Ларри Коллинз - О, Иерусалим!
Хагана отчаянно нуждалась в вооружении и обмундировании.
Сколь ни мужественно сражались евреи, однако значительное преимущество арабов в количестве бронированных машин и в огневой мощи давало себя знать. Серьезнее всего было положение на юге, где в Палестину вторглась египетская армия численностью в десять тысяч человек, поддерживаемая пятнадцатью самолетами-истребителями, танковым полком и двадцатипятифунтовыми полевыми орудиями. У евреев на Южном фронте было всего две бригады Хаганы. Одна из них — бригада "Негев" — состояла из восьмисот человек и имела два двадцатимиллиметровых орудия и два миномета "Давидка" с десятью снарядами. Во второй бригаде, дислоцированной на побережье, насчитывалось две тысячи семьсот человек, но зато там не было ни одного противотанкового орудия — только мины и бутылки с горючей смесью.
Египтяне наступали двумя колоннами. Первая шла на север, к Тель-Авиву. Ее командующий решил по возможности обходить стороной все киббуцы, если только они не мешали продвижению египтян по прибрежной дороге. Сейчас колонна вела осаду киббуца Яд-Мордехай: обойти его было невозможно. Вторая колонна двигалась через Негев по территории, населенной исключительно арабами, которые, естественно, не оказывали египтянам сопротивления. Это, впрочем, не мешало командующему войсками полковнику Ахмеду Абдул-Азизу слать в Каир реляции о "победе" из каждого арабского города, в который он вступал. Абдул-Азиз уже проходил Хеврон, и поскольку Кфар-Эцион находился в руках арабов, не оставалось ни одного еврейского укрепления между египетскими войсками и киббуцом Рамат-Рахель, находившимся всего в трех километрах от Иерусалима.
А на севере сирийская армия, у которой были броневики и несколько французских танков, заняла три еврейских поселения и угрожала Дгании.
Давид Бен-Гурион в отчаянии глядел на груду донесений, громоздившихся на его письменном столе. Весь день с фронтов поступали срочные сводки, и каждый командующий считал, что именно он находится в самом трагическом положении. Продукты питания и боеприпасы истощались с ужасающей быстротой, сирийцы и Арабский легион угрожали Израилю на севере, египтяне — на юге. Положение в Иерусалиме было отчаянным.
Бен-Гурион понимал, что если не будет найден способ немедленно помочь городу, катастрофа неминуема. Бен-Гурион не терял надежды найти такой способ "Наконец-то у нас было государство, — писал он впоследствии, — но возникла угроза, что мы вот-вот потеряем свою столицу".
Ему казалось, что командование Хаганы недооценивает опасности, нависшей над Иерусалимом. "Они не понимают, какое значение имеет Иерусалим, — с горечью думал Бен-Гурион. — Они привыкли защищать деревни".
"Я понимал, — вспоминал он впоследствии, — что если наш народ узнает о падении Иерусалима, он потеряет веру в победу".
Прежде Бен-Гурион никогда не вмешивался в тактические решения командования Хаганы. Теперь он собирался это сделать. Невзирая на поздний час, он вызвал к себе Игаэля Ядина и старших офицеров Хаганы.
Тремя неделями раньше, во время поездки в осажденный город, Бен-Гурион изучил характер тактических проблем борьбы за Иерусалим. Подобно Глаббу и сэру Алеку Керкбрайду, Бен-Гурион был убежден, что ключ к Иерусалиму — это Латрун.
Бен-Гурион заявил Игаэлю Ядину:
— Я хочу, чтобы твои части заняли Латрун и открыли Иерусалимскую дорогу.
Ядин замер. Ему, командующему всеми операциями Хаганы, положение на других фронтах представлялось гораздо более серьезным. Если египтяне возьмут Яд-Мордехай, возникнет непосредственная угроза Тель-Авиву. В Галилее наступают сирийцы. Ядин считал, что Иерусалим сумеет продержаться.
Если бросить основные силы на Латрун, можно спасти столицу, но потерять государство. Остановив сирийцев и египтян, можно будет снова заняться Иерусалимом.
— Как бы то ни было, — сказал он Бен-Гуриону, — Латрун невозможно взять фронтальной атакой. Нам нужно хорошо подготовиться и ударить по арабам с флангов.
Но Бен-Гурион не согласился с тактикой Ядина. Между ними разгорелся жестокий спор.
— Иерусалим не удержится! — заявил Бен-Гурион. — К тому времени, как мы захватим Латрун по твоему плану, будет уже поздно спасать его.
При этих словах Ядин побледнел и с силой ударил кулаком по столу, разбив лежащее на нем стекло. Он поднял руку, вытер кровь и посмотрел прямо в глаза Бен-Гуриону.
— Вот что, — сказал он негромко, но в голосе его слышалась трудно сдерживаемая ярость. — Я в Иерусалиме родился. В Иерусалиме моя жена. В Иерусалиме — мои родители. Там все, что мне дорого в жизни. Я первый должен был бы согласиться послать в Иерусалим все наши силы. Но я против. Я убежден: Иерусалим может продержаться теми силами, какие у него есть. Нам нужны войска, чтобы сдержать неприятеля на других фронтах, где положение куда опаснее.
Пораженный этой неожиданной вспышкой, Бен-Гурион втянул голову в плечи, как борец, который получил сильный удар, зашатался, но все же намерен устоять. Сметя осколки стекла со стола, Бен-Гурион откинулся в кресле. Некоторое время он молча смотрел на Ядина. Затем он произнес тоном, не терпящим возражений:
— Приказываю захватить Латрун!
38. Билет в землю обетованную
В Иерусалиме части Арабского легиона продолжали осаждать Еврейский квартал Старого города. Абдалла Таль расположил на Масличной горе свои броневики и шестифунтовые противотанковые орудия. Они обрушивали на Еврейский квартал по двести снарядов в день.
Первым крупным узлом сопротивления Хаганы, захваченным арабами, была синагога "Нисан-Бек" — красивое здание, купол которого был построен на пожертвования императора Франца-Иосифа. Синагога несколько раз переходила из рук в руки, в ней успели помародерствовать арабские ополченцы, но в конце концов там закрепились солдаты Легиона. Арабы заняли Сионские ворота, и две попытки евреев прорваться сквозь них оказались безуспешными. Ночью, после падения синагоги "Нисан-Бек", два наиболее уважаемых раввина обратились к раввинам Нового города с отчаянным призывом: "Наша община гибнет! Во имя жителей Старого города, которые вопиют о помощи, сделайте все возможное, поднимите все правительства и целый мир, только спасите нас!" В это время в Хайфском порту пришвартовалось ветхое, задолго до войны построенное судно под названием "Каланит".
Рассчитанное на восемьсот пассажиров, оно доставило сейчас из Европы две тысячи новых репатриантов. Осуществилась, наконец, давняя мечта этих людей — мечта, зародившаяся в сердцах семь, восемь, девять лет назад, когда Гитлер начинал свой "дранг нах остен". Некоторые из тех, кто сейчас при был в Хайфу, подолгу скрывались в лесах, где их травили, как диких зверей; другие боролись в отрядах антифашистского сопротивления; третьи томились и концлагерях и чудом избежали газовых камер, где на их глазах погибло шесть миллионов их братьев.
Победа союзников, которой евреи Европы так долго ждали, снова привела многих из них в лагеря — на этот раз в лагеря для перемещенных лиц; там их нашла Хагана. Сионисты и антисионисты, религиозные фанатики и атеисты, коммунисты и капиталисты — все они жаждали только одного: покинуть Европу, которая предала их в руки нацистов, и ступить на берег Земли обетованной.
Хагана предоставила им эту возможность. У причала Хайфского порта новоприбывших не встречали красивые девушки с букетами цветов, не было ни фанфар, ни торжественных речей. Сойдя на берег, иммигранты увидели лишь поджидавшую их колонну потрепанных желтых автобусов.
Через два часа после того, как "Каланит" причалил к Хайфе, молодой офицер Хаганы Матти Мегед, сопровождавший репатриантов, сидел в кабинете Бен-Гуриона в Тель-Авиве.
— Сколько их? — спросил Бен-Гурион. Он хотел знать все; что это за люди, откуда они прибыли, каков их возраст, получили ли они какую-нибудь военную подготовку. Выслушав ответы на свои вопросы, Бен-Гурион вдруг поднял массивную голову и в упор взглянул на Мегеда.
— Ты знаешь, почему они здесь? — спросил он. И когда Мегед кивнул, Бен-Гурион сам себе ответил:
— Потому что они нам нужны.
— Но не сразу же?.. — произнес молодой офицер обескураженно.
Только теперь он понял, какой оборот принимает разговор.
— Это тебя не касается, — сказал Бен-Гурион.
Мегед знал, что доставленные им сегодня люди не готовы к борьбе. Нельзя заставлять их покупать право на въезд в страну такой ценой. Мегед принялся умолять Бен-Гуриона не бросать их в бой.
— Это не тебе решать! — отрезал Бен-Гурион. — Ты не представляешь себе всей серьезности положения. Затем он добавил с грустью:
— Они нужны нам все до единого.
Прямо из Хайфского порта всех мужчин-иммигрантов, которые были в состоянии носить оружие, отвезли на сборный пункт, расположенный в помещении больницы "Тель-Хашомер" под Тель-Авивом, и зачислили рядовыми в пехотный батальон Цви Гуревича.
