Георгий Эфрон - Письма М. И. Цветаевой
В Ташкенте уже было несколько очень жарких дней; что-то будет летом, воображаю!
Вчера был в театре — в 1-й раз в Ташкенте. Видел комедию Луи Вернейя (Louis Verneuil, французский драматург) — «Похищение Елены». Очень весело, остроумно, без претензий; не больно важное исполнение не испортило пьесы; публике очень понравилось. В общем, вечер не был потерян.
Учусь кое-как, с перебоями — самостоятельное хозяйство и различные хлопоты и хождения не содействуют нормальному посещению занятий. Но пока всё идет хорошо. Математика одолевает, но не так уж.
Я думаю, что «сезон» для макинтоша уже наступил, так что давайте ликвидируем его; деньги — телеграфом (перевод обыкновенный ненадежен.)
Друзей и товарищей ни в школе, ни в другой среде нет. Школа — очень плохая, так что это понятно; «интеллигенты» же (молодежь) неимоверно скучны и, главное, плоско и несамостоятельно мыслят… Так что «поле действий» мое крайне узко. Впрочем, не жалуюсь ничуть и довольствуюсь компанией «взрослых высоколобых» и своей собственной.
Скоро в Москву должны приехать мои знакомые — И. Шток с женой. Они привезут к Вам письмо и расскажут обо мне и о жизни в Ташкенте.
Очень хорошо, что письма от Али — бодрые. Сообщите ее адрес.
Не забудьте о макинтоше и книгах. Крепко обнимаю.
Всегда Ваш Мур
25/V-42
Дорогая Лиля!
Милая Зина!
Давно от Вас ничего не получал — уж не болеете ли Вы? Впрочем, вспоминаю, что Вы писали, что очень заняты и устаете очень.
Я до сих пор еще не переехал на новую жилплощадь, но на днях перееду — по всей вероятности, на ул. Маркса, в дом Писателей.[15]
Замечательно сердечно ко мне относится здесь Ахматова — очень много мне помогает во всех отношениях. Она совсем не тот «сфинкс», которым ее любят изображать. Этот «сфинкс» — маска для назойливых и ненужных людей. А под маской — умный, трезвый, всесторонне культурный человек. И к тому же человек хороший, что весьма и весьма существенно.
Помогает Л. Г. Бать (бывшая подруга Али, жена А. Дейча).
Живется трудно — материальные хлопоты. Но это временно — не вечно же. Послали ли деньги за макинтош?[16]
Читаю блестящих французских авторов Тэна и Бергсона (повезло, купил их за бесценок).
Чаще стал ходить в кино (видел «Антон Иванович сердится», «Морской Ястреб», «Маскарад»), в театры (видел «Похищение Елены» Л. Вернейля, «Собаку на сене» с Бабановой, «Историю одной любви» Симонова, оперетту «На берегу Амура»). Послали ли посылку, Грина?
Сдаю экзамены за 9-й класс. Активно переписываюсь с Митькой и Валей (моей московской экс-Дульцинеей, премилой девушкой).
Буду держать Вас au courant[17] всех моих важнейших событий — и вы тоже. Обнимаю крепко.
Ваш Мур.
8/VI-42
Дорогая Лиля! Милая Зина!
Сейчас очень жарко, так что мысли собрать трудновато и вы меня извините за несколько корявое письмо. Асфальт тает, солнце печет, и я пишу письмо — как всегда, в 4-х стенах комнаты, что сейчас себя оправдывает ввиду жары.
Это письмо Вам передаст Людмила Ильинична, жена А. Н. Толстого — премилый человек и которая мне во многом помогла в Ташкенте.
Основное, что мне следует написать в этом письме — это то, что я к осени собираюсь вернуться в Москву, при содействии Толстых — если, конечно, не будет чего-либо непредвиденного и не изменятся к худшему обстоятельства военного положения.
По мере возможности, не вселяйте никого к себе — на первое время но возвращении из Узбекистана я предполагаю жить у Вас — если Вы, конечно, на это не возразите. Больше жить мне негде. В прошлом у нас были кое-какие трения, но я очень изменился за время пребывания в Ташкенте, многому научился; Вы меня не узнаете.
Исключительно важно Вам не терять связи с Л. И. — не пропустить момента, когда она уедет в Ташкент, и в случае невозможности по тем или иным причинам возвращения в Москву передайте через нее для меня хоть один костюм.
Зимовать в Ташкенте мне страшно. Башмаки кончаются, одежды очень мало (1 пиджак) — а в Москве вещи, сапоги, нет такой дикой грязи; так или иначе я буду стремиться зимовать в Москве, где и работу легче найти (подходящую).
Приезжая в Ташкент, я ставил себе целью: окончить 9-й класс во что бы то ни стало. И я окончил его. И то хлеб: в Москве я вряд ли бы смог это сделать.
Пот струится по руке к перу ручки, грозя кляксой на бумагу. Хорошо, что Вы не в Ташкенте; этого климата Вы бы не вынесли. Очень многие москвичи получают от солнца coup de soleil;[18] у многих болит голова, кровь носом идет. Я же выношу жару хорошо.
Пишите чаще и поподробнее о себе; если бы вы знали, как я беспокоюсь о Вас! Вы мне единственные родные люди на всем Союзе. В Москве у меня есть конкретные возможности работы.
Не теряйте связи с Л. И. Коту написал. Пальто получил. Обнимаю.
Всегда Ваш Мур
P. S. Очень важно, чтобы книги, которые в Новодевичьем, сохранились: там много таких, которые мне необходимо иметь, и которых, в случае утраты, нельзя будет возобновить. На всякий случай, вот список этих книг:
Marcel Proust (собр. сочин.)
Алиса в стране чудес (фр. яз.)
Алиса в зеркале (— / —)
E. Poё: Histoires Extraordinaires.[19]
Но я думаю, что там с ними ничего не сделается: вряд ли будут продавать, например. Это не такие люди.
М.
18/VI-42
Дорогая Лиля!
Милая Зина!
Недавно (вчера) получил от Вас открытку и был весьма опечален тем, что Вы хвораете, и нет лекарств.
Мне кажется, что все мы как-то воспрянули духом при получении известия о заключении договора с Великобританией и соглашения с США. Я, по крайней мере, исключительно рад этим обстоятельствам, очень и очень благоприятным для всех нас.
Была ли у Вас Людмила Ильинична или секретарша А<лексея> Н<иколаевича>? Вполне возможно, что Л. И. не пришла или не придет сама, будет занятой очень, особенно в Москве, разными делами — и своими, и мужа, что немало.
Я многократно уже думал послать Вам кое-что из продовольствия отсюда. Но посылки не принимают вообще никуда. «Оказий» (надежных; ненадежные — чорт с ними) было всего две: Штоки и Толстые. Но когда уезжали Штоки, именно в этот момент я находился в исключительно безденежном положении и ничего не мог купить (кг кишмиша — изюма — 100 р.; риса — 80) — и то приходилось каждый день занимать. А Толстые улетели самолетом, где всякий лишний груз воспрещен. Так что пока ничего не вышло. Но всё же надеюсь, что выйдет.
Митька поступил в МГУ и переехал в общежитие; о здоровье Е. А. ничего не знаю, ибо он никогда не пишет о своей семье и очень не любит ее. О Коте Митька пишет, что тот «питается преимущественно супами» — т. е. то же самое точно, что и я.
Теперь насчет вещей. Уезжая в Ташкент, я оставил в Новодевичьем сапоги черные, кожаные. Что касается пальто (лохматое, плюшевое, с поясом и шелковой подкладкой, цвет — коричнево-светлый), то, если оно не у Вас, то — в Новодевичьем; оно там было. Кроме этого и моей и маминой библиотеки ничего там нет.
Сейчас я занимаюсь математикой, читаю А. Франса, Горького, Шекспира. 9-й класс успешно окончил (впрочем, который раз я Вам это сообщаю!)
Живу крайне скучно; впрочем, как и всегда это было. Всех съедают москиты, а меня не трогают: мало крови, что ли?
Очень страдал от желез на шее — вспухли железы, и все говорят, что я похудел. Был жар, но всё прошло.
Прочел превосходную «Золотую цепь» А. Грина — вообще, замечательный писатель.
Здесь — Зелинский, Тагеры; скоро будет исполняться 7-ая симфония Д. Д. Шостаковича; послушаем, на что это похоже?
Очень много ленинградцев, всегда спрашивающих, не ленинградец ли я. Но я — патриот Москвы.
Предлагали играть в кино и театрах (совершенно серьезно), но у меня почему-то какая-то aversion[20] к этому делу.
Досконально изучаю писательский мир — дело нетрудное и довольно интересное для материалов какой-нибудь будущей книги.
Пишу стихи — отдаю дань годам и традиции.
Никаких вещевых посылок не посылайте — не надо, не дойдут, да и я надеюсь приехать.
Погода стоит парижская — серая, дожди.
Крепко обнимаю; до свидания
Ваш Мур
21/VII-42
Дорогая Лиля!
Вы, наверное, очень испугались, получивши мои три волнующие и непонятные телеграммы.[21] Сообщаю, что побудило меня их отправить.
Никому ничего не сообщайте. Дело вот в чем.
В течение июня месяца я находился в почти-абсолютно голодном состоянии. Никто серьезно мне не помогал. Мне было очень тяжело. Воля не выдержала; я продал несколько хозяйкиных вещей — рублей на 800 — тайно от нее, конечно.
В начале июля, случайно, хозяйка заметила пропажи. — Заявление в милицию, повестка, арест, 28 часов под стражей с уголовниками; допрос, признание. Признание-то меня и спасло: теперь «читайте в оба».
