Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?
Однако, наиболее яркой фигурой, выделявшейся среди высших чиновников царской власти был, безусловно, Манасевич-Мануйлов. Он родился в бедной еврейской семье. Отец его, за подделку акцизных бандеролей, по приговору суда, был сослан в Сибирь на поселение. Там его старшего сына усыновил богатый сибирский купец Мануйлов, оставивший ему в наследство 100 тыс. рублей, которые, однако, Иван мог получить лишь по достижении 35-летнего возраста. В конце 80-х годов, приехав в столицу, он завязал близкие отношения с князем Мещерским и другими влиятельными лицами столицы русской империи, что обеспечило ему быструю карьеру. В 1902–1903 годах он был уже доверенным лицом у всесильного министра внутренних дел Плеве и в Париже занимался подкупом иностранной прессы. Во время русско-японской войны работал в контрразведке и добыл часть японского дипломатического шифра и чертежи орудий[398].
Столыпин сразу обнаружил в нем опасного человека и уволил из министерства, назвав его «мерзавцем»[399]. Манасевич-Мануйлов, после гибели Столыпина, вновь оказался востребованным для тех кругов, кто приводил в расстройство внутреннее положение в русской империи и способствовал расхищению ее богатств.
Он привел, вместе с князем Андронниковым, во власть Штюрмера, убедив Распутина, Вырубову и митрополита Питирима, что Штюрмер – тот человек, который нужен: «сумеет поладить и с Государственной Думой, и в то же время будет держать твердый правительственный курс». Троица стала склонять к этому решению императрицу, а потом Питирим поехал к царю в Ставку[400].
Всякие аферисты и стяжатели, столпившись у трона и вокруг председателя правительства Штюрмера, обкладывали богатые кампании и банки различными денежными поборами, подпадавшими под уголовные преступления. Сам Манасевич-Мануйлов, состоявший в роли статс-секретаря Штюрмера, был пойман на таком вымогательстве у владельцев Московского банка и был спасен личным вмешательством императрицы, отстранившей от должностей последних честных и объективных министров. Граф Петр Игнатьев – министр народного просвещения, после этого события попросил освободить его от должности и не принуждать его «быть соучастником тех лиц, действия коих по совести я считал гибельным для престола и родины»[401].
Все худшие люди вышли на свет и подняли голову. Раньше, при сильной власти и здоровом общественном мнении, они стыдились людского осуждения, и свои порочные наклонности и привычки скрывали; сейчас они нагло заявляли о своих претензиях на власть и на распределение доходов в губерниях и стране. Они быстро объединились в преступные сообщества и шайки и не стеснялись диктовать свои условия местным и центральным властям. Злые и порочные люди в неблаговидных делах быстрее сплачиваются, чем добрые и совестливые люди для совершения полезных дел.
Разгул мошенничества в высших эшелонах власти принял катастрофические размеры, и по всей стране росло недовольство царской властью и ширились протестные настроения. Русские люди обладают удивительным свойством души – они медленно аккумулируют в себе энергию возмущения, но всегда настает тот час, когда она обретает взрывную силу, не подвластную никакому обузданию, и стихает она, когда по народной воле меняется в стране вся власть и ее назначение.
Всех этих «инициативных» и «пробивных» фигур из царского окружения поддерживал и опекал Григорий Распутин, без кого в последние годы царской власти не принималось ни одного серьезного решения по назначению высоких должностных лиц в стране, ответственных за ее внутреннюю и внешнюю политику. Никакая критика неблаговидных действий Распутина со стороны отдельных министров и влиятельных депутатов Думы не воспринималась всерьез ни царем, ни царицей. Все было тщетно – император на все их обличительные слова и письма отвечал им односложной заученной фразой: «Это все клевета. На святых всегда клевещут!» А императрица никому и ничего не отвечала, она просто переставала встречаться с такими родственниками и не принимала их в своих дворцах. Лишь однажды, весной 1912 года, Родзянко, представив письменный доклад императору о неблаговидных и позорящих царскую семью поступках Распутина, сумел разбудить у царя осторожность и благоразумие, и отстранить старца от участия в делах государства. С агентом тайной охранки царь отправил его в Тобольскую губернию и некоторое время Распутин не появлялся в царском дворе, пока императрица не отменила режим запрета. Александра Федоровна, без общения с Распутиным, часто болела, чахла на глазах, и в декабре он вернулся с тех пор его влияние не знало границ[402].
Распутин для императрицы стал всем: фаворитом во всех его свойствах и проявлениях, спасителем сына Алексея и врачевателем ее больной и истерзанной страхами души, советчиком и духовным отцом. Такого могущества над императрицей, которая, при безвольном муже, владела всеми рычагами власти, в русской истории еще не было. Ни Бирон у Анны, ни Потемкин и братья Зубовы у Екатерины Великой – не имели таких прав, какими завладел Распутин при открытом пособничестве ему со стороны высших чиновников министерства императорского двора во главе с графом Фредериксом. Царское Село, где жила венценосная семья, было закрытой территорией для всех подданных России, и въезд в царскую резиденцию был под строгим контролем должностных лиц этого министерства. Всех, кто приглашался на прием к венценосной семье, ждала долгая процедура проверки и контроля, которая начиналась в Петрограде и заканчивалась в Царском Селе, где должностные лица охранки всегда сопровождали приглашенное лицо до самых дверей царских кабинетов и обратно. Для Распутина и его людей замки Царского Села всегда были распахнуты настежь.
Распутина прусский двор вовлек в свои сети, и от его имени они распоряжались человеческими судьбами и положением дел в России. На них, пруссаков, работавших в близком окружении императора, не падала тень в подборе недостойных людей на должности председателей правительств и министров всех рангов, их нельзя было обвинить в неспособности правительства мобилизовать экономику страны на нужды войны, наконец, казнокрадство, хищения и разграбление народного достояния можно было списать на плохих людей, подобранных русским мужиком Распутиным, да еще вышедшего из недр простого народа и церкви.
Зная, что своим возвышением все они обязаны Распутину, высшие чиновники: министры, прокуроры и судьи, митрополиты и генералы, и всякого рода проходимцы и казнокрады, раболепствовали перед «старцем», пресмыкались и угодничали, не стесняясь ни своего классового положения, ни сана. Министры Беляев, Добровольский и Хвостов публично целовали руку своего благодетеля и именовали его «святым отцом».
Во все области правления вмешивался Распутин, везде он расставлял своих людей, которых, порой, он совершенно не знал, но их ему советовали поддержать придворные чиновники или те, кто понравился ему при мимолетной встрече, или в долгих застольях в лучших ресторанах Москвы и Петербурга. В церкви он насаждал таких же невежественных и развратных мужиков, каким он был сам, и потому церковные храмы перестали украшать души людей. Ее паперти осквернялись такими иерархами, как Питирим, Варнава и Мехильседек, запятнавшие свой сан грязными похождениями и пороками, постыдными для людей. «Наш Друг говорит, что из Мехильседека в будущем выйдет прекрасный митрополит», – заверяла царица императора в одном их своих писем к нему[403].
Сам Распутин и шага не делал, чтобы не посоветоваться со своим личным секретарем Симановичем, его доверенным лицом и, одновременно, многолетним агентом немецкой разведки[404]. К ним тесно примыкал банкир Манус, ставший в годы войны официальным представителем интересов крупного немецкого капитала в России. С помощью Распутина и императрицы он спасал многие немецкие фирмы от конфискации в пользу государственной казны и делал на этом огромные деньги. Распоряжение русского правительства о конфискации и секвестре немецких фирм и предприятий было грозным предупреждением, объявлявшимся во всех газетах для защитников русских национальных интересов и простого обывателя, а в действительности, оно никогда не было исполнено. В акциях защиты немецких предприятий активно участвовало министерство императорского двора и многие его высшие сановники: генерал – адъютант Нилов, сенатор Белецкий, князья Андронников и Мещерский и другие. Все они ратовали «за скорое примирение России с немецкими державами»[405].
Генерал Джунковский, возглавлявший корпус жандармов и хорошо осведомленный о поведении Распутина и окружавшей его банды, открыто вредившей России, информировал Николая II об их антигосударственной деятельности и одновременно предлагал меры по пресечению их враждебной работы, но, по требованию императрицы, он был незамедлительно уволен из органов МВД.
