Джон Вествуд - Свидетели Цусимы
Наши четыре лучших броненосца, лучшие наши силы уничтожены, что же эти 10-дюймовые снаряды могли сделать?! В ответ на них мы бы получили сто снарядов разрывных, начиненных Бог знает каким взрывчатым веществом. Если бы это касалось лично меня, моей жизни... Но я говорю о другом. Да, каждый офицер — хозяин своей жизни. Один говорит: я желаю стреляться — стреляйся; другой говорит: хочу травиться — травись; но я-то за жизнь всех своих подчиненных отвечаю. Ведь мне Россия дала их в полное распоряжение и говорит: трать их, но достигай результатов. Я нисколько не постеснялся бы, я не из мягкосердечных, и 50 000 уложил бы, если бы видел, что Россия могла бы от этого получить пользы хотя бы на 50 копеек.
Но заставить покончить самоубийством, да еще мученическим самоубийством этих юношей!
Конечно, некоторые заявили свою готовность умереть, я это слышал и должен подтвердить — молодежь горяча, все они герои. Несомненно, каждый бы из них сделал то, что я приказал: «Петр, стреляйся» — стреляется; «Василий, топись» — топится; «такой-то, взрывайся» — взрывается.
Все они были в моих руках, все они верили мне и несомненно сделали бы все, что я приказал. Но я не имел права отнимать у них жизнь, дарованную им Всевышним. Ведь законодатель говорит мне: раз никаких средств спасения ты не видишь, все средства употребил — тогда сдавайся...
Я, господа судьи, этим и удовлетворился.
Вот основание, которое я хотел привести. А там — сдача, детали, которые следствие уже выяснит.
Приказал поднять флаг, приказал подать сигнал... Всех я держал в своих руках и не мог допустить какой-либо анархии — всякое поползновение на непослушание было бы подавлено, иначе я не был бы начальником. Сила была на моей стороне».
Статья 354 Военно-морского устава гласила, что командир может сдаваться, если его корабль не находится больше в боевом состоянии, при условии, что его офицеры согласны.
Эта статья предусматривала ситуацию, когда судно вступило в бой и все его боеприпасы и вооружение были израсходованы или выведены из строя. Статья, скорее всего, не относилась к той ситуации, в которой оказался адмирал Небогатов. На Военно-морском трибунале, после войны, на котором судили Небогатова и командиров сдавшихся судов, судьи решили, что статья 354 была применима единственно к случаю «Орла», этого отбитого со всех сторон, как в кузне, броненосца, каким-то чудом еще державшегося на воде. К другим она не подходила.
Кузьма Степанов, сигнальщик, бывший во время сдачи кораблей на броненосце «Николай I», описывает увиденное (Показания на суде. Отчет по Делу о сдаче кораблей Небогатова): «15 мая я был возле боевой рубки на верхнем мостике. Когда неприятель с 48 кабельтовых открыл огонь, адмирал ушел в боевую рубку. Два снаряда попали в нас: в башню и в боевую рубку. Адмирал приказал, чтобы наши не стреляли. Неприятель усилил огонь и нанес нам за 10 минут 6 пробоин. Тогда собрали врубку офицеров. Разговоров их я не слышал. Переговорив с ними, Небогатов в присутствии командиров и всех офицеров велел поднять японский флаг и осмотреть шлюпки: уцелело две шестерки и вельбот. Адмирал сказал команде:
— Братцы, я прожил на свете 65 лет, и мне все равно скоро умирать, но вас мне жалко, многие оставят сирот после себя».
Иван Носов, боцман-сигнальщик с броненосца «Император Николай I», рассказывает о сдаче в плен кораблей Небогатова: «15 мая я находился при адмирале Небогатове. Когда неприятель подошел на 40 кабельтовых, адмирал находился в рубке. Увидев, что мы окружены, он сказал офицерам: «Раз мы не можем сражаться, надо либо взорваться, либо затопить судно». Минный офицер Степанов и весь штаб отвечали: «Нас через 5 минут потопят, а потому лучше сдать суда». Небогатое сказал, что без командира сдать корабль не может, и велел позвать Смирнова и прочих офицеров, так что рубка была полна. Немного спустя из нее вышел флаг-офицер Глазов и приказал сигнальщикам поднять белый флаг. Между тем противник стрелял все время залпами, а отвечать было запрещено. Белого флага не оказалось, и тогда за ним был послан один из сигнальщиков, и флаг этот подняли. Но стрельба продолжалась, и тогда подали сигнал: «Сдаемся»... Когда японский миноносец пришел за адмиралом, Небогатов собрал команду и сказал, что он один за всех отвечает. Команда плакала».
Показания Павла Балицкого, минера с броненосца «Николай I»: «Я работал над установкой сетей воздушного телеграфа, а когда показались дымки на горизонте, стал спешить с работой, чтобы узнать, наши ли то суда. Адмирал Небогатое спросил по семафору другие суда, какие на них повреждения и могут ли они вступить в бой. «Орел» отвечал, что пушки подбиты, стрелять не может. Японцы с 50 кабельтовых открыли огонь по «Орлу» и особенно по «Николаю», разбили мостик, носовое отделение и пробили верхнюю палубу на баке.
Небогатов по голосовой передаче потребовал всех офицеров наверх, на мостик. Офицеры собрались, это я сам видел. Когда стали потом расходиться, подняли международный сигнал и длинный флаг, похожий на «Б» и «О». Я спросил, что значит этот флаг, и кондуктор Гаврилов, несший его поднимать, ответил, что мы сдаемся. Японцы прекратили стрельбу.
Перед подъемом сигнала о сдаче прапорщик Шамье рвал в руках фуражку, страшно возмущался решением сдаться, говорил, что сдача — позор. Мичман Четверухин вполголоса просил минного квартирмейстера Старовойтова указать, где находится пироксилин для взрыва броненосца. Мичман Четверухин и Старовойтов ушли вниз, но судно взорвать им не удалось. Команда говорила, что им воспрепятствовали, но кто — не знаю. Когда на судне появились японцы, мичман Четверухин был арестован в своей каюте с приставлением часового. Говоря со Старовойтовым, Четверухин изменился в лице и, уходя вниз, сказал: «Все равно погибать». Мичман Волковицкий тоже не хотел сдаваться, плакал и говорил, что лучше погибнуть, чем сдаваться».
Капитану Шведе, принявшему на себя командование «Орлом», выпала нелегкая обязанность отдать приказ сигнальщикам поднять японский флаг. Из показаний на суде: «Я помню, что поднятие японского флага было последним актом. Я долго не соглашался и объявил, что японского флага нет, и я его не подниму. Но офицеры стали меня убеждать, что, подняв флаг сами, мы избегнем лишнего глумления: иначе приедут японцы и поднимут флаг с церемониями».
Показывает Владимир Костенко, корабельный инженер «Орла»: «Примерно через полчаса после сдачи я вышел из машинной мастерской, куда меня временно поместили, и видел, как команда переодевалась в чистое. Некоторые искали спасательные средства, но под руками не оказалось ничего, кроме обгорелых коек. Из офицеров видел только мичмана Карпова и старшего механика. Мичман Карпов сказал мне, что состоялась сдача. Я спросил, будут ли затоплены корабли, на что он ответил, что поздно, т.к. сдача совершилась.
Я поднялся с ним наверх и увидел всю японскую эскадру, окружившую наши 4 корабля.
Когда я сосчитал неприятельские суда, то только в этот момент я понял, до какого положения довели наши маленькие корабли с их длинными пушками, понял, что в этих условиях исчезает позор сдачи.
Мичман Карпов был страшно расстроен и убит. Он сказал такую фразу: «Мы сдались, как испанцы», и объявил, что пойдет стреляться.
...Настроение команды совершенно изменилось. 15 мая команда считала сопротивление бесцельным, не могла допустить, что нас окружила одна эскадра, и говорила, что скорее всего японцы, соединились с английской эскадрой.
Будучи в плену, команда много расспрашивала про адмирала Небогатова, очень ему сочувствовала и очень удивилась, когда узнала, что адмирал без суда разжалован. Некоторые выражали свою симпатию тем, что писали письма офицерам и в них высказывали свою благодарность Небогатову. Был даже поднят вопрос о подаче петиции, и 800 человек подписались под ней. О дальнейшей судьбе этой петиции я не знаю».
Ларионов, один из эскадренных штурманов, дает показания в суде по делу о сдаче:
«Когда состоялась сдача, я находился в бессознательном состоянии. Шум привел меня в чувство, и я решил уничтожить секретные карты и книги.
15 числа капитан Юнг еще лежал с нами, но так как он сильно стонал, его перенесли в другое помещение. Доктор просил, чтобы японцы не беспокоили Юнга: это могло бы дурно на него подействовать, потому что он ничего не знал о сдаче. Таким образом он был изъят от всяких наблюдений со стороны нижних японских чинов.
16 числа, когда он был оставлен со своим вестовым, он пришел в сознание и спросил: «Где мы?» Тот ответил, что мы сдались. Юнг не поверил и потребовал доктора. Доктор сказал, что сдачи не было и что нам осталось всего 15 миль до Владивостока. Он не поверил доктору и просил привести меня. Нижние чины повели меня к нему, но предварительно доктор предупредил, чтобы я сказал то же, что и он, т.е. что мы не сдались и нам, осталось 15 миль до Владивостока. Капитан Юнг как будто поверил мне, спросил папиросу и скончался».
