Николай Прокудин - Конвейер смерти
– Вот черт! Ну ладно, не переживай, не обижайся. Вы ж земляки! Когда-нибудь отдаст. Салом или пампушками-галушками! Езжай!
За столами собрались около десяти старших офицеров, я и Бугрим. Компанию разбавили Натальей-«стюардессой» и Элей-«одесситкой». Часто произносимые тосты способствовали тому, что люди один за другим исчезали из-за стола. Ослабленный госпиталем Степушкин быстро дошел до кондиции и отправился разрядиться к женщинам. Затем, покачиваясь на нетвердых ногах, ушли артиллеристы и Бугрим. Комбат обнял Наташку и тоже удалился. Танкисты весело переглянулись, и Скворцов громко произнес:
– Ну, мы пошли отдыхать. Элеонора, оставляем тебя под крылышком у комиссара. Хочешь попробовать комиссарского тела? Попробуй! Как-никак будущий Герой Советского Союза! Потом расскажешь, каков он. Это тебе наш подарок, Никифор! – Бронелобые рассмеялись и выскочили за дверь.
Мы выпили с девушкой на брудершафт, поцеловались раз-другой, потанцевали.
– Может, я пойду, – насмешливо спросила Элька, но глаза ее говорили, что уходить она никуда не собирается.
– Ты что, обалдела? Куда ты собралась идти? Мне доверили заботу о тебе. Начинаю заботиться. До утра.
Я потушил свет и после недолгой веселой возни мы рухнули в койку. Пружины скрипели и стонали в такт движениям. Одежда быстро оказалась на полу за ненадобностью. Руки нежно и ласково прошлись от груди и ниже живота. Она раздвинула ноги, и мы слились в экстазе. Спиртное не смогло помешать ни скорости, ни энергии, плещущей через край. Молодость и задор выплеснулись длинной пулеметной очередью и мощным залпом.
– Дай закурить, – попросила «одесситка», тяжело и устало вздыхая.
– Наверное, и сам бы закурил, но нет ничего. Не курю.
Расслабиться и передохнуть не удалось и двух минут. Звук громкой пронзительной сирены заставил выскочить из постели.
– Черт бы их побрал! Час ночи, ни отдыха, ни передышки! Опять что-то случилось! Неужели сбор по тревоге среди ночи? Лежи! Скоро вернусь! Не убегай! – распорядился я и пулей вылетел за дверь, не забыв запереть ее на ключ, чтоб деваха не сбежала спать в свой модуль.
Надевая на ходу китель и застегивая штаны, я добежал до плаца, где строились роты полка. Помощник дежурного выбежал из штаба и крикнул:
– Отбой построению! Нечаянно нажал кто-то на «ревун». Разойтись по казармам! Вот козлы пьяные! Балбесы штабные! Видимо, хулиганил кто-то. Развлекаются от души без Героя.
Я быстро вернулся к себе, открыл дверь, но в комнате стояла подозрительная тишина.
– Эля! Эй! Ты спишь?
В комнате по-прежнему стояла звенящая тишина… Чертовка выбралась через окно, открыв правую створку. Растворилась в темноте, будто ее и не было. Остались только запах духов и еще какой-то неуловимый аромат присутствия женщины.
* * *Итак, долгожданный конец войны! Полтора года я ждал этого момента. Перерыв на пятьдесят дней отпуска… Вначале грузовой самолет до Ташкента, затем пассажирский авиалайнер – и в Сибирь. Далее прокуренный шумный железнодорожный вокзал в Новосибирске. Очутился я здесь, словно в другом мире.
Я вошел в хорошо протопленное купе, снял дубленку и повесил ее на крюк. Мужик, сидевший у окна, бросил на меня оценивающий взгляд и заинтересовался джинсовым костюмом.
– Парень, ты где такую обалденную шмотку купил? Сколько стоит? Ни разу такого фасона не видел.
– Где купил? На «Спинзаре».
– Где-где? Фирменный магазин? Америка? Германия?
– В дукане. В Кабуле. Район такой, торговый. В Афгане.
– А чего ты там делал? Дипломат?
– Воевал я. Офицер. В отпуск еду.
– Воюешь? Ну, ты и врать горазд, парень! Какая война? По телеку показывали, что войска вывели оттуда. Вы же там в гарнизонах стояли да дороги строили. Трепач.
– Если ты знаешь лучше меня, пусть будет по-твоему. Еще мы там мечети реставрируем и виноградники сажаем.
– Ну не злись. Что слышал и читал, то и говорю. И потом, с фронта так не возвращаются. С войны едут в шинелях и бушлатах, а ты в дубленке стоимостью в мою полугодовую зарплату. И в костюмчике за столько же. Платят хорошо?
– За полтора года в моем полку двумстам бойцам шмотки уже никогда не понадобятся. Погибли… Так-то вот.
– Я с ним серьезно, а он опять про войну болтает! Если бы там столько убивали, то в газетах бы написали! У нас в стране теперь гласность! Правительство нынче народу врать не станет. Горбачев не дозволит!
– Ну, если так, то читай газету «Правда» и не приставай.
Я поднял нижнюю полку, поставил в нишу коробку с магнитофоном «Sony», обтянутую брезентом, сложил сверху одежду и переоделся в спортивный костюм. Ехать целую ночь, а хищный взгляд соседа мне совершенно не нравился. Кто знает, что у него на уме, раз он оценил мое барахлишко в годовую зарплату. Хорошо, что магнитофон не виден под чехлом.
– И все же ответь, много платят? – опять поинтересовался сосед, разглядывая мой спортивный костюм.
– Мало. На еду хватает, а на одежду нужно копить.
– Эк удивил! У нас вся страна так живет. Чтоб холодильник купить, полтора года собираешь рублик к рублику. А шапка в какую цену?
– Мужик, отстань. Я вторые сутки на ногах, хочу подремать. Пожалуйста, будь любезен, веди свою арифметику молча, про себя.
Черт! Скорее бы добраться до дому и выгрузить вещи, не ощущая на себе оценивающих взглядов. Кому мы нужны с нашей войной? Хуже всего такая маленькая необъявленная война.
Отпуск промчался, будто его и не было. Круиз Сибирь– Одесса – Питер завершен. Последние недели летели, как гонимые ветром опавшие осенние листья. Впрочем, какой может быть листопад в феврале? Скорее как снежинки… Время незаметно промелькнуло, и я с ужасом ощутил, что мне осталось всего чуть-чуть до отъезда на войну. Добровольное, сознательное возвращение туда, где льется кровь, ежедневно гибнут люди, смерть витает над выжженной землей. Не хочу, а что делать? Я постоянно надеялся: а вдруг чудо произойдет, повезет, и не нужно будет вновь отправляться в Кабул, вдруг наконец-то подписали наградной на Героя, и вместо Афганистана предстоит поездка в Москву, в Кремль.
Но чуда не произошло. Как всегда и бывает в реальной жизни.
Ну, вот и начало пути обратно. Взял билет до Ташкента, попрощался с Мараскановым и скоро брошусь, словно в море со скалы, в пучину боевых действий.
Перед отъездом спустили мы с Игорем оставшиеся деньги в ресторанах Ленинграда. Халдеи, замечая на нас импортные шмотки и слыша разговоры про Афган, несколько раз пытались крупно обсчитать. Наверное, им это несколько раз удалось, так как деньги таяли на глазах.
– Никифор! Ты куда попадаешь на замену? В какой округ? – спросил Игорь.
– Вроде бы в Ленинградский, если что-то не изменится. Еще встретимся.
– Слушай, неудобно за себя просить, но мое личное дело пришло такое, что хоть в дисбат сажай! В служебной карточке четыре выговора от Подорожника и Ошуева и ни одной благодарности. Нет ни аттестации, ни характеристики! Кто мог такую подлость сделать? Не знаешь?
– Игорь! Приеду – разберусь. Вышлю копию наградного, напишу отличные характеристики. Все, что смогу, – сделаю!
* * *После тридцатиградусных морозов Питера жара в Ташкенте немного обрадовала и удивила. Как быстро человек забывает все на свете. А ведь я за эти годы в Азии привык, что в феврале плюс восемнадцать – нормальное явление.
Солнце стояло в зените, легко одетые люди веселились и беззаботно гуляли по центру современного, красивого города. Девушки были в коротких юбках, улыбчивы и доступны. Но, к сожалению, денег на них уже не было.
Вот он, этот рубеж, отделяющий нас от боевых действий. Грань между миром и войной. Как окно во времени и пространстве. Переступил через него и оказался там, где большинство людей никогда не окажется. Будь оно неладно, убогое средневековье с его кишлаками, кяризами, дувалами.
На трамвае я доехал до пересыльного пункта. У открытой двери маленького домика галдела очередь возвращающихся отпускников и новичков. Шмотки я бросил у тещи комбата, которая жила в центре Ташкента, и приехал сюда с пустыми руками, в одном выцветшем хэбэ. Адрес Марии Ивановны мне дал Подорожник, чтобы я завез его посылочку. Благодаря ей два месяца назад я сумел без проблем выехать в Россию. Не ограбили, не избили, не убили, как частенько бывало с отпускниками. Бабуля встретила и проводила.
За полтора года на пересыльном пункте ничего не изменилось. Те же пыльные улицы вокруг, тот же пьяный гвалт в общаге, тот же сарай по приему документов. Иначе это ветхое одноэтажное строение не назовешь. Комната – пять метров на пять, два окошка, но документы принимают лишь в одном. Оттого и постоянная очередь. Человек пятьдесят топчутся друг за другом, ругаются, травят анекдоты, трезвеют. Некоторые время от времени отделяются от толпы и выбегают за забор поблевать.
Отчего у нас все так убого и неуютно? Ну что за страна! Даже на войну людей отправляют только после того, как они отстоят огромную очередь за талоном на вылет.
