Сергей Бушуев - Водитель трамвая
— Что вот? — не поняв в чём дело, удивилась Мокшанина.
— Отказывается работать…
— Отказывается?.. — Луиза перевела взгляд на меня. — Почему?
— Не знаю, — проверещала Великая, поскольку я не удостоил присутствующих ответом. — Это надо спросить у него.
Они обе уставились на меня.
— Ты отказываешься работать? — спокойно справилась у меня Луиза.
— Только сверх нормы, — мягко пояснил я.
— А никто вас сверх нормы работать и не заставляет! — воскликнула сова, по-прежнему тяжело дыша.
— Подожди, — решительно прервала её Мокшанина. — В чём дело?
Великая быстро посвятила её в суть конфликта.
— Да, — вновь переводя взгляд на меня, произнесла Луиза, и в голосе её почувствовалась явная угроза, — но отработать всё равно придётся… понимаешь? Водителей не хватает. А «выход» закрывать нужно.
— Ну, водителей у вас всегда не хватает, — спокойно и мягко заметил я, — и виноваты в этом только вы сами. Хотя меня эти ваши проблемы не должны волновать. Кого у вас хватает и кого у вас не хватает. Мне за решение этих вопросов не платят.
— А мне платят, — начиная раздражаться, и заметно громче произнесла Мокшанина, — и поэтому я решаю: «выход» вы доработаете. Это ваша работа.
— Как будет угодно, — немного улыбнулся я, хотя внутри у меня уже начинало подниматься бешенство. — Если это необходимо для производства.
— Значит, вы отработаете этот «выход»? — уточнила Луиза, и глаза её загорелись торжеством.
Великая тоже заулыбалась. Только не дай Бог увидеть кому-нибудь эту улыбку.
— Конечно, отработаю, — спокойно кивнул я, — если это необходимость для производства. Отработаю… но не раньше чем вы дадите мне своё письменное распоряжение!
Данная фраза прозвучала, как выстрел револьвера в доме, где все спят. Мокшанина аж подпрыгнула на стуле. Сова встрепенулась и чуть не закачалась.
— Письменное распоряжение?.. — поражённо переспросила Луиза.
— Совершенно верно, — очень медленно подтвердил я, расплываясь в улыбке.
— А зачем?.. — задала моя собеседница очевидно глупый вопрос.
Было заметно: она тут же осеклась и сообразила, что спрашивать было не нужно, но время было потеряно. Я воспользовался её ошибкой.
— Ну как же, — торопливо проговорил я, — я работаю с четырёх утра. И уже устал. А работа у меня ответственная и опасная. Рабочий день мой составляет восемь часов. Но вы заставляете меня выйти на работу, так как это необходимо для производства. И заметьте, — я поднял вверх указательный палец правой руки, — я не отказываюсь! Я просто прошу вас дать своё письменное распоряжение, дабы в том случае, если я совершу наезд на пешехода или допущу столкновение с автомобилем или мало ли чего ещё, то поскольку я уже устал, я… Говоря проще у меня будет бумага что за всё за это отвечаете вы! Я смогу показать бумагу вышестоящему руководству и объяснить, что это была не моя инициатива работать пятнадцать часов в сутки ради лишних пары рублей, а производственная необходимость. И вы дали на это своё распоряжение.
Пока я всё это детально излагал Мокшанина и Великая лишь растерянно переглядывались.
— А с чего вы взяли, что я должна дать своё письменное распоряжение? — спросила, наконец, Луиза после минутного молчания.
— Вы или не вы мне без разницы, — продолжал я атаку, — мне это не важно. Можно и от другого чиновника. Главное для меня чтобы было письменное распоряжение, что кто-то из руководства его дал и взял на себя всю полноту ответственности за всё, что может произойти на линии. И взял я это как вы изволили выразиться из нового трудового кодекса. Показать вам статью? Он у меня с собой.
Я сделал движение, собираясь достать брошюру.
— Не надо, — остановила меня Мокшанина, — я знаю трудовой кодекс. Тут вы правы.
Она, конечно же, врала. Луиза, да и никто из обитателей депо наверняка в жизни его не видели. Просто она поняла что проиграла. По полной программе. И решила пойти на попятную, выставляя себя в как можно лучшем свете.
— Со скольких он сегодня работает? — спросила Мокшанина печальным голосом диспетчершу.
— Сидит в депо… — мрачно отозвалась та, — с четырёх.
— А сейчас уже одиннадцать. Плюс он ездил первую часть «выхода». Получается, уже отработал смену.
— Да, но… — начала было сова злобно посматривая в мою сторону.
— А какие тут могут быть «но»? — быстро прервала её Луиза, также обратив взгляд на меня. — Мы не можем заставлять водителей работать сверх положенного.
— Я могу идти? — деловито справился я.
— Да, — коротко сказала Мокшанина.
Ни сказав более не слова, я вышел. О чём они говорили дальше, мне было просто плевать.
С тех пор Великая со мной присмирела. Если и давала «выходы» когда я был дежурным, то всегда обещала прислать смену пораньше.
Может сложиться впечатление, будто все диспетчера, такие как Великая. И вы знаете: на мой взгляд, те из них кто сидели в депо — да. Точно такие. А вот те, кто работали на конечных станциях нет. Они оказывались гораздо лучше. И с ними я почти не ругался. Но только почти. Однако довольно о моих взаимоотношениях с диспетчерами. Как я с ними общался с определённого момента, вы уже поняли, и расписывать все случаи просто преступление. Их было очень много. А раз представление вы себе уже составили ни к чему лить понапрасну воду. Расскажу, как я общался с начальниками конечных станций в последние два года работы на трамвае.
Собственно, почти также. С единственным отличием. Диспетчера считают, будто могут помыкать водителями, когда они дежурные как им вздумается (а как я объяснил это далеко не так), начальники же конечных станций вообще мнят себя чуть ли не Главными для водителя, как только он прибывает на конечную. Ну что же? Я сумел объяснить и им, насколько они не правы. Как? Да всё также. Простыми русскими словами.
Знакомьтесь: начальник конечной станции на двадцать третьем маршруте Хромовичёва. Вы не забыли? — двадцать третий маршрут в ту пору самый «главный» в краснопресненском трамвайном депо. Соответственно и человек, назначенный за него ответственным думает, будто он пуп земли. А я объясняю пупу — это не так.
Опять пресловутое дежурство. Меня отправляют на двадцать третий маршрут. Семь часов утра. Я отсидел в депо уже три. Подробно объясняю это диспетчеру. Она знает, с кем говорит и соглашается прислать смену мне через пять часов. Ей это сделать проще, чем завязать очередной раунд ругательств и препинаний с предсказуемым завершением в мою пользу.
Я прибываю на конечную двадцать третьего маршрута. Захожу на станцию. Здороваюсь с диспетчером. Помимо неё в комнате ещё двое начальников двадцать третьего маршрута. Вернее — две начальницы. Одна — серая мышь даже тогда не оставившая у меня воспоминаний. Вторая главная там начальница — Хромовичёва. Толстая тётка лет сорока пяти, слащавая, с крашеными волосами, потерявшими густоту, с неимоверно выделенными помадой губами. Жуткое зрелище. Они о чём-то беседуют друг с другом. На меня не обращают внимания.
— Можно позвонить? — спрашиваю я у диспетчера.
— Пожалуйста.
Я звоню в депо и ещё раз напоминаю: через четыре часа мне положена смена.
В депо соглашаются и подтверждают: да, будет смена, как и условлено.
В тот момент, когда я кладу трубку раздаётся раздражённый голос Хромовичёвой:
— Какая это вам смена, я не поняла? Вы дежурный?
Я поворачиваюсь к ней лицом. Хромовичёва вальяжно откинувшись, сидит на стуле. Рядом с ней её приближённая. Я, чувствуя, что настал момент, когда я могу всласть разгуляться, с деланным добродушием отвечаю:
— Да — а — а, дежурный.
— Ну и о какой смене может идти речь я не поняла?
Её слащавость в мгновение ока начала превращаться в демонстрацию власти. Впрочем, меня это никогда не пугало.
— Простите, — слегка улыбнувшись, уточняю я, — а вы вообще кто?
Шумный вздох удивления одновременно вырывается из уст диспетчерши и серой мыши. Как же так, я не знаю кто это!
Хромовичёва реагирует не менее эмоционально. Она повернула лицо к своей соседке и мимикой показала ей, дескать, молодой ещё.
— Вообще-то, молодой человек, — произнесла она, спустя несколько секунд, — я начальник двадцать третьего маршрута.
— И что? — я приподнял брови.
— А то… это значит, если вы попали к нам на маршрут, то я и ваш начальник.
— Чего-то начальников развелось в этой вашей конторе слишком много, — пренебрежительно бросил я.
— Так о чём вы говорили с диспетчером? — пропустив мимо ушей мою последнюю фразу вновь поинтересовалась она. — О какой смене вы с ним говорили?
— Не с ним, а с ней, — поправил я. — Я говорил, что через четыре часа пусть присылают мне смену.
— С какой это стати? — бесцеремонно спросила Хромовичёва.
— С простой. Я уже отработал три часа в депо, а мой рабочий день составляет восемь часов.
