Игорь Кохановский - «Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег
Высоцкий приезжал к нам в Ленинград при первой возможности, даже если не был занят в съемках, и каждый раз принимал горячее участие в работе. Он появлялся, улыбаясь, ощущая себя «прекрасным сюрпризом» для всех присутствующих. Затем шел смотреть отснятый материал. Возвращался раскрасневшийся, счастливый и растроганно, молча обнимал меня и художника картины М.Щеглова.
Нас с Высоцким связывало многое: ожесточенность против штампов, стремление к парадоксальности, к «обратным ходам», к эпатажу устоявшихся зрительских привычек. Тогда, в 67-м, начиная «Интервенцию», мы с ним думали о мюзикле, в котором почти не будет традиционных вокальных и хореографических номеров, привычно чередующихся с разговорными кусками. Фильм должен был быть пропитан ритмом и музыкой изнутри – и только ближе к финалу, в кульминационной сцене в тюрьме, мог возникнуть развернутый вокальный номер. Так у нас с Высоцким созрел замысел «Баллады о деревянных костюмах», причем почти одновременно. У нас было много общих планов и надежд. Тогда, в 67-м, впереди у нас были еще годы!
Потом была работа над песнями к другим моим фильмам, нечастые общие премьеры, дни и ночи замечательного общения в Ленинграде, Москве, Одессе, а затем целое лето у него и Нины Максимовны, когда они приютили меня в трудную минуту. Была подготовка к его режиссерскому дебюту – было многое… Но никогда больше не пришлось мне снимать его в своих картинах.
Высоцкий очень любил нашу «Интервенцию» и делал большую ставку на роль Бродского, поэтому весть о том, что картину «положили на полку», стала для него тяжким ударом. В числе основных обвинений в адрес «Интервенции» – «изображение священных для нас событий и большевика Бродского в непозволительной эксцентрической форме». Он не смирился с эти актом и написал письмо руководству, которое единодушно подписали все актеры, снимавшиеся в фильме, – все, кроме одной актрисы… у меня до сих пор хранится копия этого замечательного документа.
Через восемь лет мне удалось неофициально восстановить копию «Интервенции». Мы смотрели ее вдвоем в пустом зале. Он сидел непривычно тихо и продолжал сидеть, когда зажегся свет. Постаревшее лицо его померкло. Потом все так же молча встал и прижался ко мне…
Только после V съезда кинематографистов, через восемнадцать лет после завершения картины и через шесть лет после смерти Владимира Высоцкого, было принято решение о выпуске «Интервенции» на экраны.
Весной 1969 года объединение «Мосфильма» «Киноактер» предложило мне снять фильм по сценарию А.Нагорного и Г.Рябова «Один из нас». Раздумывал я над этим предложением недолго, так как после истории с «Интервенцией» путь для моих собственных идей был закрыт. Замысел новой картины мы вынашивали вместе с Высоцким. Я собирался в «Одном из нас» максимально использовать богатейшие актерские ресурсы Высоцкого: обаяние, заразительный темперамент, удивительную пластическую одаренность и, конечно же, музыкальность. Были сделаны развернутые кинопробы с Высоцким на главную роль в сцене вербовки германскими резидентами командира запаса Бирюкова, в которой он страстно пел жестокие романсы, виртуозно плясал, настойчиво ухаживал за растерявшейся «соблазнительницей», яростно «ревновал» ее к ошалевшим, сбитым с толку вербовщикам и в конце концов напоил до бесчувствия их самих. Это был каскад актерского мастерства, парадоксальной выдумки, музыкальной и пластической выразительности.
Однако руководство объединения и художественный совет, состоявший из ведущих актеров советского кино, подавляющим большинством отклонили кандидатуру Высоцкого. Отклонили, несмотря на аргументированные, эмоциональные выступления в пользу Высоцкого С.Кулиша и В.Мотыля, уже тогда известных и авторитетных режиссеров. Сейчас широко распространено мнение о том, что биографию Высоцкому усложняли высокопоставленные чиновники. Это заблуждение – не меньше помех ему создавали коллеги из актерского цеха, да и наш брат кинематографист.
Тогда я решил отказаться от картины. Удержал меня от этого шага Высоцкий. «У тебя и так „Интервенция“ за плечами, после этого отказа они тебе вообще не дадут работать. Бирюкова будет играть Жора, и сделает это очень хорошо». И повез меня к Юматову знакомиться.
С годами у меня притупилась острота впечатления от этого его поступка, но тогда я был потрясен. Только актер может понять, что такое добровольно уступить роль, которую ты выносил, с которой сжился и которую практически сам сочинил.
После картины «Один из нас» наше сотрудничество с Володей продолжалось и на самой скандальной картине в моей биографии – «Одиножды один». Я хотел снимать «Наше призвание», а мне сказали, что время не приспело. Первым делом я, естественно, пригласил на одну из главных ролей Высоцкого. После «Интервенции» руководство настойчиво противилось нашему сотрудничеству, и снимать его мне снова не разрешили. Высоцкий откликнулся на это известным письмом: «…я огорчен только тем, что снова мы не работаем вместе. Все подстроил под это, но се ля ви: комитет сильнее нас. Но в следующий раз мы еще повоюем. Впрочем, песни-то мы успели всобачить…»
Восьмидесятый год начался для него и для меня знаменательно: наконец запустили «Наше призвание», который я пробивал тринадцать лет. Впервые после «Интервенции» мне удалось утвердить Высоцкого на одну из основных ролей секретаря комячейки Сыровегина – этакого партийного работника с гитарой. Естественно, песни, как и к предыдущим моим картинам, должен был писать он сам. Кроме того, был решен вопрос о его режиссерском дебюте – «Зеленый фургон». Я был назначен художественным руководителем. Мы жили лихорадочной жизнью, полной надежд… Как-то в останкинском коридоре, после очередных дебатов с начальством, сказал: «Что-то желудок ноет… Если что… пусть мою роль сыграет Ваня Бортник – уникальный артист, между прочим».
Он позвонил рано утром – слишком рано, если учесть, что накануне должен был идти «Гамлет», и пропел мне по телефону первую песню для нашей картины. Свою последнюю песню, как стало ясно потом. Это был гимн учеников школы 1924 года. Потом он подробно и напористо объяснял, как ее надо записать, какое должно быть музыкальное сопровождение: две гитары и ударная установка. «Через несколько дней привезу тебе текст» – сказал на прощанье он.
…Через несколько дней ночью ко мне в номер гостиницы в Пущино, где мы снимали, ворвался один из работников группы: «Только что „Голос Америки“ сообщил, что Высоцкий умер!». Машинально, мало что соображая, я отменил съемки и помчался в Москву.
Его квартира была полна народа. Он лежал аккуратный, мальчиковатый как когда-то… Марина, вся в черном, долго искала в куче его рукописей нашу песню. Нашла. Мой помощник торопливо переписал ее. И всё. Больше я его не видел.
Роль Сыровегина в картине «Наше призвание» сыграл Иван Бортник. А песню мы записали так, как Володя наказал…
2012
Георгий ЮНГВАЛЬД-ХИЛЬКЕВИЧ[40]
«Я хотел снимать Высоцкого во всех своих фильмах»
Мы познакомились с Володей, когда он пробовался у Славы Говорухина в «Вертикали». На студии был второй режиссер Саша Боголюбов, который и привез Высоцкого в Одессу, услышав его где-то в Питере. Володя тогда еще совсем не был популярен. Боголюбов мне говорит:
– Ты послушай его, послушай. Слава что-то кочевряжится. Может, поможешь его уговорить? Ведь это гений!
– Я терпеть не могу бардовскую песню, – отвечаю. – Я даже Окуджаву не люблю, и Визбора не очень-то. Я люблю стихи, а не эти песни.
Боголюбов не отставал:
– Нет, ты пойди и послушай! Чего у тебя – корона упадет?
Я спустился на этаж ниже, где сидел Володя и показывал свои песни. Песни для «Вертикали» еще написаны не были, он пел «Нинку» и другие. Я не помню, какие именно песни Володи я услышал тогда, но я в него просто влюбился.
Мы с ним ушли на берег, на пляж. Сидели на каких-то перевернутых лодках, проговорили, наверное, часов пять. В основном разговор состоял из моего захлебывающегося восхищения тем, что я услышал. Сказал я ему и о том, что я не люблю бардовскую песню. Володя мне ответил: «Я не бард. Я профессионально поющий актер Театра на Таганке».
Вот это я хорошо запомнил. Это общество бардовской песни он просто ненавидел и всячески от них отбрыкивался. Он не считал себя самодеятельным автором. Причисление к бардам его очень унижало и задевало. Он хорошо относился ко многим из них, но ненавидел их за то, что они хотели держать его за своего.
Вначале Говорухин Высоцкого на роль не утвердил. Сказал Володе: «Ну, попробуйте, напишите». Он с ним на «вы» тогда только разговаривал. Потом приехал Володя и привез три песни – «В суету городов…», «Скалолазку» и еще какую-то. Когда я услышал эти песни, у меня просто истерика была, я плакал. Говорухин послушал, поправил несколько слов. У Володи там внутри все клокотало… Но сдержался. Володя вообще критику переносил плохо…
