Владимир Губарев - XX век. Исповеди: судьба науки и ученых в России
И во-вторых, в нашей области удалось успешно применить достижения науки — опять-таки широкого международного сообщества.
Кстати, сейчас центр тяжести переместился именно на исследования. Если на первом этапе главным — вольно или невольно — были интуиция и чувство, то затем очень эффективно подключалась наука. Конечно, цена такого пути к успеху очень велика. И моральная, и финансовая. Да, заплачено и жизнью детей, и огромными средствами, однако побеждена безнадежность и, на мой взгляд, это оправдывает невероятные усилия медиков многих стран.
Я считаю, что к сожалению, в некоторых регионах вашей страны число лейкозов резко возрастет. Особенно в тех районах, которые пострадали от аварии в Чернобыле. В этом ничего неожиданного нет, мы уже располагаем опытом Хиросимы. А значит, к такому развитию событий медикам следует тщательно готовиться. Потому все, что происходит здесь, на Европейской школе гематологии, необычайно важно для детей, для будущего России. Раньше у нас не было контактов — не наша в том вина. Но теперь мы работаем вместе, наши взгляды и опасения во многом совпадают. Интеллект, потенции ученых в России и на Западе одинаковы, но у вас нет оборудования и лекарственных препаратов. И хотя такого рода исследования и лечение очень дорогие, я уверен: финансовые проблемы решаемы. Нужны лишь заинтересованность на всех уровнях общества и понимание, что безнадежных ситуаций в нашей области медицины с каждым днем становится все меньше.
Профессор Элиана Глюкман,
руководитель отдела трансплантации костного мозга Госпиталя Сант-Луи в Париже:
Я хочу опровергнуть распространенную легенду о том, что первые успехи по детской гематологии появились во Франции в нашем центре. Да, согласна, что наиболее известные ученые работали у нас, да, их заслуги велики, но появились они благодаря самоотверженности ученых многих стран. В нашем центре просто удалось их использовать наиболее эффективно, я имею в виду, в частности, химиотерапию и пересадку костного мозга.
Я начала заниматься гематологией под руководством профессора Мотена, который первым сделал трансплантацию костного мозга. Это было давно — более двух десятилетий назад. Когда мы начинали, считалось, что лейкемия — это полная безысходность. Ребенок уходил из жизни в течение месяца, он погибал на наших глазах, и мы ощущали свое бессилие. И первая наша задача — продлить ему жизнь, а потом и вылечить. В то время мы казались безумцами.
Теперь 20 лет позади. И есть реальные достижения. Если раньше подавляющее число детей погибало, то теперь они живут. Нам удалось победить безнадежность…
Наконец-то у нас появилась возможность контактировать с русскими специалистами. Я люблю работать с ними, очевидно, нас объединяет общее. Довольно близкое эмоциональное состояние — мы воспринимаем радости и горести жизни адекватно. Плюс к этому многовековые контакты России и Франции.
Честно говоря, у нас было довольно смутное представление о состоянии детской гематологии в вашей стране. Да и сейчас информации явно недостаточно. Однако уже первые контакты с обещающими молодыми учеными вашей страны говорят совершенно очевидно: и у вас все будет нормально!
Необходимо резко расширить контакты и информацию между учеными Франции и России. А это прежде всего стажировка ваших молодых ученых и врачей у нас, направление специалистов из Франции на работу в ваши клиники. Таким образом, мы сможем обогатить друг друга, и прежде всего в области пересадки костного мозга.
Не буду хвастаться, но реальность такова: у нас сделано уже более 800 трансплантаций костного мозга, по 40–50 операций делаем мы ежегодно. А потому результативность очень высока. Технология отработана до мелочей, и мы по праву гордимся высокой эффективностью.
Успехи, а точнее — революция в этой области — это не только достижение медицины. Ключ к ним — уровень развития науки и промышленности в целом. Ведь в основе сложнейшей операции лежат очень серьезные работы в лабораториях, исследования, опыт гематологии, мастерство обслуживающего персонала.
Перед нами сегодня стоит еще одна сложная задача — СПИД. Проблема необычайно сложна, но, судя по тому, как мы развиваемся, я уверена, что и она будет решена. Опыт лечения лейкемии сделал нас оптимистами, да и интеллектуальная мощь современной медицины велика, мы набрали определенный уровень, который позволяет перейти к атаке на СПИД. И мы должны работать вместе с русскими учеными. Проведение Европейской школы по детской гематологии в России, первой в истории, становится своеобразным фундаментом для нашей общей работы. Мы открыто рассказываем как о своих успехах, так и о трудностях — и не скрываем ничего!
Профессор Гельмут Гаднер,
научный руководитель Венс кого детского госпиталя святой Анны:
Иногда меня спрашивают: "Неужели вам доставляет удовольствие та сумасшедшая работа, которую вы ведете в своей клинике?" Если задуматься, если подойти с обычными мерками, то действительно работа у гематологов, как и у всех настоящих медиков, поистине "сумасшедшая", так как на личную жизнь почти не остается времени. Но главное — такая работа доставляет мне удовольствие, она мне нравится, наконец, она приносит реальные результаты, а это — спасенные человеческие жизни.
Двадцать лет назад я пришел в Берлинскую университетскую клинику, чтобы научиться лечить лейкемию. Там я познакомился с профессором Риимом, который в свое время вернулся из США. Его идея заключалась в том, чтобы начать лечить лейкемию новыми методами. Я прослушал его лекции, познакомился с мыслями и методами профессора и с тех пор пошел по этому пути.
По прежним канонам лечение лейкемии с помощью химиотерапии было как бы "смягченным вариантом". Профессор Риим и мы начали предлагать более "агрессивный", жесткий метод лечения — с помощью весьма мощных лекарств. И что греха таить, на первом этапе потери были очень большими. С увеличением доз лекарств повысилась и токсичность, появились и побочные эффекты. Потери были, и необычайно трудно было доказать, что мы только в начале пути, что мы добьемся успеха. Противники доказывали, что мы в тупике, так как смертность вначале у нас повышалась… Но прошлое в лечении лейкемии нас не устраивало — там не было выхода и безнадежности. Мы понимали, нужно искать, рисковать, но искать, так как выход где-то был!
Когда мы начали лечить интенсивной химиотерапией, наступило очень трудное время — ожидание результатов. И вот первые проблески — ребятишки начали выздоравливать. Сначала единичные случаи, потом лечение шло все успешнее.
Я до сих пор помню лица первых пациентов, которых мы вывели из безнадежного состояния… Я и сегодня могу восстановить каждую строку записей, где мы фиксировали каждую деталь лечения. К тому же были многочасовые обсуждения научных результатов, их реальное воплощение — в спасенных жизнях. Причем имейте в виду, что реакция каждого пациента на одни и те же лекарства была разной, и мы обязаны были корректировать ход лечения, искать наиболее оптимальные варианты для вполне конкретного больного. И поэтому все они — первые — стали частичкой нашей жизни.
Каждый живой организм по-разному реагирует на дисбаланс клеток — то, что мы называем лейкемией. Чем это вызвано — пока ответить точно невозможно. Это могут быть и вирусы, и наследственность, и влияние других факторов. Клетка перестает подчиняться своему организму, начинает действовать по собственным законам. Процессы эти необычайно сложные, их трудно понять, а потому нужно объединять усилия специалистов разных стран. И мы в своей клинике с удовлетворением приняли молодых исследователей из России.
Некоторые контакты с вашими специалистами в минувшие годы показали, что уровень врачей по лейкемии очень низок. Мы судили по тем данным, которые получали от советских ученых… При общении с приезжающими в те годы из СССР у меня складывалось впечатление, что никакого отношения к лечению лейкемии они не имели. По крайней мере, умение помочь больным лейкемией у них отсутствовало. И, естественно, возникало чувство разочарования.
И вдруг появляются молодые люди из Института детской гематологии Москвы, который возглавляет профессор Румянцев. У них другие взгляды на жизнь, иное отношение к проблеме лейкемии, страстное желание учиться, своя собственная точка зрения, очень неплохое образование, — честно говоря, я изменил свою точку зрения, избавился от прошлых стереотипов. И что особенно мне было близко — их эмоциональная привязанность к пациенту. Они чувствовали боль детей, они переживали ее вместе… И я понял, что в Москве появилась очень сильная команда специалистов, которая способна резко изменить положение с детской лейкемией в России. Вполне естественно, по мере своих сил мы стараемся ей помочь.
