Станислав Куняев - Жрецы и жертвы Холокоста. Кровавые язвы мировой истории
Одним словом, Холокост, если вспомнить хэмингуэевскую формулу, это праздник, который всегда с тобой.
Вода камень точит и Холокост всё глубже входит в быт, в подкорку, в массовое сознание нашего российского простонародья. Я сужу об этом уверенно, поскольку был свидетелем одного знакового события. Пришёл однажды в редакцию журнала священник средних лет, постоянный читатель «Нашего современника» Был какой-то праздник, и наш гость, хотя и в подряснике, но явился в гости к Александру Сегеню не с пустыми руками. Когда собравшиеся наполнили рюмки и вопросительно поглядели на батюшку, он всё понял, поднял стопку и со скорбной торжественностью произнёс: — «Первый тост — за Холокост!»
XV. Бедный Бадри
«Сколько вам заплатил этот жид?»
«Коммерсант»В конце 2007 года во время предвыборной борьбы за кресло грузинского президента еженедельник «Коммерсант» опубликовал репортаж, который был тут же перепечатан русскоязычной американской газетой «Форум» с заголовком «Скандал в Грузии»:
«В предвыборной Грузии разгорелся очередной скандал: оппозиция обвинила власти в антисемитизме. За последнее десятилетие это первый скандал в Грузии, связанный с разжиганием межнациональной розни.
По мнению оппозиции, власть, опасающаяся, что кандидат в президенты Бадри Патаркацишвили составит на выборах реальную конкуренцию действующему главе государства, решила напомнить, что бизнесмен не принадлежит к «титульной национальности».
Скандал поднял руководитель предвыборного штаба бизнесмена Бадри Патаркацишвили, депутат парламента Валерий Гелбахиани, созвавший брифинг, на котором и прозвучали обвинения в адрес грузинских властей.
В качестве главного обвинения, прозвучавшего в адрес властей, соратники кандидата Патаркацишвили назвали разжигание антисемитских настроений. По их мнению, таким образом власти пытаются унизить кандидата Патаркацишвили и помешать ему стать президентом. Стоит отметить, что вскоре после того, как Патаркацишвили официально ушел в оппозицию, власти стали постоянно намекать на его еврейское происхождение: например, чиновники перестали называть его Бадри, а употребляли исключительно его малоизвестное «негрузинское» имя Аркадий, записанное в паспорте.
Во время разгона митинга 7 ноября «антисемитская» тема впервые была озвучена открыто — спецназовцы, разгоняющие толпу, называли демонстрантов «пособниками урия», то есть «пособниками жида», а также выкрикивали фразы: «Сколько вам заплатил этот жид?» и «Вашу жидовскую мать». Частично эти выкрики были записаны оппозицией на мобильные телефоны, и одну из таких записей в воскресенье вечером продемонстрировала телекомпания «Имеди». Комментируя эти факты, Гелбахиани обратился к специальному прокурору Гаагского трибунала с требованием возбудить против грузинских властей уголовное дело.
«Это хороший симптом для Грузии, что грузинский еврей Бадри Патаркацишвили баллотируется на пост президента и имеет реальный шанс победить, — заявил Гелбахиани. — Грузинский и еврейский народы объединяют 26 веков дружбы. Но то, что власти раздувают антисемитскую тему, очень опасная тенденция. Значит, они не могут бороться с Патаркацишвили другими, законными методами».
Патаркацишвили уже подал жалобу в Генпрокуратуру Грузии, в которой он констатирует нарушение прав человека в отношении себя и своих родственников. В ближайшее время кандидат подаст иск в Международный суд в Гааге — в нем он намерен обвинить власти в разжигании антисемитизма и межнациональной розни».
Но удивляться нечему: вполне закономерно то, что в Грузии впервые за «26 веков дружбы» появились опричники, которые стали разыгрывать в политической борьбе еврейскую карту. Эти преторианцы заразились антисемитизмом от своего хозяина Саакашвили, подхватившего в свою очередь дурную болезнь от дружка Ющенко. Все закономерно: за что боролись — на то и напоролись. Но неужели не отдавали себе отчет архитекторы и организаторы «перестройки» в том, что развал Советского Союза неизбежно должен привести к вспышкам открытого антисемитизма в бывших республиках, или у них ума не хватало просчитать все последствия своего замысла? Ведь помимо ключевых фигур (Горбачев, Ельцин, Яковлев) августовского переворота (1991 г.) и октябрьского кровопролития (1993 г.) историю в это время творили не только Чубайс с Гайдаром, но и целая свара еврейских функционеров рангом помельче — Немцов, Ясин, Явлинский, Лифшиц, Уринсон, Лойко-Шомберг и т. д.
Рано или поздно им всем при жизни или посмертно придется отвечать за юдофобскую волну, искалечившую судьбы многих ни в чем не повинных евреев из Прибалтики, Украины, Молдавии, Азербайджана, Таджикистана и, конечно же, из некогда любимой мной Грузии…
* * *Я очутился в Тбилиси осенью 1964 года, когда меня, как писателя и офицера запаса, направили на двухмесячные сборы в армейскую газету «Ленинское знамя» Закавказского военного округа, где главный ее редактор полковник Головастиков сразу же приказал мне отредактировать и подготовить к печати небезынтересные, но полуграмотные, написанные косноязычным русским языком воспоминания знаменитого еврея генерал-майора Драгунского, ставшего впоследствии при Брежневе главой антисионистского Комитета советской державы. После того, как я успешно привел в божеский вид мемуары Драгунского, полковник Головастиков дал мне полную волю, и я днем, находясь якобы на службе, резался в волейбол на редакционном дворе или играл в азартные шахматные пятиминутки с поэтом и сотрудником «Ленинского знамени» Владимиром Мощенко, а по вечерам кутил в ресторанах с грузинскими молодыми поэтами.
В коридорах «Ленинского знамени» я встретился с Александром Межиро- вым и благодаря ему в тот же вечер очутился в громадной и запущенной квартире, где хлопотала Сима Фейгина, уютная круглая женщина в домашнем халате, с обожанием смотревшая на своего мужа Эму, автора книги о легендарном еврее, Герое Советского Союза Цезаре Куникове.
В доме Фейгиных я познакомился и со всей еврейской литературной знатью, жившей тогда в Тбилиси…
Эма и Сима были добродушными, всегда улыбающимися и добродушными людьми. Этакими старосветскими помещиками еврейского происхождения. У них не было своих детей и, может быть, поэтому они стали относиться ко мне с каким-то родственным чувством: кормили, оставляли ночевать, восторженно внимали моим стихам.
В фейгинских застольях, как правило, принимали участие трое друзей — поэт Шура Цибулевский, литературный критик, и виртуозный тамада Гия Маргвелашвили, а третьим был художник, поэт и авантюрист Гоги Мазурин, в послевоенной юности тачавший модные туфли для тифлисских красавиц. На следующий день после знакомства с Фейгиными я уже бродил по древним улицам Тифлиса в сопровождении Шуры Цибулевского, бормотавшего, как заклинания: «Верейский спуск», «Винный подъем», «Авлабар»… Мы дошли до двухэтажного деревянного дома с обветшалыми балконами, лестницами и балюстрадами, погрузились на ощупь по темному коридору в его чрево, источающее кислые запахи грязного белья, примусов и керосинок, и, натыка ясь на потемневшие от времени цинковые ванны, на древние велосипеды и прочие реликвии местечкового быта, наконец-то вошли в комнатку, где жил, кажется с мамой, и сочинял свои стихи Шура Цибулевский. Он достал из-под стола бутылку мукузани, обтер с нее пыль и разлил темное вино в граненые стаканы. Мы выпили, закусили чурчхелой, и Шура тут же, обратив ко мне свои библейские глаза, умоляющие о внимании, что-то забормотал в рифму из своей первой, только что изданной под жеманным названием «Что сторожат ночные сторожа» книжки.
В его витиеватых стихах, сплетенных из обрывков чувств, картин и мыслей, угадывалась судьба — горестная, одинокая и даже лагерная.
Откуда запах горьковатый?
Так мог бы пахнуть керосин.
Ужель команда огневая,
Бредбериевщены фантом?
Нет, это маме наливает
Наш керосинщик в наш бидон.
У Шуры было красное веснушчатое лицо, седая кудлатая голова с рыжими подпалинами. А в глазах стояла застывшая, непреходящая печаль, то ли наследственная еврейская, то ли, как я потом узнал, благоприобретенная, советская, лагерная. Я не спрашивал его о происхождении этой печали, но по одному слову «бредбериевщина» умному человеку можно было понять, что речь идет не об американском фантасте Рее Бредбери, а о знаменитом сталинском опричнике, уроженце Грузии. Когда я осторожно высказал Шуре свое предположение, он растрогался и тут же с детской непосредственностью подарил мне свою первую книжечку, видимо, бесконечно ему дорогую, с размашистой искренней надписью: «Стасик дорогой — благодарю и целую — Шура»…
