Русский вопрос на рубеже веков (сборник) - Солженицын Александр Исаевич

Но при таком многочислии, как у русских в Казахстане, — многие народы сумели бы себя отстоять. Вот тут-то проступает болезненная русская слабость — неспособность к самоорганизации. Мы там, увы, не народ, а разрозненные лица, не имеющие живоспособных этнических организаций и лидеров. Только казаки, так жестоко разгромленные в советское время, нашли в себе силы к сопротивлению — но их отчаянные попытки казахские власти давят, избирательно по самым смелым, — взломами квартир, избиениями, наручниками, вымариванием в тюрьме, сроками по ложным обвинениям. Всякие самозащитные действия подпадают под «разжигание национальной розни». (Пожилую русскую женщину-адвоката тащили волоком по земле из дома до машины, на арест.)

И — темно будущее этих наших миллионов в столь демократичном восточном ханстве. Грядущее перерождение нескольких миллионов русских людей? переплав одного этноса в другой, даже расы в расу? — это шрам на столетие и более.

Стотысячные потоки беженцев из Казахстана начинают и опадать (1994 — 304 тыс., 1995 — 191 тыс., 1996 — ещё ниже): у людей подрывается вера в родину и что они кому-то здесь нужны.

И всё — при полном безучастии властей российских.

Но добавлю горчайшее. Сколько ни ездил я по областям России, встречался со множеством людей — никто ни в личных беседах, ни на общественных встречах, где высказывались самые многосотенные жалобы на современную нашу жизнь, — никто, никто, нигде не вспомнил и не заговорил: а каково нашим тем, отмежёванным, брошенным, покинутым? (Разве только попадались сами беженцы, тогда — они и говорили. На ставропольской встрече беженка из Грузии: «В любой момент ударят за то, что говоришь по-русски. Выталкивают из людей».)

За чужой щекой зуб не болит.

Горько, горько — но кого упрекнёшь? Так расколот до основания быт, так перевёрнута вся жизнь, людям только-только что устоять на ногах самим.

Мы утеряли чувство единого народа.

10. Беженцы

Только через полгода после развала СССР российские власти очнулись, что надо же заняться этими беспокойными соотечественниками, зачем-то бегущими к нам из новых государств. Медлительно была учреждена Федеральная Миграционная Служба (ФМС), и, не очень спешно, стала формироваться сеть её отделений по российским областям. Скудный бюджет ФМС иные годы выполнялся лишь процентов на 15. Жалки были пособия беженцам и несоразмерно малы ссуды, на какие не обосноваться. Иногда даже у родственников не давали им прописки, местами требовали за прописку многомиллионный взнос. (Нередко беженцы оставляли своих стариков на чужбине, боясь их брать, — и правда же…)

Приехавшие в слепой поиск, сверхнапряжённые всеми нервами и силами, пытались строить новую жизнь. До 40 % приезжающих — с высшим образованием, но на горькой Родине — и своих профессионалов стал избыток. Иные готовы ехать в село, осваиваться там. Приезжали инициативными, сплочёнными группами, хотели устроить компактное поселение или достроить колхозный недострой — тут же, не дав опериться, их обкладывали налогами: «Подавляйте в себе иждивенческие настроения!» Провинциальная администрация обманывала их или вымогала взятки. «Не нравится? — уезжайте назад, вы нам не нужны». Переселенческие группы отчаиваются, разваливаются. Переселенцы рады и подвалам, и помещеньям без отопления, и вагонкам в чистом поле; наконец завели для части из них — «центры временного размещения».

Почему де Голль мог быстро выхватить до миллиона французов из потерянного Алжира? Почему разрушенная войной Германия могла принять несколько миллионов немцев из теряемых земель — из Пруссии, Померании, Силезии, Судет? А наше государственное руководство считает массовый возврат русских беженцев бедствием для России: при общем хозяйственном развале — где найти им работу? где жильё?

Впрочем, и правда же: властям, у которых и вся страна сыплется из рук, запущена до омертвения, — какой промотанной казной и какою долей внимания заняться беженцами? Только и хватило Президенту сил заявить (1994): «Российское правительство благодарит страны СНГ за то, что они дали приют нашим соотечественникам…»

А что ж — российская пресса? а что ж «демократическая общественность»? А она — и знать не хочет этих брошенных. Пресса — не ходит на митинги беженцев: это — не эффектный материал. А когда и напечатает какой о беженцах, он остаётся без ответа — и у власти, и у общества.

То-то ведь и самое страшное: беженцы в своих многочисленных бедствиях встречают не только бесчувствие властей, но — равнодушие или даже неприязнь, враждебность от местного русского населения. «Ещё их проверить надо, небось они богатые», «Что приехали? нам самим жрать нечего!». В Чудове отключили к зиме отопление в беженских бараках. Пишут и о случаях поджога беженских домов.

И это — самый грозный признак падения нашего народа. Нет уже у нас единящего народного чувства, нет благожелательства принять наших братьев, помочь им. Судьба отверженных беженцев — грозное предсказание нашей собственной общерусской судьбы.

Разговаривать с беженцами и читать их письма — разрывается сердце. Они устали просить о помощи. — «Мы в России никому не нужны». Там, в чужеземьи, у гонимых, у них особенно обострилось русское сознание и русская боль — потянулись утолить её здесь, а тут она поругана. — «Для нас у властей нет средств, а на увеселения не жалеют». В 93-94-м годах создался и существовал «Союз русских беженцев», но от русских — не дождался поддержки. Ослаб и рухнул.

Но, но! Как говорит наш Президент (7.11.97): «приходит время, когда повседневная жизнь граждан становится главной задачей государства».

«Приходит», приходит — да никак не придёт. После 12 лет всех «перестроек» и перебуровок, мы уже наглядно и телесно это ощущаем.

Описанные тут подробности с годами изменятся, но из нашей позорной истории они уже не уйдут. Эта скорбная беженская эпопея — ляжет тёмной полосой на российские 90-е годы XX века. Без неё нет понимания ни современной России, ни современного русского народа.

11. Мигранты

Закон о беженцах так и не различил: воистину российских вынужденных переселенцев — и полноправных граждан новообразованных государств СНГ, которые по каким-то причинам тоже предпочитают переселиться в Россию. Это вызвало последствия в сотнях тысяч случаев.

Уже с 1992 власти наложили запрет на расселение беженцев-переселенцев в Москве, Петрограде, Ростовской области, Ставропольском и Краснодарском краях. Этот запрет не устоял, однако, перед большими, а то и бешеными деньгами приезжающих кавказцев, закавказцев, среднеазиатов: они легко взламывали запрет, покупали участки, дома, заводили свою коммерцию. Для русских беженцев — не было жилья и работы, для «братьев с Кавказа» — всё открыто. Одних азербайджанцев, непрерывно мигрирующих в Россию, уже к 1989 было до 300 тыс., а к 1996 — более двух с половиной миллионов (с широким разливом по России). (Переселение имело такую предысторию. По сравнению переписей 1979 и 1989 за тот период в РСФСР численность киргизов увеличилась на 178 %, азербайджанцев — на 124, таджиков — на 114, узбеков — на 76, туркмен — на 73 [60].) Сотнями тысяч переехали на Северный Кавказ (особенно в Краснодарский край) и армяне из суверенной Армении. И ещё то характерно, что приехавшие концентрируются не на производствах, а — на коммерции, обслуживании.

Каково здесь должно быть государственное решение? Дело не в этнической, а в государственной принадлежности. Есть армяне в Нахичевани-на-Дону и рядом, есть в Армавире, в Ставропольи, поселившиеся там ещё с екатерининских времён или с XIX века, — они законно чувствуют себя коренными гражданами России. Тут нас перебьют, опередят: «А если армянин или азербайджанец всё равно хочет переехать в Россию? права человека! интернационализм!» Однако страны СНГ объявили себя именно национальными государствами, в этом самоизъявлении есть своя ответственность, и она раскладывается на каждого члена той суверенной нации: твоя страна, а вне её ты — иностранец. Из объявления своих независимостей надо же делать и выводы. (А попробуйте с такой лёгкостью втечь в Соединённые Штаты? — сразу вас выставят; иностранец так просто не поселится.) И Россия, особенно в её нынешнем трагическом и скудном состоянии, не может принимать без ограничений и стеснений всех желающих ехать к нам из Зарубежья, «ближнего» или «дальнего». Выходцы из новопровозглашённых государств СНГ могут рассматриваться в России лишь как иностранцы — и, стало быть, с ограниченным статусом и в гражданской и в экономической деятельности.