Анатолий Луначарский - О быте
Человек, который разводится или женится или выходит замуж два раза, должен перед своей совестью иметь исчерпывающие оправдания, должен уметь во всякий момент перед своей совестью доказать — иначе я поступить не мог. Тот, кто делает из этого фокусничество, жонглерство, тот является разрушителем, а не созидателем и, так сказать, не политическим контр-революционером, не хозяйственным, а бытовым контр-революционером. Он сам является разъедающим элементом и другим подает пример паразитической жизни.
Это должно быть общим мерилом при осуждении таких действий. Закон не может поставить предел, например: два раза можно развестись, а три раза нельзя — такое мерило не может быть поставлено. Это дело совести каждого человека. Но дети от этого не должны страдать. Если ты развелся, а у тебя ребенок, ты должен его содержать. Мы делаем в законодательном порядке все, что можно, для того, чтобы, по крайней мере, парализовать отражение таких легких разводов на судьбе детей.
Бытовое положение женщины
После краткого анализа наших семейных отношений, я перехожу специально к вопросу о бытовом положении женщины. Эти вопросы связаны друг с другом. Но необходимо повторять и повторять то, что Ленин об этом говорил, потому что мы еще недостаточно внесли эти правила в нашу личную жизнь. Вот что говорил Ленин:
«Ни одна демократическая партия в мире ни в одной из наиболее передовых буржуазных республик за десятки лет не сделала того, что мы сделали за первые же годы нашей власти (это было сказано еще в 1919 г.). Мы не оставили в полном смысле слова камня на камне из тех подлых законов о неравноправии женщин, о стеснении развода, о гнусных формальностях, его обставляющих, о непризнании внебрачных детей, о розыске их отцов и т. д., законов, остатки которых многочисленны во всех „цивилизованных“ странах, к позору буржуазии и капитализма. Мы имеем тысячу раз право гордиться тем, что мы сделали в этой области. Но чем чище очистили мы почву от хлама старых буржуазных законов и учреждений, тем яснее стало для нас, что это только очистка земли для постройки, но еще не сама постройка».
Что это значит? Прав ли Ленин? Прав. Наше законодательство является самым благоприятным для женщин во всем мире, и нам нечего больше прибавить к этому законодательству, чтобы поставить женщину — нашу сестру, нашу подругу — наравне с нами. Мы дали ей все политические права наравне с мужчиной; мы дали ей право на развод, право на совместное приобретение имущества, дали ей право на выбор фамилии, выбор жилища, на выбор труда; мы предоставили женщине совершенно равные права с мужчиной.
Но все ли это? Достаточно ли этого? Нет, потому что эти права провозглашены только в политической области, но, как я уже говорил, семья — не только политическое учреждение, трактовавшееся буржуазией как власть мужа, это — и экономическое учреждение. Ленин это знает и говорит:
«Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне, к детской, расхищая ее труд работой до дикости непроизводительной, мелочной, нервирующей, отупляющей, изводящей».
Значит, наша задача заключается в том, чтобы убить домашнее хозяйство. Как можно убить домашнее хозяйство? Как освободить миллионы и миллионы домашних хозяек, рабынь домашнего очага, домашнего горшка со щами?
Настоящее, полное, предельное освобождение это есть социализация быта, путь, на который мы вступаем медленно, постепенно, в пределах нашей возможности, организуя общественные прачечные, общественное питание, общественное воспитание детей. Если мы говорим: пара, воспитывай своих детей! — то вместе с тем мы говорим: государство, по мере того, как будут расти его ресурсы, будет итти тебе навстречу и помогать все больше и больше.
Мы знаем, какое количество даром затраченного времени представляет мытье белья дома по сравнению с мытьем белья в паровых прачешных! Человечество тратит целые водопады отупляющего, тяжелого труда в то время, как все это могло бы выполнить небольшое количество организованного труда.
Конечно, пока мы можем общественно организовывать «домашний» труд лишь кое-где, в больших городах, не можем все это сразу распространить на всю избяную Россию, но постепенно мы к этому подойдем. Мы не можем примириться с маленькой кухней-коптилкой на 5–6 человек семьи, потому что мы прекрасно знаем, что можно за те же деньги, с тем же количеством труда, путем общественных кухонь и столовых, дать великолепную, здоровую, вкусную пищу в атмосфере светлой столовой, с хорошей музыкой, газетами, шахматами, в хорошей обстановке, дающей радость и отдых во время обеда; все это можно дать за те же средства, которые затрачиваются на безотрадный домашний борщ, которым огромное большинство из нас в настоящее время, не поперхнувшись, питается и с каждой ложкой которого мы объедаем женскую вольность, женское достоинство, женское будущее.
Мы не можем изменить это сразу, но мы должны итти по линии перехода к общественным столовым. Это же относится и к воспитанию детей.
Мы не отрицаем права и обязанности матери кормить и воспитывать детей, но должны как можно скорее итти ей на помощь, ибо педагог — умелый человек, который имеет специальные знания по воспитанию детей, может и должен этим заняться. Отцом и матерью быть легче, чем воспитывать ребенка — воспитание дело сложное, и вместо семейного кустарничества мы должны организовать правильно поставленный дом младенца, правильно поставленный детский сад, правильно поставленное общественное образование. Но мы только постепенно придем к этому, а пока нам придется исходить из тех ресурсов, какими мы располагаем.
Что возможно сделать сейчас, чтобы хоть немного освободить женщину от этого домашнего рабства? Добиться добросовестного отношения к ней мужчины, стремления мужчины не сесть на шею женщины, не давить ее домашней работой, чтобы самому быть свободным, а работать с ней по содружеству, по соглашению, и с уважением относиться к правам и будущему женщины.
Молодежь и хулиганство
Теперь я перейду к вопросу о молодежи, ее положении и быте. Это — вопрос колоссальной важности. Это та человеческая фаланга, которая идет непосредственно нам на смену, и нам нужно знать, в какие бытовые условия она поставлена. Проблем обучения, проблем педагогических, я касаться не буду, не потому, чтобы я их считал неважными, не потому, чтобы я думал, что они не интересны, не потому, чтобы я был в них мало осведомлен; наоборот, именно потому, что они очень важны, очень интересны, потому, что я очень в них осведомлен я и считаю, что в таком общем изложении вопросов быта мельком касаться вопроса о нашем обучении нельзя. Это вопрос специальный и требует особого обсуждения.
Наблюдая комсомольскую жизнь, изучая ее по нашей печати, по «Комсомольской Правде», которая очень хорошо отражает жизнь нашей молодежи, по таким сочинениям, как сборник «Быт и молодежь», который можно всячески рекомендовать, я видел большие недостатки в жизни нашей молодежи. Я усматривал там, в особенности среди организованной молодежи, в нашем полуторамиллионном комсомоле, который не только является авангардом молодежи, но и колоссально влияет на весь быт ее, я видел там крупные дефекты. Я указывал неоднократно, вместе с т. Бухариным, на то, что у нас в комсомоле и у всей молодежи заметно романтическое разгильдяйство, существует такой взгляд, будто труд учебный, фабричный, который каждый день встает перед нами, недостоин «настоящего революционера»; заметно крайнее пренебрежение к чистоте жилища, костюма, в отношениях к людям и замена всего этого несколько босяцким подходом: нам-де, революционерам, неуместно в этом отношении быть похожими на мещанских юношей Запада. Мы ведь даже и фуражку прямо надеть не можем, а на ухо. И в связи с этим у нас все жесты наплевательские.
Я указывал вместе с т. Бухариным, что это тяжелая ошибка, что это было еще приемлемо в ту пору, когда мы разрушали, но совершенно неприемлемо в ту пору, когда мы строим, когда нам нужна колоссальная точность, колоссальная аккуратность. А вот такой босяко-романтик аккуратности не любит, ему претит «немецкая точность». — «Наше нутро революционно-славянское этого не любит». А мы требуем аккуратности, мы требуем расчетливости в отношении здоровья, в отношении времени, в отношениях к окружающим.
Размеренность, дисциплинированность, практичность стоят на первом плане. Это — неуклонное требование революции в период строительства. На это я обращал сугубое внимание, но я обращал внимание и на другое — на педантизм, на чиновничество, на портфелизм, который развивается иногда у комсомольцев, на эти поджатые губы, серьезное серое лицо. При таком юноше сказать о чем-нибудь смешном, веселом, о танце, молодой радости и т. д. — даже как то стыдно. Такой комсомолец так посмотрит на вас, что душа в пятки уйдет. Он страшно серьезный, делает все по программе. Спит по программе. Во всяком случае, пока не заснет, у него все по партийной программе. Он страшно серьезен, от него все веселое, живое прячется под землю, он и самый Комсомол, как свидетельствует т. Слепков, выдающийся наблюдатель Комсомола, стал было замораживать. И были факты, когда крестьянские или фабричные парни и девушки говорили: пошли бы в комсомол, да скучно очень, размяться нельзя, школу сплошную устроили, бюрократическая канцелярия там.
![Елена Минкина-Тайчер - Женщина на заданную тему[Повесть из сборника "Женщина на заданную тему"]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
