственно расползался по всему миру.
Прочитав или услышав от кого-нибудь в очередной раз, кем меня выставляют, я сначала удивлялся у себя в камере строгого режима: «Вот это да, неужели я и вправду такой, как говорят?» Но чем больше я читал и слышал о себе, тем сильнее на меня это действовало — прошло совсем немного времени, и я наполовину поверил в распространяемую про меня чушь. Наполовину веря этому бреду и одновременно сознавая, что на самом деле я был никем, девушки — не без моей помощи — продолжали подпитывать родившийся миф, пока в конце концов у меня не пошла кругом голова и я перестал понимать, каким мне нужно быть.
На самом деле новые штрихи к дутому мифу начали добавляться после моего неудачного свидания с Лин и Сэнди. Девчонки пришли навестить меня, а я почувствовал, что это по вине ребят и судьбы-злодейки я оказался в тюрьме. Во время свидания Лин и Сэнди в полной мере ощутили на себе мою ожесточенность. «Видите, чем все закончилось? Еще несколько месяцев назад я сказал всем вам, что вы заведете меня прямиком в тюрьму. Я знал, что нужно собирать вещи и уезжать. Но ведь вы сказали: «Нет, пожалуйста, останься, Чарли, мы обо всем позаботимся, мы не допустим, чтобы ты снова попал в тюрьму». Ну, вот, я в тюрьме, и у меня неприятности хуже некуда. И что теперь?» — выговаривал я девушкам.
Они расплакались и стали искать разные причины, по которым я мог бы остаться на свободе. «Чарли, — рассуждала Лин, — ты же не был в тех домах, где произошли убийства. Они будут вынуждены отпустить тебя. Мы расскажем всему миру о том, какой ты хороший, о твоей любви. Мы заставим их понять, что ты не виноват».
