Равиль Бикбаев - 56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585
Во как! Согласитесь, мы достойные потомки того солдата, что кашу из топора варил. Да, жрать захочешь – всему научишься и по-всякому исхитришься. Вместе с глиной и перья куриные отваливаются, кушать подано, жрите, товарищи солдаты. С одной стороны курочка пережарена и почти обуглена, а с другой сыровата? Ничего, и такая за деликатес сойдет. Руками на куски птицу рвали, да потом поедали. Только течет жир по губам, но не мимо и не на х/б, а на заботливо подставленную лепешку, чтоб, значит, ни капли добра не пропало. Что такое для голодных молодых, здоровенных лбов три курицы? Одну-то мы сразу, как только сготовили, ротному отослали. Маловато будет, так еще и лепешки есть да сыр овечий. Подзаправились, не досыта, конечно, но пока хватит. В сладкой, сытой истоме закрываю глаза, надев трофейный халат, согреваюсь.
Готов к дальнейшему прохождению службы: «Хоть в горах е…ться, хоть по бл…ям ползать» – это присказка у нас такая была. Гор много было, на всех хватало, а вот бл…ей? Да вот не было их у нас, не для солдатского рыла такая роскошь. Ничего, «падших» женщин нам политработники из округа или штаба армии заменяли. Те язычками тоже профессионально работали, пожалуй, даже и получше, чем их коллеги из женского проституционного цеха. Я не про ротных замполитов говорю. Те-то обычными офицерами были, на операциях боевыми группами командовали. Уровень г… на в каждом ротном замполите зависел не от должности, а от личных качеств. А качества эти, в принципе, как говорят экологи, соответствовали ПДК – предельно допустимому коэффициенту.
«Товарищи солдаты! – С закрытыми глазами вспоминаю, как профессионально работает язычком весь выхоленный, в новеньком, отлично подогнанном обмундировании молодой подполковник из политотдела округа. – Здесь, в Афганистане, вы в первую очередь защищаете южные рубежи нашей родины!»
Это весной еще согнали нас на лекцию. А мы только день как с очередной операции пришли, толком еще не отдохнули. На хрен нам эта лекция не нужна, но слушаем, голос у подполковника громкий, а уши не заткнешь. От скуки смотрю по сторонам. Вижу, как знакомый боец из комендантского взвода бегает мимо нас: туда, на склад, сюда, в штаб бригады – туда-сюда. В руках у него вместительный общевойсковой вещмешок, со склада несется – мешок пухлый, со штаба бежит – мешок жалко обвисший, пустой. Солдат я опытный и всегда готов к бою: «А где бы чего пожрать урвать!» Делаю вид, что по великой и неотложной нужде лекцию покидаю. Недовольно смотрит на меня политработник, я ручкой животик потираю и гримасу строю жалостливую, извиняющуюся, типа того: «Рад бы вас и дальше слушать, товарищ комиссар, да вот ведь какая незадача, животик заболел, в сортир надо. Вы уж не взыщите с убогого-то». Вышел, притаился за палатками и комендантскую обслугу ловлю. Бежит милый, с полным мешком со склада бежит.
– Стой! – и хватаю его руки.
– Да ты чего? Сдурел?! – остановившись и придерживая за лямки вещмешок, растерянно смотрит на меня невысокий обгоревший под весенним солнцем солдат.
Для нас, бойцов строевых рот, комендантский взвод – это второй сорт, чмо, одним словом, и отношение к ним этакое полупрезрительное.
– Делись! – злобно и уверенно рявкаю я и киваю на мешок.
Знает «герой» из комендантского взвода: не поделится, то как заступит наша рота в караул по охране штаба, так в эту же ночь его подловят и таких «лещей» навешают, мало не покажется. А виновных-то и не найдут. Помнит «герой» и такой случай.
Ловили мы один раз писарька штабного. Западлянку он одному парню устроил. А писарь, как только наша рота в караул заступает, так ночью носа из своей палатки не высовывает. И что бы вы думали? Ночью закидываем в окошко палатки дымовую шашку. Дым валит, и писарь, разевая рот, из палатки в одних трусах вываливается, а тут его уже ждут. Всего-то минута делов, и была рожа у писаря холено-розовая, а стала красно-синяя. А еще через пару деньков его к нам в роту переводят служить. Наша вторая, она как штрафная была, всех залетчиков из бригады в нее спихивали. А наш ротный (был у него такой преужасный талант) всех в чувство приводил, каждого залетчика, условно поставив в третью позицию, мигом по-военному обучал любить родину и службу. Медленно, спотыкаясь, идет к нам писарь, а сам голову понурил и по ходу движения тяжко так вздыхает. Не дрейфь, солдат! У нас зря еще никого не били. Ты ж теперь из наших будешь, ты «родной» теперича, боец первого взвода второй роты. Милости просим в горы, под пули, там посмотрим, чего ты стоишь, а уж потом и решится твоя судьба. И что бы вы думали? Нормальный парень оказался, в горах не издыхал, в бою не трусил, товарищей не закладывал. И польза всей роте от него большая была. Он же все ходы-выходы в штабе бригады знал, и дружки у него там остались. Как к нам внеплановая проверка из штаба идет, так и офицеры и солдаты о ней уж заранее знают. Прозвище этому экс-писарю соответствующее дали – Разведчик. А что, вполне подходит, он как наш резидент при штабе бригады был и агентуру там свою имел, одним словом, разведчиком и был.
– Делись! – повторяю я комендантскому воину и тяну на себя лямки мешка.
– Это из личных запасов комбрига, – сопротивляется «герой»-комендач.
Хоть и боится он, но твердо защищает личную собственность командира бригады подполковника Карнаухова, проявляя при этом личное мужество и героизм.
– Ты понимаешь, – сбивчиво начинает объяснять он, крепко сжимая лямки мешка, – эти мудилы из округа, как прибыли, так уже второй день жрут и пьют, как свиньи, всю наличную водку выпили, вот комбриг и приказал НЗ санчасти раскупорить, у них там литр медицинского спирта на крайний случай остался. А эти суки еще барахла требуют им достать, разведроту уж на операцию отправили…
– Ну раз такое дело, – отступаю я, – то лети.
Возвращаюсь на лекцию и слышу, как продолжает работать язычком политработник:
– Выше держите знамя советского интернационализма, как зеницу ока храните честь воина-десантника. Помните! По вам будут судить обо всем нашем народе…
От отвращения закрываю глаза. Хоть бы не видеть эту мразь. Сука! А если кто из ребят разведроты, добывая тебе барахло, погибнет, тогда как?
Слышу негромкий голос лейтенанта Петровского: «Подъем, ребята», – и открываю глаза. Хватит воспоминаниям предаваться. Все уже собираются. Подъем, третий взвод, вперед, вторая рота, пора выдвигаться. Слушай команду, первый батальон: идите защищать в чужой стране южные рубежи нашей родины, и при этом приказано вам «выше держать знамя советского интернационализма», как зеницу ока хранить честь воина-десантника.
Вот только не надо судить по нам обо всем нашем народе.
– Смотри! – легко толкает меня плечом стоящий рядом Муха и заливается булькающим смехом: – А наши-то минометчики…
Оборачиваюсь и легонько пожимаю плечами, эка невидаль, самое обычное дело. Наши минометчики пленных «духов» в советскую армию призвали. В нашей роте из четырех только один минометный расчет с нами в операции участвовал. Видать, на допросе «духи» до ж…пы раскололись, вот их в «сады для праведных» и не отправили.
И послали их не к «чудным девам, жемчугу подобным», а к усталой грязной солдатне, таскать по горам минометы. Да, товарищи «духи», таскаться с минометом в горах – это вам не в райских садах с полногрудыми девами вступать в интимные отношения. Вот теперь и запомните, что состоит миномет из следующих частей: ствол, опорная плита, лафет, все такое тяжелое. А еще и лотки с минами вам тащить придется. А коварные и довольные гяуры-минометчики налегке рядом с вами пойдут. Только прицел миномета вам тащить не доверят, его командир расчета сам понесет, не велика тяжесть.
– Мы, значит, их взяли! – показывает пальцем в сторону пленных подошедший к нам Леха, от возмущения и обиды он весь такой красный, впору хоть кипятком ссать, и громко негодующе шипит: – А как их использовать, так другим?
– Да пошли они все на хер! – кричу я и тоже чувствую, как закипает от обиды и несправедливости у меня моча, мрачно предлагаю: – Скидывай РД, ребята!
Разом скинули РД, а там, кроме боеприпасов и всякой прочей военной дребедени и амуниции, у каждого по две мины к ротному миномету. Чтобы минометный расчет разгрузить, каждому бойцу роты еще перед началом операции по две мины всучили. Такая мина тоже, между прочим, нелегкая штука, а в горах каждый лишний грамм тонной давит. Перед началом марша идем отдавать мины минометчикам, те такое «добро» ни в какую брать не хотят. Сначала матом переругиваемся:
– Возьми свою дуру! – требую я и протягиваю мину.
– Да на кой она мне нужна? – искренне недоумевая, отказывается и.о. командира четвертого минометного взвода, старший сержант, чернявый плотный Жук и заводит руки за спину.
– Возьми, сука! – наседаю я. – А то хуже будет.
– Ой! Испугал! – презрительно отвечает здоровенный Жук и ехидно улыбается.
– Ну ты и б…дь, – изумляюсь я его наглости и, разглядев самую его суть, тут же произвожу матерого солдата дембеля в женский пол мужского рода: – Ты, пидор, возьми мину!
